– Желаете присутствовать на допросе? – поинтересовался констебль.

– А что говорит?

– Пока ничего. Вздернем на дыбу – заговорит.

Магистр стремительно развернулся, шагнул – лишь шагнул, не схватился за оружие, не свилась магия – но констебль попятился, позеленев.

– С пристрастием?

Взгляды схлестнулись, и констебль оказался не робкого десятка, глаз не отвел.

– Шпион может быть любого пола и возраста, а ее схватили в вашем кабинете…

Ну да, именно там. Точнее, в кабинете моего отца. Кто ж знал, что магистр в отъезде?! Решили, значит, что я пришла за их секретами?

Магистр подошел ближе, остановившись в шаге от меня. Плюнуть ему в морду, чтобы на месте прибил? Так ведь слюны нет. Так что нечего ему бояться.

Да и вообще нечего бояться: я же в кандалах. Только и остается, что сидеть и смотреть на него снизу вверх. Здоровенный какой вымахал. Этот и без магии голову открутит. Хотя у них в роду все были верзилами, и в обиду они себя не давали – сами кого хочешь обидят.

Странно, но сейчас нутро скручивала ненависть, не страх. Видимо, отбоялась, отревела свое, когда меня бросили в этот каменный мешок – без еды, без воды, без света. Уже решила, что они не станут размениваться на казнь и возиться, когда можно просто запереть и оставить одну, пока не умру.

– Что ты делала в моем кабинете?

И голос кажется совсем незнакомым. У мальчишки, которого я помнила, голос начал ломаться, и он то басил, то давал петуха. А сейчас – глубокий бархатный баритон, таким бы не пленников допрашивать, а серенады дамам петь.

Что за ерунда в голову лезет перед смертью? Или от голода, жажды и страха начинаю сходить с ума? Может, так было бы и лучше. Все равно на допросе они узнают лишь о том, как я их ненавижу. Больше-то все равно рассказать нечего. При мысли об этом грудь словно сжало ледяным обручем: они ведь не поверят сразу, не отступятся…

– Я жду ответа, – напомнил о себе магистр.

Я разлепила губы.

– Тебя… – Язык еле ворочался, вместо слов вырвалось хриплое карканье. – Тебя ждала.

Он вдруг стремительно нагнулся, схватил мою кисть, зачем-то ущипнул. Выпустив руку, шагнул к констеблю и молча отвесил оплеуху. Вернулся, присел, снимая с пояса флягу, протянул мне.

Я замерла от изумления – чего-чего, а такого не ожидала. Он, видимо, понял мое замешательство по-своему: выдернул пробку, отхлебнул содержимое – я непроизвольно сглотнула, в горле заскребло – снова протянул мне.

– Сколько тебе не давали пить?

Я пожала плечами.

– Магистр, – вмешался констебль. – Это оплошность, а не…

– Позже поговорим, – отрезал тот, не оборачиваясь. – Пей.

Я взяла флягу так, чтобы не было видно, как дрожат руки. Каждую секунду я ждала, что магистр выхватит ее и засмеется. Но он сидел на корточках в полушаге от меня и молчал, и ни на лице, ни во взгляде невозможно было прочитать ровным счетом ничего.

Я медленно поднесла флягу к губам – хотелось присосаться к ней и пить, пить, пить, захлебываясь, чувствуя, как вода стекает по подбородку, пропитывает одежду, пить, пока не забулькает в животе. Пригубила – вода была чистой, ледяной, аж заломило зубы – наверняка фляжка зачарована. Три глотка… нет, пять, ровно пять, иначе я не смогу остановиться и выхлебаю все, а показывать свою слабость я не намерена. Вернула флягу.

– Благодарю.

– Пей. Я-то всегда могу налить еще.

Я покачала головой. Надо было отказаться и от этого, но плоть слаба. Магистр не стал настаивать, вернул флягу на пояс – я проводила ее полным сожаления взглядом. Снова присел напротив.

– Итак, ты ждала меня. Зачем?

– Чтобы убить, – не стала скрывать я. Чего уж тут скрывать, все равно все узнают. А так, может, обойдется без допроса с пристрастием.

Он усмехнулся.

– Вот детей по мою душу еще не посылали…

– Я всего-то на три года младше тебя! – возмутилась я.

Он ответил не сразу.

– Может, ты и права… на войне быстро взрослеют. Кто тебя послал?

