Зачерпнув из мешочка горсть синего песка, слухарка рассыпала его вокруг ложа мертвецов и рисовала на снегу треугольную фигуру. Каждое ее движение гибкое, завораживающе нежное. Каждый поворот и плавный взмах руки вырисовывал в воздухе таинственные знаки.

Марфа отступила на несколько шагов назад, и в ту же секунду кто-то из толпы бросил горящий факел в тех, чьи веки отныне навечно сомкнуты. Ложе, свитое из сухих ветвей, тут же вспыхнуло, и алое кострище потянулось к ледяному небу. Белый снег преобразился, отсвечивая яркие сполохи огня.

Люди измазывали лица белилами, и эту краску не размажут соленые слезы. Девушки с распущенными косами приблизились к костру и, не заступая за границы знака, начерченного Марфой, принялись танцевать. Пляшущие тени растягивались на снегу, они удлинялись, извивались и становились лучами синего треугольника.

Сжимая пальцами амулет, Марфа вдохнула в легкие побольше воздуха, и ее голос был первой ниточкой, эхом полетевшей к разлетающемуся в воздухе пеплу. А вскоре за ней последовали и другие. Песня, вьющаяся змеей, взметнулась кверху, она опутывала движения танцующих и обвивала мысли горюющих, усмиряла души умерших и унимала боль живых. Детские, молодые и старческие голоса соединялись в единый симфонический поток. Мысли и чувства, ненависть и сожаление, боль и смирение — все гармонично смешивалось в единой мелодии. Мелодии, которую когда-то давно пел Огнекрыл, создавая их мир.

Не нужны жителям Снежного королевства ни прощальные речи, ни обнадеживающие слова. Да и что могут выразить слова? Не передать ими того, о чем кричат отчаянные голоса и то, что изображают движения.

Рассыпаясь на тысячи звуков, Марфа теряла свое «я» и свое существо. Она становилась крохотной песчинкой во Вселенной, одной из множества символов в Учении Огнекрыла, становилась мельчайшим элементом многогранного организма.

В самом центре этой фантасмагории Марфа закрывала глаза и, казалось, что больше нет в мире ничего материального, а есть лишь какофония звуков, из которых ткался мир — все живое и неживое. Марфа напевала слова из Писания, и этот старинный язык уже не казался ей таким уж витиеватым и непонятливым. Каждое слово, каждый звук становился ей родным. Словно когда-то давно эта речь была ей дана от рождения, но спустя века она ее позабыла. А теперь снова вспомнила. Когда-то… когда не было земель и морей, не было животных и растений, не было птиц… а был лишь пепел.

«Возвращайтесь к Огнекрылу! Возвращайтесь туда, где снова обретете возможность летать!»

И теперь этот пепел снова горящими искрами парил в воздухе, взвивался в небо с клубами дыма, а затем оседал на снегу, на лицах родных и любимых, на лицах незнакомцев и случайных встречных. Подхваченный ветром, он летел туда, где обрывалась земля, и, распадаясь над морем, пепел растворялся в морской пене.

Марфа медленно выдохнула. Она открыла глаза и где-то вдалеке заметила силуэт человека. Он стоял на самом краю пустыря, а вслед за ним волочился долгий туманный шлейф. Слухарка не могла разглядеть его лица, но отчего-то ей казалось, что смотрит он прямо ей в глаза… и улыбается.

========== Глава 3. Мораль ==========

Забираясь на самые высокие вершины скал, Туман смотрел на небо, угасающее после изнуряюще долгого дня. Порой Туману кажется, что только эти мгновения и придают смысл его существованию. Смешивая границы меж небом и землей, он высвечивает краски, и все вокруг становится тусклым, приглушенным. Но была и в этой блеклости своя особенная красота.

Туман всегда был трусом. Он любил заманивать людей в ловушку, любил стирать с ландшафта здания и крепости, любил кружить вокруг кораблей и запутывать тропы животных, но стоило кому-нибудь попытаться приблизиться к нему, как Туман тут же отдалялся, тут же прятался за ближайшими пригорками и камнями. Но встретив Марфу, ему не хотелось больше убегать, впервые ему захотелось оказаться к человеку настолько близко.

