Дело это, кстати, нелёгкое, потому что единственными непреложными фактами являются текст Директивы № 1 и время её отправки в войска: ноль часов тридцать минут 22 июня. Обо всём остальном можно судить по мемуарам тех немногих действующих лиц, которые участвовали в подготовке этой Директивы. Их всего несколько, на первый взгляд. Это Сталин, ни слова не сказавший об этом в своей «Краткой биографии» и вообще нигде и никогда. Тимошенко, никаких мемуаров не написавший принципиально. И, наконец, Жуков, который в своих «Воспоминаниях и размышлениях» оставил как «каноническую», так и яростно оспариваемую много лет версию случившегося. Василевский дал крайне размытую картину событий предвоенных дней. Ещё одним действующим лицом мог быть Ватутин, но о его роли-скажем, технической-пишет только сам Жуков, а сам талантливый генерал до победы не дожил и, соответственно, ничего рассказать не мог.
Мы не имеем права ставить под сомнение воспоминания Жукова, поэтому коротко вспомним его пересказ событий. Итак, он пишет, что «вечером» 21 июня ему позвонил Начальник штаба Юго-Западного Особого военного округа генерал Пуркаев и сообщил о перебежчике-немецком фельдфебеле, который утверждал, что утром 22-го начнётся вторжение. Жуков доложил Тимошенко, а тот Сталину и последний приказал им «через 45 минут» прибыть в Кремль. «Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность»-пишет Жуков. Далее Сталин долго сомневается в возможной провокации, а военные настаивают. Члены Политбюро-Жуков пишет, что они вскоре пришли-хранят молчание. В итоге Сталин знакомится с проектом уже готовой Директивы и решает: «Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений». Жуков с Ватутиным тут же в соседней комнате делают новый текст Директивы, Сталин вносит в него «некоторые поправки» и таким образом утверждает текст. Это важнейший факт: Сталин Директиву № 1 правит, утверждает, но не подписывает! Впрочем, как всегда. Достаточно вспомнить все предвоенные документы, которые Сталин правит, пишет и готовит, а подписывает их Молотов. Для нас это не новость. Итак, Ватутин-по словам Жукова-уходит передавать Директиву в войска и заканчивает это делать в половине первого ночи уже 22 июня, о чём Жуков и докладывает Сталину. Как и об ещё одном перебежчике, сведения о котором он получил от Кирпоноса ровно в полночь. Ещё один важный факт состоит в том, что после утверждения Сталиным текста, и «срочной передачи» Директивы в войска не могло пройти более часа, то есть весь процесс её принятия в Кремле происходил-видимо-около полуночи.
Однако у внимательного читателя, конечно же, возник вопрос о том, зачем автор выделил некоторые предложения в цитатах Жукова. Отвечаю, что не просто так, а потому, что ясно: Жуков и Тимошенко поехали в Кремль УЖЕ с проектом Директивы. Ещё более внимательный читатель скажет, что Сталин приказал им прибыть в Кремль через 45 минут и они, могли успеть «набросать» проект Директивы. Однако от Наркомата обороны до Кремля только 15 минут ехать, да ещё подниматься в кабинет. Итого двадцать. А за оставшиеся 20–25 минут проект Директивы сложно даже тезисно составить, но Жуков и Тимошенко уже готовый проект Директивы с собой «захватывают». Вывод один: этот самый проект ими был составлен ЗАРАНЕЕ. Возможно, в этот же день, но текст был готов. И вот уже Сталин в Кремле знакомится с текстом и заявляет не только о «преждевременности», но и о том, что надо дать «короткую» Директиву. Следовательно, Жуков и Тимошенко подготовили не короткий, а, скажем, «длинный», то есть подробный текст, который Сталин приказал обрезать… Добавим к этому и то, что в ночь на 22 июня никто в Наркомате обороны и Генштабе домой не уходил, спать не ложился, а Жуков неоднократно говорил по телефону с начальниками приграничных округов. То есть обстановка была напряжённая и военные это понимали.
