Бомгю поднялся по лестнице на второй этаж и закрыл за собой дверь, намекая преподавателю, что его время окончено. Проследив в окне, как китаец прощеголял обратно в ало-чёрное здание академии, Бомгю скинул капюшон с головы, встряхнул волосами и осмотрелся. Никаких изменений с того дня, что он был здесь, словно время остановилось.

Футон располагался вблизи стола, и на вид был достаточно удобным, тёмно-синим, а учитель действительно спал, выглядывал из-под одеяла по торс, лежал на спине и слегка хмурился. По его виску текла щекотливая капля пота от преследуемого кошмара. Бомгю подошёл, опустился на колени и рассмотрел сонбэ, его взгляд зацепился на руки: правая лежала на груди, кожа была искажена кислотой, тягучие шрамы протягивались от ладоней до локтя; левая лежала рядом с туловищем, и вся была покрыта… татуировками. Бомгю наклонился, присматриваясь, и даже сейчас у него захватило дух от зрелища: он не понимал, что там изображено, но на всей руке не было и капли свободного места, словно хён намеренно забивал её так. Даже у Хёнуна были белые пробелы на коже.

Но, казалось бы, Чон Чонгук? Тот самый стеснительный и робкий преподаватель какой-то травологии, мягкотелый и неконфликтный? У которого была такая чувствительная кожа, что большинство прикосновений ему были неприятны, а любое давление сопровождалось болью? Бомгю слабо верил в это, но не знал, какое найти оправдание данному пассажу.

Чонгук многое от него скрывал. Бомгю чувствовал зависть и ревность — кажется, Вушуй знал очень много об учителе, знал столько, сколько ему за жизнь не узнать. Это огорчало и разбивало. Чхве всю жизнь был мечтателем, часто жил своими выдумками, никто даже замечаний ему не делал — что можно взять от человека с диагнозом? Но тут он перестал чувствовать себя счастливо. Нужно было узнать всё непременно, он не уйдёт без нужной информации.

Чонгук был неспокоен, ворочался, студент накрыл своей ладонью его лоб — горячий, как в лихорадке, да вот только волшебники не могли так просто подхватить обычное заболевание. Это была магическая лихорадка — когда магия бушевала в организме из-за внутреннего состояния владельца. Учителя сегодня сильно подкосили. Бомгю решился: он стянул с себя худи, аккуратно сложив (в голове возник образ Ёнджуна, который вопил из-за несложенных вещей) на чистом полу, сбросил кеды и взлохматил волосы, словно после сна.

Он проверил, все ли окна зашторенны, а после задумался и подошёл к одному из более приближённых к академии, нацелился на свою гостиную и бросил резвое заклинание в сторону окон своей спальни. Акцио притащило маленький прибор, похожий на прослушивающее устройство, и он прикрепил его к стене. Нажал на кнопку. Теперь любая камера, любой телефон или фотоаппарат, даже под супер-чарами, не сможет чётко снимать изображение. Оно либо исказится, либо станет чёрным, либо у кого-то не выдержит техника и взорвётся прямо в руках.

И так Бомгю смог со спокойной душой забраться на футон к учителю, перебравшись через него, лечь подле и прислониться щекой к холодной татуированной руке, где он различил небесного духа с четырьмя руками, который повелевал стихиями: воздухом, огнём, водой и землёй.

⟡ ⟡ ⟡

Чонгуку снились кровавые цветы с отвратительным стальным запахом. Снились глаза, полчища глаз и там, и здесь, сверлящих душу. Словно перед ним был огромный мясистый монстр, напичканный глазами с полопанными сосудами. Он пытался убежать, но от такого нет выхода — религия убивала. Когда-то юный он нашёл себе пристанище в храме и погрузился в шаманизм, и именно тогда за ним начали преследование. Словно божества контролировали его. Обряды и ритуалы разрушали его изнутри, разбирали по кускам, и именно это сейчас видел перед собой Чонгук — огромную чашу с изображением бесполого безумного божества, взгляд которого прожигал. Из чаши лилась кровь — его собственная.

Он пытался бежать от этого. Но место, послужившее укрытием, просверлило ему туннель прямо в ад.