Но Марфа отвергала его. И возвращаясь в собор туманными тропами, она не боялась заблудиться. Все дороги были давным-давно выучены ею наизусть, и путь обратно найдет она даже с закрытыми глазами. Марфа пряталась за ширмой своей темной вуали точно так же, как Туман кутался в глубине своих пушистых шуб. Но суровость ее взгляда и упрямство лишь подстегивали Туман плотнее оседать у нее на плечах. Пусть делает вид, что совсем не видит и не слышит его, так даже лучше. Ведь он может творить все, что вздумается. Без зазрения совести может слушать ее тихое дыхание, может обвивать призрачными руками ее талию и украдкой заглядывать в ее нахмуренные глаза под монашеской фатой.

— Я выполнила поручение, наставница, — поклонившись, сказала Марфа. А Дора улыбнулась своей осторожной улыбкой и предложила подопечной отдохнуть с дороги. Вот только Марфа отказалась и поспешила вернуться к своим обычным обязанностям. Ей как раз сегодня нужно было провести с детьми занятие хоровым пением. Собор был не только священным местом, где можно было обратиться к Огнекрылу, он также был приютом для заблудших душ, становился домом для тех, кому больше некуда было пойти.

Оказавшись в главном зале, где уже собрались ученики, Марфа объявила всем встать по местам, и те тут же последовали ее приказу. Ребята, одетые в черные платья и кители, — эти дети были такой же частью храма, как и настенные фрески. Многие из этих ребятишек были подкидышами и найденышами, а некоторых привели сами родители, не способные прокормить своих детей. Так было и с Марфой.

Приготовив ноты, слухарка открыла нужную страницу и плавным движением подняла ладонь вверх. В тот же миг по залу разлетелись детские голоса. Одна из песен, которую когда-то давно пели глоры, люди, имеющие крылья, теперь рассыпалась эхом и своим торжественным звучанием напоминала о том, каким сокровищем люди когда-то обладали и что успели потерять.

Переплетаясь между собой, голоса тонкими нитями выплетали таинственный узор, а слухарка лишь направляла их, не позволяя сбиться с пути и совершить ошибку. Когда Марфа дирижировала хором, голоса звучали особенно чисто и легко. Слухарка порой сердилась и бранила учеников за нарушение гармоничности, а иногда лишь переводила взгляд на тех, кто вот-вот намеревался споткнуться, заставляя тем самым осознать свою ошибку и мгновенно исправиться. Уроки с Марфой никогда не проходили легко и все же малышам она нравилась. Ведь, несмотря на то, каким строгим был у слухарки голос, руки у нее всегда были такими нежными. Пластичность и мягкость ее движений завораживала и опутывала присутствующих магическим ореолом. Дети пели, а руки Марфы пели вместе с ними.

Марфа играла детскими голосами и думала о том, что однажды девочки, смотрящие на нее сейчас лучистым взглядом, станут слухарками, а мальчики — настоятелями храма и писарями книг. Кто-то из них останется работать на кухне, кто-то займется искусством врачевания. Возможно, кого-то заберут родственники, а кто-то откроет в себе талант и интерес к какому-нибудь иному роду деятельности и пойдет своей дорогой. Однако здесь все они смогут провести свое детство в безопасности. Здесь у них будет еда, вода и крыша над головой. Рассматривая их юные необремененные тяготами жизни лица, слухарка вспомнила себя с Эффи. Когда-то и они стояли здесь точно так же и пели хоралы, прославляя величие и могущество Огнекрыла. Одно за другим проносились воспоминания, и Марфа снова видела, как они с Эффи помогают на кухне, как вместе читают книжки, как играют во дворе, а ветер развивает их шелковые вуали, как бегают наперегонки и взбираются на деревья, а сестры слухарки потом бранят их за непослушание, как смеются и складывают из разноцветных стеклышек витражи, как с аппетитом лопают свежеспелые ягоды…

— Сестра Марфа, вы… плачете?

Слухарка и сама не заметила, как ее руки замерли в воздухе, и хор голосов прекратился. Марфа осторожно коснулась щеки и вздрогнула, почувствовав теплые слезы. Что это с ней? В какой момент она потеряла способность держать себя в руках? Пред глазами снова вспыхнул образ туманного человека, и глубоко в сердце боль смешалась со злостью.