Я взяла у него кубок – руки тряслись, и содержимое едва не расплескалось. В горле стоял ком, и я вовсе не была уверена, что смогу сделать хоть глоток. Но пути назад не было. Если повезет, я останусь жива.

Ричард накрыл мои руки своими, помогая удержать кубок. Я заглянула ему в глаза – синие, ледяные, точно лесной ключ. Их видел мой отец перед смертью. Если мне не повезет, то взгляд Ричарда будет последним, что я увижу в этой жизни.

Я поднесла кубок к губам.

Гадость внутри действительно оказалась редкостной.

И это была моя последняя мысль.

Не знаю, сколько длился то ли сон, то ли бред. Как в самых страшных кошмарах в нем не было ничего конкретного – только из темноты надвигалось что-то огромное, необъятное, накатывалось неотвратимо, но все, что я могла – стоять, пытаясь разглядеть в темноте то неумолимое, неотвратимое, точно если я вдруг увижу его очертания, оно рассыпется, исчезнет. Но ничего нельзя было разглядеть в кромешной тьме, только, задыхаясь от ужаса, ждать, пока меня сомнет, раздавит, точно муравья, неосторожно вылезшего на городскую брусчатку.

– Мама! – прорвался сквозь темноту чей-то крик. – Я не пойду один! Не пойду!

Я распахнула глаза. В ярде от меня обнаружилось лицо: мертвенно-бледное, с яблочками румянца и пустыми голубыми глазами. Я шарахнулась от этого лица с криком, проснувшись окончательно.

Кукла. Кукла с фарфоровой головой и кистями. В тряпичное тело был вделан какой-то хитрый каркас, чтобы кукла могла сама сидеть. Папа привез ее из Бенрида, куда он ездил по каким-то своим делам. Няня ворчала: где это видано – ребенку давать такую дорогущую игрушку, за нее деревню купить можно. А ну как разобьет? Пусть сидит, вон, на шкафу, красуется.

Я подняла рев, отец засмеялся, снял куклу с верхотуры и вручил мне. Я не расставалась с Леди Изольдой – к слову, так звали королеву-в-изгнании – наверное, год. Потом таскать ее с собой везде перестала, но засыпала с ней вплоть до самого отъезда из дома. А сейчас она сидела, прислонившись к стене у изголовья кровати, и улыбалась мне нарисованной улыбкой.

Я притянула ее к себе, обняв, как когда-то, и обнаружила, что леди Изольда стала куда меньше, чем была в памяти. Да и кровать… я по-прежнему на ней помещалась, но раньше она была намного шире.

За спиной зашуршало, зашевелилось. Я села, разворачиваясь. И обнаружила за письменным столом Ричарда.

Он тряхнул головой, потер лицо ладонями, точно стирая сон. На щеке отпечаталась полоса, кажется, от рукава рубахи – вон, как примялся. Магистр уснул прямо сидя за столом.

В моей комнате.

В моей – бывшей? – комнате.

Я огляделась. Будто ничего и не изменилось с тех пор. Словно и не уезжала. Хотя нет, на моем письменном столе всегда был кавардак, а сейчас чистота и порядок. Чернильница, несколько перьев, стопка бумаги и почти ничего лишнего. Только на краю стола сиротливо сидит плюшевый заяц, подарок Рика. Нет и ящика с игрушками – незадолго до отъезда я сама велела убрать его в кладовую. Я тогда считала себя совсем взрослой.

За окном было темно, не поймешь, то ли еще утро, то ли уже вечер. Сколько же я проспала?

– Зачем ты здесь? – спросила я, все еще прижимая леди Изольду, как будто она могла отгородить меня от всего мира.

А чего бы ему не быть здесь? Он теперь мой командир, может хоть среди ночи вломиться. В груди заныло, я зажмурилась, мотнув головой. Сожаление затопило волной, мешая дышать. Зачем только я согласилась!

– После посвящения… – начал Ричард, и я узнала голос, который звал маму. Нехорошо, значит, ему спится. Странно, но позлорадствовать не получилось. – …люди обычно растеряны.

Я кивнула. Отголоски ночного кошмара всплыли в сознании, заставив поежиться. Чего я так перепугалась, собственно? Ну, темнота. Я же никогда не боялась темноты… Или теперь боюсь? Нет, не темноты. Я боюсь того, что приснится.

