Еще Борщ мечтал о деньгах. Больших миллиардах. С этой целью он изучал биографии отечественных богатеев – братьев Бергов. Они начинали с мелочи – шили майки для спортсменов. А потом вдруг поперла деньга, стали получать подряды на строительство дорог. Старший брат Берг много в жизни горя испытал – даже санкциями прессовали. И что он говорил? «Меня это особо не трахает, хотя морально и тяжело. Я – купец, и мои права подорваны. Почему мне не дают делать, что хочу, и ездить, куда хочу?». И все в таком стиле. Стойкость, это, видимо – первое, что нужно для начинающего миллиардера. Причем, он еще и по рыночным ценам загнал часть доли сыну. Интересно, размышлял Борщ, а у сына откуда деньги взялись?

Валентиненко, конечно, не знал о душевных переживаниях подчиненных. Он оценивал общее состояние боеготовности. Самоотверженно трудится Главный корабельный кок кореец Сун Го Кин. Вес набирает на глазах. Его подчиненная посудомойка Пряновая также раздувается, но здесь, не исключено, дело не только в том, что она идеально очищает тарелки от объедков. Конечно, повар на секс не пойдет – человек он дисциплинированный, но вот за начальника бани мелкого плюгавого прапорщика Газанова ручаться нельзя. Под предлогом того, что раньше учился в кулинарном техникуме, Газанов, пожалуй, чересчур часто наведывается в кухонную подсобку.

В целом, впрочем, подчиненные Валентиненко с работой справлялись.

Особенно прилежно трудилась банщица Таранец, тайно лелеявшая мечту когда-нибудь стать народной певицей. Легкие и голос она тренировала постоянно, и часто после закрытия бани из раздевалки доносились ее могучие звуки:

– Несокрушимая, и легендарная, в боях познавшая раадость побеееед! Тебе любимая, родная армия, тебе любимая, шлю свой привееет! Шлюююю своооой привееееееееееетттт!

***

Однажды в пилотскую кабину прибыла внушительная группа людей.

– Начальство, – сообщил Паровозов. – Смирно!

Первым появился из дверей командир корабля полковник Чудов, за ним – начальник штаба капитан первого ранга Прорухин, командир корабельных жандармов штабс-майор Гробовой с забинтованной головой, экзекутор капитан Быхухоль, старший лейтенант Пугов, поручик Литерский, и переведенный в командиры космоказачьего взвода бывший урядник, а ныне – есаул Пугалков.

– Вот, господа, так выглядит наша кабина управления полетом, так сказать, – стал знакомить вошедших Паровозов. – Ничего сложного. Шпионов нет. Даже крыса не спрячется.

Гробовой, пыхтя, стал заглядывать за шкафы с аппаратурой.

– Что-то ищите, господин майор? – участливо спросил Паровозов.

– Смотрю, не может ли где быть место для лазутчиков? Диверсант может спрятаться там, где никто не ждет. Знаете, как хитры турки? Посидите в их тюрьме – узнаете! Господин ротмистр Елдырин приказали мне – как старшему нашей силовой группы – внимательнейшим образом все обследовать на предмет диверсий. Ох, и качает сегодня!..

За Гробовым стали заглядывать под кресла Пугов и Литерский. Экзекутор Быхухоль стоял с отрешенным лицом. Он тосковал по оставленной на Земле молодой жене и одновременно думал, как ответить на оскорбления пожарника Чегоизволитева, который во время последней встречи обозвал его раковой Быхухолью.

– Нет, шпионов не видно! – оттер пот со лба Пугов.

– Диверсантов – тоже! – подтвердил Литерский.

***

В корпусе «Н» размещалось научное оборудование, лаборатории, а также специализированные помещения вроде опытного полигона. Ученые линкора находили понимание не просто. Дело было не в языковых барьерах, а просто сказывались определенные интеллектуальные различия.

Эрудит Брехло-Борщевский, примкнувший к Духобору и Скрепе, держался особняком, и вел себя высокомерно. Он считал более-менее равным себе по уровню только непосредственного начальника – заместителя командира по науке капитана Миграна Бандраняна, и время от времени пытался заводить с ним мудреные разговоры о таких вещах, как нахождение полюса Земли, открытие водорода и строение черепа лягушки.