Об этом пишет, напомним, только Жуков и некоторые ставят его слова под сомнение. Эх, хоть ещё бы одного свидетеля послушать! – возмечтает дотошный читатель. И мы его не разочаруем! Есть такой свидетель, хотя при указанных выше событиях он не присутствовал. Зато на иных, скажем сопутствующих, побывал. Это Нарком флота СССР Николай Герасимович Кузнецов, бывший 21 июня в Москве. Многим важным событиям этого дня он был свидетелем лично, а о других фактах узнал уже после войны. И его слова под сомнение ставить не будем, а просто сравним их с записями Жукова и поищем соответствия или несовпадения. Итак, адмирал пишет, что в 14 часов этого дня Сталин позвонил начальнику Московского военного округа-им тогда был генерал Иван Тюленев-и «потребовал повысить боевую готовность ПВО». Дальше-больше: «…во второй половине дня 21 июня И. В. Сталин признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным. Это подтверждает и то, что в тот вечер к И. В. Сталину были вызваны московские руководители А. С. Щербаков и В. П. Пронин. По словам Василия Прохоровича Пронина, Сталин приказал в эту субботу задержать секретарей райкомов на своих местах и запретить им выезжать за город. «Возможно нападение немцев», – предупредил он». Итак, Сталин предполагает-а, учитывая слова Фитина, скорее знает! – что нападение 22 июня состоится и очень сильно беспокоится о собственной безопасности, требуя усилить защиту столицы от возможных ударов авиации, а также ставит задачи партийным руководителям Москвы. Всё это Кузнецову стало известно с чужих слов и уже после войны.
А что же насчёт армии и приграничных фронтов? Ведь ещё только день 21 июня и можно хоть что то успеть! Кузнецов пишет: «Позднее я узнал, что Нарком обороны и начальник Генштаба были вызваны 21 июня около 17 часов к И. В. Сталину. Следовательно, уже в то время под тяжестью неопровержимых доказательств было принято решение: привести войска в полную боевую готовность и в случае нападения отражать его. Значит, все это произошло примерно за одиннадцать часов до фактического вторжения врага на нашу землю». Кузнецов не пишет, от кого он это узнал «позднее» и, возможно, это только его предположение, так как реальных действий не было. Предположим, что Сталин отдал указание Тимошенко и Жукову на подготовку Директивы о приведении войск в боевую готовность примерно в 17:30, но время идёт, а военных он в Кремль не вызывает и текст не утверждает. Напомним, что в мемуарах Жукова на этот счёт нет ни слова, хотя если бы Сталин вызвал их в Кремль в 17 часов 21 июня, то такой важный факт он должен был указать. Не говоря уже о том, что, подготовив примерно за час текст Директивы, он и Тимошенко около 19 часов должны были быть в Кремле и утверждать её у Сталина, либо, получив от него разрешение, передать в войска максимум к восьми вечера. Но ничего этого сделано не было. Возможно, Жуков что то скрывает? Без комментариев, так как фактов нет никаких. Тем временем время катится к ночи, а на границе тишина и, как в песне: «Только лебеди пролетали, подставляя закату крыло»…
Кузнецов тем временем продолжает и пишет уже о том, чему был свидетелем сам. Он был вызван к Тимошенко около одиннадцати часов вечера 21 июня: «Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Помнится, она была пространной – на трех листах. В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения гитлеровской Германии». Утверждён ли этот вариант Сталиным также неизвестно. Дальше Кузнецов пишет о том, что флоту, которым он руководит, в этой «трёхлистной» телеграмме задач никаких не было поставлено-что очень странно-и он отдал устный приказ своим подчинённым на приведение флотов в боевую готовность № 1. Дальше ещё «страньше». Кузнецов пишет: «В наркомате мне доложили: экстренный приказ уже передан. Он совсем короток – сигнал, по которому на местах знают, что делать. Все же для прохождения телеграммы нужно какое-то время, а оно дорого.» Итак, адмирал Кузнецов утверждает, что некий «сигнал» на приведение войск в боевую готовность в войска командованием РККА был передан ещё 21 июня. Правда, неизвестно в какое время, не говоря уже о том, что флотам, которым первым предстоит отбивать атаки противника, сей «сигнал» до сих пор не передан и сам Нарком флота о нём ничего не знает. Да и вообще нет никаких подтверждений, что такой «сигнал» существовал… Ещё труднее поверить в то, что он мог быть передан военными в войска самовольно, без санкции Сталина и тем более в то, что при его получении «на местах все знают, что делать». Никто там ничего не знал, потому что-как пишет сам автор-знаете, какой вопрос задал Нарком флота СССР адмирал Кузнецов Наркому обороны маршалу Тимошенко, ознакомившись с телеграммой? Вот такой: «Разрешено ли в случае нападения применять оружие?» Через четыре часа начнётся война, а военные настолько запуганы и дезориентированы, что не знают, можно ли им вообще применять оружие, то есть разрешается ли воевать с врагом и Родину защищать! И это высшее руководство армии, которая вот-вот нападёт на Германию? Поверить в это может только сумасшедший или сторонник-а скорее приспешник-«Ледокола». Тимошенко и Жуков, по словам Кузнецова, говорят, что-видимо, на свой страх и риск – разрешено и адмирал буквально «светится от счастья», разрешая своим морякам… воевать!