– Кошмары продлятся примерно неделю, – сказал Ричард, точно угадав мои мысли. – Пока изменяются разум и тело.

Он чуть сдвинул на столе четыре флакона, наполненные чем-то темным.

– Если будет совсем невыносимо – выпьешь один. Только постарайся не каждую ночь, потому что больше пока не дам. С ног валит мгновенно, никаких кошмаров не будет, но Алан говорит, что к этой смеси быстро привыкают, а привыкнув, без нее не могут. Так что…

– Алан? – перебила я. Нет, не может быть. А с другой стороны… – Алан Мид?

Магистр кивнул.

– Он хранитель? Ты послал его шпионить за мной?!

Я его убью. Убью их обоих, и плевать на обет! Братья по ордену, чтоб их!

– Не шпионить. Присмотреть, чтобы с тобой ничего не случилось. И если бы он сделал то, о чем я его просил, мы бы сейчас с тобой не разговаривали.

– А о чем ты его просил? Прирезать меня во сне?

– Присмотреть, чтобы с тобой ничего не случилось, – терпеливо повторил Ричард.

– Или, может, чтобы он меня отодрал так, чтобы я обо всем другом и думать забыла? – не унималась я, вспомнив ладонь на своей талии и объятья чуть крепче, чем должны быть дружеские.

– Что? – взвился Ричард. – Если он к тебе приставал, я ему яй… руки оторву!

– Не приставал, – призналась я, почему-то смутившись. – Просто… пытался ухаживать.

– А, не бери в голову, – отмахнулся он. – Алан ухлестывает за всеми дамами в возрасте от семнадцати до семидесяти одного.

– Я заметила, – хмыкнула я.

Добреньким, значит, прикидывался. Смотреть ему, видите ли, больно. В попутчики напрашивался, все равно ему, дескать, куда идти. Да так упорно напрашивался… Приказ выполнял, кобель белобрысый, заодно решив совместить приятное с полезным! Ну, попадется он мне!

– Это у них семейное. Видела бы ты его отца, до сих пор дамы готовы друг другу волосы выдергивать. Алан – отличный парень на самом деле. – Ричард хмыкнул. – А теперь, когда мы перемыли ему кости, вернемся к… – Он посерьезнел. – Как я уже сказал, разум и тело будут меняться.

– В смысле? Я больше не человек?

– Я бы сказал – усовершенствованный человек, – ответил магистр. – Быстрее реакция. Лучше выносливость. Больше магический резерв. Да и сами заклинания будут складываться быстрее. Где-то месяца через два забудешь, что такое простуда, любые болезни вообще.

Слишком уж заманчиво все это звучало. В чем подвох?

– А какова цена? Все имеет свою цену.

– Волчий аппетит, – магистр усмехнулся. – Первую неделю после посвящения я готов был съесть все, что не успеет убежать. Как на грех, с едой тогда было негусто: там, где прошла орда, не остается ничего живого.

По его лицу промелькнула тень.

– Еще что-то? – спросила я.

– Кошмары возвращаются, когда рядом орда… или достаточно много чумных.

– Насколько рядом?

Ричард пожал плечами.

– Трудно сказать, никто же не проверит с точностью до полуярда. Но когда мы бродили по гномьим путям, – он поморщился, – к концу недели еле ноги переставляли, и вовсе не от голода.

Никто не знает, откуда взялись чумные, кто наложил это проклятье и зачем. Зато все знают, что первыми от него пострадали гномы. Какое-то время проклятье пытались сдержать, а потом просто заложили все выходы из их твердынь и поставили караулить войска. Конечно, гномов это не остановило, они готовы были бросить и дома, и шахты, навсегда перебраться на поверхность, лишь бы уйти от чумы. А людям не хотелось, чтобы они принесли проклятье с собой. Сейчас от гномов остались лишь легенды да запутанная сеть подземных путей, по которым, если верить слухам, бродили только чумные.

Только людей это не спасло. Потому что раз-два за век на поверхность все же выбиралась орда. И в последний раз это случилось два года назад.

– А еще что изменится? – спросила я.

– Через какое-то время начнешь чувствовать приближение чумных. И других хранителей. Пока ты в ставке ордена, ты никогда по-настоящему не останешься одна. Все время будешь знать, что неподалеку кто-то живой, кто-то из своих. С другой стороны, невозможность полного уединения порой утомляет.