– Никто.

– А если хорошо подумать?

– Никто.

– Тогда зачем? Вообразила, будто спасаешь мир от зла в моем лице?

Значит, ты знаешь, что тебя считают злом? Интересно, как тебе живется с этим знанием? Хорошо ли спится? И скольких еще, кроме моей семьи, ты убил, прежде чем стал тем, кто ты сейчас, а, Рик? Хотя нет, прежнее имя не подходит тебе так же, как не была бы сейчас впору прежняя одежда.

– Я – Роза Эйдо.

Он не изменился в лице, только замер на миг, а потом медленно произнес:

– Вот как… Не узнал.

– Я тоже не узнала.

Он надолго замолчал, глядя мне в глаза. Не знаю, чего уж там он хотел увидеть, я-то в его глазах вовсе ничего рассмотреть не могла. Синие, точно ключ, в котором отражается небо. И такие же ледяные.

– Что ты будешь делать, если я тебя отпущу? – спросил он, наконец.

Я пожала плечами. Как будто он в самом деле над этим раздумывал. Как будто у меня много вариантов.

– Вернусь и постараюсь доделать то, что не получилось в первый раз.

– Интересный у тебя способ просить о помиловании, – усмехнулся он.

– А я и не прошу о помиловании, – ответила я ему в тон.

Первое, чему учат магов – любое деяние имеет последствия. Как брошенный в воду камень, от которого долго расходятся круги. Так что какой теперь смысл умолять? Все равно он сделает со мной все, что захочет. Только по-другому я поступить не могла, потому что бездействие – тоже выбор. Свой я сделала. Пришло время платить по счетам.

Только бы хватило сил сохранить достоинство до конца, каким бы он ни был. Все-таки я леди из семьи Эйдо. А мы никогда не склонялись перед врагом.

Магистр кивнул – явно не моим словам, а каким-то своим мыслям.

– Беркли, верните леди Розе вещи, которые при ней были, снимите кандалы, и пусть идет куда хочет.

Резко поднялся и двинулся к двери так стремительно, словно за ним собаки гнались. Остановился в проеме на миг, оглянулся.

– И, надеюсь, сейчас вы не забудете ее накормить и дать вдоволь воды?

Исчез за дверью, не прощаясь.

Судя по выражениям лиц остальных, ошарашены они были не меньше меня. Но даже если и собирались возразить, догонять магистра не стали.

– Я велю солдатам принести поесть, – сказал второй из оставшихся, который так и не представился. – И пошлю за кузнецом.

Я не ответила. Снова закрылась дверь, оставив меня в полной темноте.

Я опять свернулась клубочком на полу. Выпустят меня, как же. Только дурак отпустит безнаказанным кровника и своего несостоявшегося убийцу. Дураки не становятся магистрами ордена. Дураки не собирают армию из ничего. Так что Ричард Мортейн кто угодно, но не дурак, и меня просто так не выпустит. А те слова – просто слова, разве можно верить словам того, кто уже презрел все законы чести? Пытка надеждой – вот как это называется. И потому надеяться я не стану. А что трясет так, словно внутренности превратились в холодное желе – это пройдет… Зря я взяла у магистра воду. Те пять глотков жажду не утолили вовсе, лишь на время смочили горло, а теперь пить хотелось еще сильнее. Ну ничего, скоро все это закончится.

Через некоторое время заскрежетал засов, заставив меня подскочить. Вошли двое. Один воткнул факел в крепление у двери – на миг стало видно длинное, как у лошади, лицо. Потом он двинулся ко мне против света, превратившись в темный силуэт. Второй, пониже и пошире, что-то держал в руках, носа коснулся запах вареной курицы. Магистр кормит пленников птицей, в самом деле? Или все-таки…

Сердце отчаянно забилось. Нет, нельзя верить, нельзя! Поверю, только когда… если окажусь за воротами. Если в спину не прилетит стрела.

Двое подошли ближе, я сощурилась в свете факела. Стали видны лица, и их выражение мне не понравилось. Вовсе не понравилось – так смотрят на законную добычу.

– Смотри-ка какая краля, – произнес тот, с лошадиным лицом.

Я попятилась – как была, сидя, но далеко отодвинуться не вышло, уперлась спиной в стену.

– Хороша птичка попалась, – ухмыльнулся второй. Подошел еще ближе, нависая. – Слышь, ты. Мы пожрать принесли.