Чонгук с облегчением пришёл в себя, когда почувствовал прикосновение к себе, увесистое и тёплое, его самого бил озноб — так всегда было после кошмаров. Его организм был сам по себе крайне слаб, как для волшебника, он плохо переносил даже простуды. Он лежал в футболке, хотя редко позволял себе это, и чувствовал, как шею безобразно облепляло дыхание. Он надеялся до последнего, что это его лучший друг, ведь у него была такая привычка, но реальность оставила его без слов (и средств к существованию). Только не это.

Как только он подскочил, чтобы проверить все окна и рассмотреть территорию, его словили за плечо, тонкая, но сильная кисть перетекла с руки на грудь и надавила. Учителю даже не удалось встать на ноги.

— Чонгук, — хмуро пробубнил студент, разлепляя глаза. Он успел за прошедшее время немного вздремнуть, но, признаться честно, это было не так впечатляюще, как он себе представлял. Всю свою влюблённость Бомгю воображал, как они будут нежиться вместе, но сейчас, наверное, не было такого настроения, потому что ему упорно казалось, что спать с Ёнджуном гораздо, гораздо комфортнее.

— Ты зря пришёл. Ты должен уйти. Ты… — Чон остановился, замер, а затем после долгих секунд молчания подтянул к себе исколотую рисунками руку, пытаясь спрятать её сначала ладонью, затем одеялом. — Уходи, прошу. Я не могу так больше.

— Я не уйду. И твои порт-ключи мне не помогут, — Бомгю был расстроен.

Чонгук не хотел его расстраивать. Просто он сам был чертовски подавлен.

— Я думаю, ты хотел поговорить, верно?

— Ты чертовски прав, хён, — Бомгю сел, подминая одеяло, и взглянул на очерченный тенью профиль. — Расскажи мне то, чего я не знаю о тебе. Я устал разочаровываться. Я не хочу узнавать от директора о том, что ты…

— Это была не секта, но люди там умирали часто, — кивнул сам себе Чонгук. — Кажется, мне всё равно нет уже смысла скрывать это. Я не буду брать с тебя обещаний не рассказывать. Я думаю, меня всё равно уволят.

— Сначала расскажи всё.

2011

Подростком, столкнувшийся с непринятием, всегда будет хотеть или измениться, или исчезнуть. А может, и всё сразу. В пятнадцатилетнем возрасте, кроме проблем в школе и семье, добавлялись гормональный фон и влечение, которое невозможно было контролировать, столкнувшись с этим впервые. Многое в Пусане давило — все были конкурентами, все друг друга ненавидели. Пусан был ниже, чем столица, но находился на втором месте, и всё здесь было таким — вторым. Словно бы ничего настоящего, будто город пытался походить на гигантский мегаполис с современным небоскрёбами. Если сравнивать, то они почти ничем не отличимы внешне, но в Пусане всё словно было театром.

Чонгуку было сложно. Будучи грязнокровным волшебником, он не встретил понимания в своей семье, не встретил его даже в магических школах и других учреждениях. Он видел фальшь везде — к нему относились хуже, чем к другим магическим существам, потому что он не любил сам себя, потому что его не любили родители. Когда человек не владеет поддержкой и любовью, его легко терроризировать.

И однажды Чонгук просто сбежал.

Он украл родительские деньги, собрал пожитки и купил билет в Сеул. Обученный магловским вещам, он без труда добрался до огромной столицы, отражающейся огнями в больших детских глазах. Не успел он сойти на станции, как уже понял, что его мечта могла вот-вот осуществиться. Только он не ожидал, что почти сразу попадёт в руки полицейским, которые обнаружили нарушение — несовершеннолетний парень приехал почти без денег в город, не забронировав нигде спальное место, не обладающий связями со своими тётями и дядями, как это обычно бывало. Он был обыкновенным беженцем из другого города, и его увели в участок, чтобы отправить в дальнейшем родителям.

Чонгук был на грани и едва не взорвал здание полиции. Его магия, которую он возненавидел за всю свою жизнь, бурно рушила помещения изнутри, не позволяла маглам приближаться, и она точно бы когда-то приобрела форму обскури, если бы однажды в участок не вошёл молодой мужчина в странной, непривычной одежде: на нём был традиционный ханбок, на поясе украшенный маской божества. На голове мужчины был белый тканевый колпак с красной вышивкой.