– Твои тоже?..

– Фрей погиб, прикрывая обоз с беженцами от чумных. Остальные живы. Но я не о том. После той дуэли… – Алан вздохнул. – Слушай, не знаю, как ты, а я так и не успел поесть. Давай-ка сядем, заморим червячка, заодно и поговорим.

Я хотела было сказать, что вовсе не голодна, но живот предательски заурчал.

– Я не вернусь на постоялый двор.

– Да и чумные с ним. У меня есть сухари и немного сыра. Будешь?

– Нечем отдаривать.

– Да брось ты, – отмахнулся он.

Алан шагнул с дороги, потянув меня за рукав, уселся, скрестив ноги. Хлопнул ладонью рядом.

– Не дури. Даже идти куда глаза глядят лучше на сытый желудок.

Я, помедлив, опустилась рядом. Алан достал из мешка тряпичный узелок – ткань выглядела белоснежной. Внутри действительно оказались сухари – белые, душистые.

– Вина? – предложил он, вытащив следом флягу.

Я покачала головой. Слишком велик соблазн напиться и ни о чем не думать.

– У меня вода есть.

Свежая, сегодня только набрала из родника. Родников на наших землях было много…

Алан с аппетитом захрустел сухарем, прожевав, сказал.

– Догадаться, что тебе сейчас хреново… извини уж, отвык от галантного обхождения – много ума не надо. Ты – Эйдо, а что с ними случилось, ни для кого не секрет.

– Для меня… – Я глотнула ком в горле, заставила себя вдохнуть и выдохнуть. Нельзя плакать. – Для меня секрет. Про отца мне написали, а как умерли мама и братья…– Голос сорвался, пришлось замолчать. – Если ты знаешь, что… – Да что ж так трудно дышать! – Что на самом деле случилось с моей семьей – расскажи.

– Точно могу сказать только про Эдварда и Мартина. Братья?

Я кивнула. Говорить сил не было.

– Я видел их имена в списках погибших во время обороны столицы.

Что ж, по крайней мере, не в тюрьме и не на плахе – или что там еще могли сотворить победители с теми, кого назвали изменниками?

– Ты там был? В столице?

Алан кивнул.

– Пару раз, значит, чумных он видел, – не удержалась я. – Еле ноги унес, значит.

Не стоило, наверное, открыто уличать его во лжи, следовало бы подождать, пока нестыковок в рассказе накопится побольше, да сделать выводы самой. Или просто уйти, ничто ведь не обязывает меня поддерживать знакомство. Но я никогда не была сильна в интригах, а теперь и вовсе не способна была думать хотя бы на шаг вперед. Не существовало никакого «вперед». Было только бесконечное «сейчас» – и темнота дальше.

– Еле унес, – подтвердил Алан. – А в столице я больше занимался ранеными, чем сражался. Бойцов там и без меня хватало, а вот целителей…

Может, и не врет. Но не это сейчас интересовало меня по-настоящему.

– Ты их видел? Тела?

– Не могу сказать. Я не знал в лицо твоих братьев. Видел только имена в списках. Туда добавляли сведения все, кто мог опознать хоть кого-то из мертвых. В тот день многие погибли… – Его лицо на миг потемнело. – Два моих лучших друга остались там.

Я кивнула. Если он не видел тела, а в списки добавляли имена все, не особо проверяя погибших – может быть, есть еще надежда? Какая-то вероятность ошибки? Могли ведь и перепутать. По слухам, чумные прорвались за ворота в городские кварталы – погибшие исчислялись сотнями. А то и вовсе имел место злой умысел – объявить наследников рода Эйдо мертвыми, и пусть доказывают, кто они на самом деле. Впрочем, в этом нет смысла, мы и так объявлены никем… По большому счету, я и на фамилию сейчас права не имею – ведь она неотделима от титула, а титула нас лишили.

Грудь словно сковал ледяной обруч, мешая дышать.

– А… мама? Ты что-нибудь слышал? В церковной книге была только дата смерти.

Приди письмо на полтора месяца раньше, я бы успела ее увидеть. Может быть, даже смогла бы что-то изменить.

– Что стало с леди – не знаю. По слухам, у нее случился разрыв сердца, когда она узнала о судьбе сыновей.

Я опустила голову. На что я надеялась, собственно? Что в записи вкралась какая-то ошибка? Что случится чудо?

Алан вдруг сгреб меня в объятья, прижал к себе.