Бандраняна это раздражало. Сказать по правде, он ученым стал случайно – были лишние деньги, купил диссертацию. Карьера поперла неожиданно… так вот с «электробритвой Оккама» завоевал известность, хотя совершенно не понимал, что это такое.

Мичманы-лаборанты Шапиро и Караулин, пока линкор находился на орбите, были не при делах, и поэтому проводили свободное время, рассуждая о еде, которая их могла ждать на другой планете. Они все больше и больше становились циниками.

«Съедобщик» Караулин жаловался:

– Мне все руку пожать брезгуют, дескать, от меня плохо изо рта пахнет. А это – просто специфика работы: приходится есть всякую дрянь, чтобы узнать, что она съедобна. Конечно, если бы давали шоколад вместо гнилой свеклы, все бы ко мне тянулись.

«Несъедобщик» Рудольф Шапиро отвечал шуточками-прибауточками, да похлопывал-поглаживал коллегу по спине.

– Любишь устриц? – спрашивал он Караулина, и отчего-то загадочно ухмылялся.

– И устриц тоже, – с затаенной грустью отвечал Караулин. – А что толку, если кормят одной лапшой корейской с тухлой крысятиной? Я уже фуэтэ выполнить не могу. У нас столько ракет, а нормальной телятины днем с огнем не сыщешь. А ракет стало больше в тридцать раз.

– Это очень правильно, – хихикал Шапиро. – Значит, за каждым америкосом можем гоняться!

– Не забывай: у них накоплен большой дальнобойный потенциал. И никаких идеалов нет. Они так и говорят: пытали и будем пытать. У меня дома на Земле – пять противогазов, а балетная обувь – дырявая. Ну, разве можно так жить?

– Поэтому мы обречены на триумфальное наступление и победу! – хихикал опять Шапиро.

С руководителем корабельной науки капитаном Бандраняном настойчиво пытался сдружиться наурийский академик, Главный корабельный биозоолог Арт Филип-Гар, одетый в рыжий плед – шкуру исполинского орангутанга. Это был здоровенный детина с физиономией убийцы и великолепной белозубой улыбкой. Бандранян, у которого с зубами были проблемы, остро завидовал подчиненному. Не зубы, а просто идеальные челюсти акулы!

Науриец закончил когда-то владивостокское медицинское училище, поэтому отлично владел русским языком:

– Красивые у вас часы, господин Бандранян. Золотые?

– Позолоченые. В Монголии купил.

– Большие какие. Я таких никогда не видел.

Бандранян польщено улыбнулся:

– Разбираетесь, вижу, в хорошей технике.

– Померять можно?

Странный тип. Ну и обычаи у них в Науру, удивился Бандранян. Туземцы, хе-хе, падки на все блестящее. Он подал часы Филип-Гару.

– Хорошая вещь, – одобрил биозоолог, посмотрев и возвращая их назад. – Мне не налезут пока, но главное, что браслет – многоразмерный. Хотите сушеный банан?

– Ого! Откуда?

– Запасы с малой родины. Я всегда запасы беру, потому что, мало ли, как с едой сложится? Раньше, помните, на кораблях, бывало, от голода друг друга даже ели.

– Не слышал такого, признаться. Я, впрочем, мало путешествовал. Только раз довелось с женой за рубеж в Монголию в командировку выехать.

–Уж я-то попутешествовал, будьте покойны – и на полюсе побывал, и в Антарктиде, и под водой. Иногда товарищей по науке терять приходилось … Наш наурийский девиз – чисто научный: «Годс вайл фёрст!

– Это что ж такое?

– «Божья воля – прежде всего»! С Божьей волей я из помощника прозектора в морге дослужился до санитара, а теперь вот, господин капитан, стал Главным корабельным биологом-зоологом. Уж мертвого-то я от живого отличу! У меня для вас, господин капитан, сюрприз. Кушайте, очень полезно для зубов.

– Спасибо, Арт. Да, зубы у вас – хоть куда. Как только сохранились?

– Все от питания зависит, господин капитан. Я вот скоро на бананах да сперме выведу разумную протоплазму. Кстати, если захотите, и свою можете сдать…

– Попрошу вас, господин Филип-Гар! Что за намеки!

– Ей-Богу, уже вода зацвела, и бурлеж идет!

– Можно быть голодным, и – счастливым. Согласны?

Науриец ласково посмотрел на Бандраняна: