Я пою с парнем дуэтом, хотя не размыкаю губ.

Я тебе стал чужим и слова как ножи

Только сердце как хрусталь

Если бы не дорога, я закрыл бы глаза и слушал эти строчки. Мёртвый, недвижимый, успокоившийся.

Может, это был я —

Тот, кто выкрутил краны?

Жизнь в картонной коробке

Нам с тобой в одной лодке

Не переплыть океаны.

Зачем вышел? – думаю я. – Если при встречах со знакомыми вижу лишь неопределённое пожимание плеч, и слышу пару ничего не значащих дежурных фраз? В списке моих душевных деформаций – горечь и разочарование. А в моём сердце – боль и обида. Смысл настоящего зыбок и размыт. Для чего я пережил своё заключение? Вытерпел такие лишения? Свобода не принесла мне духовной поддержки, она обманула меня, выставив беспомощной игрушкой судьбы.

В тюрьме меня лишили ответственности. Кто-то решал за меня, не заставлял сомневаться, и это выглядело по-своему честно. И просто. И теперь я понимаю тоску освободившихся. Они не могут принять себя в диком мире, и подспудно стремятся вернуться туда, где за них всё решат.

Там, в камере, я извращённо упивался своей болью, полагая, что познал всю глубину страдания. Но теперь я понимаю, что опускаюсь глубже и глубже. Разочарование, ухватив меня за шкирку, топит и тянет вниз. Есть ли у этой черноты дно? Возможно, я скоро об этом узнаю.

Но реальность продолжает для меня оставаться парадоксальной. С каждым рывком я становлюсь не слабее и депрессивнее, а сильнее, мудрее и злее. И уже приближаюсь к своему, убежавшему вперёд силуэту, на расстояние вытянутой руки.

Но приблизившись ещё, я с удивлением понимаю, что всё возвращается в нулевую точку отсчёта. Вот меня снова арестовывают в зале суда, и я трясусь обречённо в автозаке. Прошлое проворачивает со мной жестокий фокус. Я отскакиваю от реальности и проваливаюсь в воспоминания, которые начинаются с первого дня моего заключения. И в тот момент, я даже не подозреваю, когда я выйду. И выйду ли вообще.

Вот это и есть, наверное, самый страшный

сатанинский соблазн – решать чужие судьбы

Аркадий Вайнер, Георгий Вайнер

«Петля и камень в зеленой траве»

Почему так? Я не знаю.

Меня осудили по статье 159 часть 4 УК РФ2. Заключили под стражу после оглашения приговора в зале суда и отправили в камеру. Когда началась ночь, нацепили наручники и препроводили в автозак.

Мой адвокат, по пути в суд, утверждал: максимум, что мне грозит – «условка».

«При любых, самых неблагоприятных раскладах, – говорил он, – будет условный срок, но, скорее всего, оправдают».

Я трясусь на жёсткой скамейке зарешечённой камеры-обскуры автозака и не знаю, куда деть руки.

«Почему так?» – спрашиваю я себя.

Сейчас я не в силах сопоставлять какие-то события. Конечно, обвинение мне предъявили не вчера. Были и странные обыски, и мера пресечения в виде домашнего ареста. Маховик правосудия раскручивался постепенно. Но ведь и я не сидел, сложа руки. Позже я расскажу вам подробности дела и моей борьбы за свободу, но это произойдёт не сейчас. Потому что сейчас я задыхаюсь от сигаретного дыма – попутчики-заключённые нещадно смолят, – выхватывая в коротких проблесках хлопающей дверцы автозака ночное небо. Нас возят по судам, ИВС и СИЗО по какому-то неведомому маршруту всю ночь. Выводят из одного автозака и пересаживают в другой. Так – почти до бесконечности. В сигаретном дыму сменяются лица – разные: перекошенные, отстранённые, серые, безликие, с признаками вырождения, всякие. Внутрь пихают всех подряд, без разбора: разные статьи, разные возрасты. Моя прострация накладывается на изматывающую усталость, я зыркаю исподлобья, но, со стороны, видимо, мало отличаюсь от остальных.

– Какие короткие строчки? – с вопросительной интонацией шепчет мой сосед, судя по всему, у него ломка. 228-я «народная» статья, по которой гребут всех подряд. Подкинуть малюсенький пакетик – раз плюнуть. Могут засадить любого. Но этот парень явный «нарик». Губы шевелятся у пацана почти непрерывно, похожие на двух полумёртвых червей. С носа свешивается неприятная прозрачная капля. Он бредит и повторяет бесконечно одно и то же. «Какие короткие строчки?», «Какие короткие строчки?», «Какие короткие строчки?». Иногда, на мгновенье замерев, и явив в своих зрачках хоть какую-то тень осмысленности он добавляет: «А?». Но огонёк тут же тухнет, и он продолжает свой бессмысленный речитатив.

Его выводят на очередной остановке и теперь рядом со мной интеллигентного вида мужчина. Скорее всего, мой «коллега» по экономической статье. Кажется, он собирается дремать, и я ему завидую. Сам я не спал уже больше суток, но даже мысль о том, что в таких условиях можно отключиться, мне смехотворна.

Автозак подбрасывает на кочках, натужно ревёт движок и всё повторяется. Переезд до очередного ИВС, выход, пересадка и снова кочки.

Когда в 4 утра нас, наконец, привозят в СИЗО, я полностью опустошён. Я ничего не чувствую, голова словно набита ватой. Внутренности изолятора как декорации кинематографического арт-хауса. Только вот атмосфера не та: воздух давит!

Нас, десятерых, размещают в отстойник. Камера полтора на три метра с дыркой под туалет. Мы ждём. Ждём. И снова ждём. Изредка лениво открывается дверь камеры (пока это ещё дверь, завтра – уже «тормоза») и очередного «счастливчика» уводят на оформление.

Приходит и мой черёд. Вертухаи обшманывают мои вещи, раздевают догола. Внимательно осматривают, не проношу ли я чего в себе. Потом угрюмый доктор берёт у меня кровь на ВИЧ и мазок на КОВИД. После процедур мне выдают матрас.

В 7 утра я оказываюсь в камере. Опускаюсь на шконку и «закидываюсь» феназепамом, чтобы не слететь с катушек.

Почему всё так? Я не знаю.

Спросите любого заключённого, за что он сидит? И услышите в ответ – ни за что. Наверное, так было всегда; данный ответ своеобразный образчик лагерного фольклора. Но существуют специальные независимые исследования, которые проводили очень уважаемые и профессиональные люди. Неофициальная статистика нашей страны для официальных людей. Их выводы неутешительны: 30% осуждённых невиновны, 30% сидят не за то. Остаются те самые 40%, определённых «в места не столь отдалённые», что называется, за дело. Вдумайтесь в эти страшные цифры! На дворе вовсе не 1937 год. С тех пор прошло более 80 лет! Россия – оплот демократии и гражданских свобод, о чём нам регулярно сообщают, чтобы не забывали, вывешивая лозунги на растянутой праздничной ширме. А за той самой ширмой отбывают сроки тысячи невиновных людей. Кому нужно такое правосудие?

Знаете, каков процент оправдательных приговоров в Российской Федерации? Существует статистика в открытых источниках. Уже несколько последних лет она колеблется возле 0,3%! Аж три человека на тысячу из тех, кто угодил в лапы судебной системы России, выходят из зала суда свободными. Любой здравомыслящий человек понимает, что такое невозможно при наличии объективного расследования. Да в таких делах статистическая погрешность будет больше! Что же это получается? Попав в систему правосудия в качестве обвиняемого (не важно по какому делу, даже исключительно высосанному из пальца) ты почти со стопроцентной вероятностью будешь осуждён. В правовом государстве! В разгар двадцать первого века!

Ты будешь осуждён ещё и потому, что ни в одном сегменте судебной вертикали нет заинтересованных лиц для прекращения твоего дела. Каждый оправдательный вердикт, вынесенный судьёй – риск поставить пятно на репутации. Расчёт очень простой – продвижение вверх по карьерной лестнице зависит у судьи, в том числе, и от количества отмен. Этот показатель важен всегда – при любой жалобе, при апелляциях (а их прокурор подаёт автоматически в случае оправдательного приговора, и такое представление чаще всего удовлетворяют в высшей инстанции). То есть получается, что судья при отмене ручается своим личным благополучием за подсудимого, за совершенно незнакомого человека, который ему никто. Как думаете, многие пойдут на такой риск? Ответ очевиден – он в статистике.