– Да проревись ты, – прошептал он мне в макушку. – Нельзя ж так, на тебя же смотреть больно…

От него – точнее, от его дара – пахло липовым цветом и малиной. Как от тех отваров, которые няня давала мне в детстве после того, как я возвращалась домой в мокрых рукавицах, весь день прокатавшись на санках с горы или играя с братьями в снежки. Я прокусила губу – рот наполнился металлическим привкусом крови. Повела плечами, высвобождаясь – Алан держать не стал.

Я криво улыбнулась, отодвигаясь в сторону.

– И что, это вернет мертвых?

– Станет легче.

Я покачала головой.

– Слезы выматывают, но ничего не меняют. – Я проверила это совсем недавно, сидя в кромешной тьме. – Справлюсь. По крайней мере, маму не вышвырнули из собственного дома. И ей не пришлось просить милостыни у родни.

– Как тебе? – поинтересовался Алан.

Я вздернула подбородок.

– Я ни у кого не просила милостыни и не намерена этого делать. Или найду способ себя прокормить, или сдохну с голоду.

Алан вдруг широко улыбнулся.

– Я сказал себе так же шесть лет назад. Как видишь, не сдох. И ты справишься.

Я пожала плечами. Посмотрим. Пока у меня одна цель, будет ли что-то потом – известно лишь богу.

– Да ты ешь, – спохватился он.

Я обнаружила, что до сих пор сжимаю в руке сухарь. Отгрызла кусок, не почувствовав вкуса. Надо есть. Иначе я ослабею. Надо жить.

– Я обещал рассказать о себе. – Алан помолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли подбирая слова. – Дурацкая вышла история. Два самовлюбленных сопляка повздорили. Знаешь, как это бывает – зацепились языками на ровном месте, слово за слово… я даже не вспомню сейчас, что именно мы друг другу наговорили. Только дело было на балу, я решил позлить Дилана и начал откровенно ухаживать за его возлюбленной. Ну, ты понимаешь – улыбаться, прижать чуть крепче во время танца, шептать на ушко всякие глупости на грани приличий, чтобы она смеялась и краснела, а он злился…

Я кивнула. Эта игра никогда не меняется.

– Я был совершенно уверен, что Джоан его любит, потому танцами и улыбками на этом балу все и закончится. – Алан вздохнул. – Только оказалось, что Дилан был вовсе в этом не уверен. И после того, как я протанцевал с ней второй подряд танец…

Я покачала головой. Вообще-то это уже было на грани приличий. Два танца подряд допускалось танцевать только с женихом после помолвки или с мужем.

– Знаю, – кивнул он. – Говорю же, дурак был. В общем, Дилан швырнул мне в лицо перчатку. При всех.

И замять дело уже не получилось.

– Сейчас я понимаю, что даже после этого все можно было остановить, – в голосе Алана прозвучала горечь. – Если бы сэр Грей…

Сэр Грей? Друг отца?

– …приехавший обговаривать условия поединка, предложил мне извиниться – а он должен был это сделать как секундант оскорбленной стороны – я бы согласился не раздумывая.

Так вот откуда я знаю эту историю. Сэр Грей, видимо, и рассказал. Может быть, и при нас, детях.

– Я не хотел его убивать. Был уверен, что Дилан поставит щит, потом тоже бросит в меня что-нибудь, я легко отобью, на том все и закончится. Я ведь никогда не был бойцом. Только щит он поставить не успел.

Алан надолго замолчал. Я тоже не говорила ничего – да и что тут скажешь?

– Я хотел поехать к его родителям вместе с телом. Понятно, что никакие извинения не помогут, и все-таки так казалось правильным. Думал, убьют – так убьют. Сам виноват. Сэр Грей отговорил. Дескать, кому станет легче, если еще и мои родители потеряют сына. – Он снова горько усмехнулся. – Только отец, выслушав подробности, обозвал меня безмозглым выродком и велел мне убираться с глаз долой. Я и убрался. Совсем.

– А ты уверен… – Я осеклась. – Извини.

Это мне сейчас казалось чем-то чудовищным, если самому отрезать себя от семьи. Я бы простила им что угодно – лишь бы живы были. Алан мог судить иначе. Поэтому не стоит спрашивать, уверен ли он, что правильно понял отца. Задним умом все крепки. Да и… хотел бы – давно вернулся и поговорил бы. Похоже, нашла коса на камень. А может, и возвращался, и пытался поговорить. И незачем бередить старое праздным любопытством.