Нет, возможно, зерна этой болезни появились в ней еще раньше, еще когда она будучи ребенком плакала из-за безразличия матери. Он же мог предвидеть, во что эти семена прорастут, но вместо того, чтобы вырвать с корнем, лишь подтолкнул эту девушку к миру, в котором они приобрели благодатную почву, он поощрил ее желание стать бабочкой, летящей на огонь. Да, она расцветала так быстро и завораживала своим сиянием всех вокруг, но цветок, что быстро распускает лепестки, так же скоро и увядает.

Она, словно наивный ребенок, забрела в храм, заполненный тысячью масок. Научившись примерять их на себя, у нее получилось сбежать от своих мыслей и тревог, и она спряталась в этом священном месте, подобно призраку. Вот только слишком опасно прятать под чужими лицами свои раны и боль. Нужно сначала очистить свою душу от горестей, разрешить внутренний конфликт, лишь потом можно окунаться в этот магический мир. Потому что в обратном случае, эти маски однажды воспользуются твоей слабостью и сожрут твое собственное лицо.

Но никто не сказал ей об этом. А кому было говорить? Ведь и он тоже играет с огнем.

— Тсуруга-сан? Президент просил вам передать…

Рен не сразу замечает медсестру, протягивающую ему что-то блестящее. Тсуруга не успевает ничего толком спросить, как девушка уже кланяется и быстро удаляется из вида. А в руке остается… ключ?

Рен долго смотрит на переливающийся новехонький металлический ключик, затем переводит взгляд на дверной замок… и снова на ключ.

Недолго думая, поднимается, вставляет ключ в замок, поворачивает… и тот сразу же щелкает. Поворачивает еще и еще раз, и дверь открыта. Нужно только опустить ручку, и он увидит… Он не знает, кого увидит. Но все равно распахивает дверь, перешагивает порог и оказывается словно бы в совершенно ином мире. Дверь сквозняком запирается за спиной.

Свет не включен, темно. Только через крохотное окошко под самым потолком в комнату проскальзывают лунные лучи и мягко освещают пространство призрачным светом.

Тсуруга сразу замечает Кьеко. Впервые за долгое время он видит ее без врачей и медсестер, здесь только он и она.

Могами сидит в кресле, забросив обе ноги на левый подлокотник и облокотившись спиной о правый. У нее в руке яблоко, оно переливается и мягко сияет в темноте.

— Я заждалась тебя… — говорит, не оборачиваясь. — Братик.

Жадно откусывает, впиваясь зубами в спелый плод, жует, сладко причмокивая, и облизывает влажные от сока губы.

— Ммм… сладкое, как мед, — наконец поднимает на него янтарные глаза, искрящиеся хитрецой. — Это ты передал мне, бра-атик?

Сейчас, держа в руке ярко-красное яблоко, она словно вампирша, с наслаждением пожирающая его сердце. Что ж, пусть угощается, если нравится.

Рен со вздохом опускается на койку и опирается локтями о колени.

— Да… Сецу.

Сецука Хилл поднимается и плавной походкой приближается к Тсуруге, останавливаясь буквально в нескольких сантиметрах. На ней легкая ночная рубашка, едва дотягивающая до колена, одна из тонких бретелек небрежно съезжает с плеча. Магический свет ночного светила очерчивает плавные изгибы тела, и, кажется, что кожа у Сецу тоже излучает сияние. Словно бы эта девушка нимфа из страны грез, призрачное существо, что исчезает сразу, как отводишь взгляд. Но Рен не отводит.

— Какой-то ты хмурый, братик. — Она едва ощутимо проводит пальцами по щеке Тсуруги, и прикосновение обжигает его. — Почему так редко приходишь ко мне?

— Я… — голос звучит хрипло, — …приходил… много раз.

«Нет, ты приходил не ко мне», — лукаво усмехаются ее глаза.

— Вот как? — она вдруг усаживается к нему на колени, легко обвивает шею и кажется, что это самая естественная вещь на свете. Что так и должно быть. Словно бы и не было этого месяца, словно вообще ничего не было. А были только близнецы Хилл, что не разлучаются друг с другом и на день.

Сладковатый аромат проникает в легкие и опутывает сознание мутной пеленой. Она так неуловимо утонченно пахнет… пахнет яблоками.

Обвивая ее острые плечи, Рен сминает тонкую хлопковую ткань ее ночнушки и зарывается лицом в изгиб шеи. Она такая маленькая и хрупкая в его руках. Кажется, она похудела. Хорошо ли ее здесь кормят? Хорошо ли она спит? Каждую ли ночь вот так сидит в этой крохотной комнатке с выключенным светом?

— Братик?.. — роняет Сецу на выдохе, ощущая прикосновение теплых губ к своему виску. Там, где заживающий порез превратился в едва заметную линию.

Если бы он только мог упасть в эту темноту вместе с ней. Если бы мог вытащить ее на свет, и сам занять ее место, раз уж кому-то и необходимо томиться в темнице отчаянья. Вот только у каждого в сердце существует собственный личный ад, куда нет места посторонним.

Он целовал ее щеки, шею, ключицы, неистово желая вытащить из темноты, выдернуть из бесконечного хаоса образов, в котором она рассыпалась на сотни ярких звезд.

А ведь в этом ярком мире масок есть и другая, светлая сторона. И именно эту его часть Рен хотел показать Кьеко, вот только яркие огни слишком сильно вскружили ее голову, затуманили сознание и в конце концов она заблудилась среди них. И потеряла себя.

— Кьеко… Я знаю, ты же здесь… — говорит, зарываясь в рыжие волосы.

Сецука восхитительно прекрасна, но ему нужна не она. И Сецу чувствует то же самое, ведь и ей нужен другой. В глубине сердца она уже понимает, что Рен не ее братик. Однако он единственный, в ком она может попытаться отыскать Каина. И что за ирония, он точно также ищет в ней другую. Они отчаянно цепляются друг за друга, силясь собрать частицы тех, кого желают увидеть больше всего.

Рен неровно выдыхает и, кажется, что внутри у него что-то с хрустом надламывается:

— Вернись ко мне.

Так тепло и уютно. Невесомое облачко окутывает сердце Кьеко, согревая последний осколочек ее существа. Кажется, что она в этом странном мире уже вечность, и уже почти успела забыть, что кроме черноты и холода где-то существует что-то еще. Что-то нежное и светлое, что-то, не желающее ей зла.

Мелкими трещинами покрывается крышка сундука. Лучи света просачиваются через прорези и щели, разрушая стенки изнутри. Наконец Могами выбирается из ловушки и плывет вверх, туда, где виднеется размытая полоса побережья.

Резко вынырнув из воды, Кьеко делает глубокий вдох. Тяжело перебирая ногами по морскому дну, она наконец выбирается на берег и устало падает на черный песок. Могами кряхтит и кашляет, жадно вбирая в легкие спасительный воздух. Вот только спасение это обманчиво, ведь она по-прежнему в мире, сотканном из темноты.

«Выплыла, значит? Какая неожиданность».

Могами замирает. Этот голос знакомый, такой же, как у нее самой. И Кьеко не удивляется, когда, поднявшись на колени, встречает взгляд девушки, точь-в-точь похожей на русалку из мрачных старинных легенд. Долгие черные волосы обвивают все ее тело, волочась по земле, и сливаются с чернильной мглой этого мира, словно бы эта девушка его неотъемлемая часть. Незнакомка усмехается, и ее лицо — точная копия Кьеко.

Могами Кьеко поднимается на нетвердых ногах и, все еще хрипло дыша, смотрит на ту, что бросила ей вызов. Глупо было верить, что всему придет конец, как только она выплывет на сушу. Как-никак Могами по-прежнему находится на самом нижнем этаже своего подсознания, а перед ней та, что нажала на злополучную кнопку «Пуск». Что ж, настоящая битва только начинается.

«Мне нравится твой настрой», — улыбается поддельная Кьеко и протягивает руку вперед. Ее пальцы сжимают прозрачный мешочек, тускло сияющий в темноте. Внутри мелкие стеклышки, поблескивающие причудливым цветом.

«Забавно, что твоя душа может легко уместиться у меня в ладони, не так ли? — она хитро улыбается. — Все, что тебе нужно, здесь. Хочешь забрать?»

В ярости метнувшись вперед, Кьеко почти касается пальцами осколков, но соперница ловко уворачивается и прячет драгоценность за спиной.

«Не так быстро! Хочешь забрать, тогда отбери в честном бою».