Но Андрей, судя по всему, думал стереотипно. Ранее он занимался вырубкой ели и сосны, транспортировал лес в Москву, где продавал. Нехитрая схема какое-то время работала, позволяя иметь «навар». Но когда он увидел реальный фронт работ, когда осознал тот груз ответственности от неоднозначных решений, которые он должен принимать, когда понял, что «дело» несопоставимо с его силами и желаниями, он «спёкся». Вместо необходимого ежедневного нахождения на объекте, стал посещать его один раз в месяц, всё пустил на самотёк. В итоге «профукал» кучу подрядов, за которые я в своё время боролся, выигрывая тендера: всё терялось, всё херилось, деньги уходили «в песок». Письма со успокаивающими фразами: «Не переживай, всё будет работать, и мы сможем давать денег для жизни и учёбы твоей дочери» и тому подобные перестали приходить. А когда я однажды написал свои обоснованные сомнения – чуйка меня не подвела, – получил вот такой ответ от «божившегося» ранее «за веру и дружбу» партнёра:

Андрей:

«…хочется столько жёсткого и матерного тебе написать! Тебя хочется назвать неблагодарным человеком, причём в более грубой форме!.. Я понимаю твою ситуацию, но ты перестань строить из себя жертву, перестань думать, что все тебе должны и то, что ты белый ангел, который без греха!.. Если б ни Дима и ни я, то даже не знаю, с кем бы ты вёл диалог и знал бы хоть что-то с этого мира!..

Я тяну, по-другому не сказать, тяну «Озёрный» … С воздуха там уже не заработать.

…хватит строить из себя бедную овечку, ты взрослый мужик!!!

…я за свои деньги, плюс деньги Димы тянем «Озёрный», делаем, выводим людей, чтобы в первую очередь не подвести твою, ТВОЮ РЕПУТАЦИЮ. Командиров миллион!..

…Ты связь с миром потерял??? Очнись, Виталий!

…Слушать твои «нюни» уже надоел! Все, блядь, виноваты во всём!..

…Многие пишут письма, а хоть один кроме нас Димой что-то сделал??? Только бла-бла-бла. Тебе решать, с кем ты и куда идёшь!» (июнь, 2021)

А ведь по факту я оказался прав. Заказчик рассказал, как «работал» Андрей, как часто появлялся на объекте, как его прораб расслаблялся, а после бурных ночных гулянок спал в подвале, как рабочие были предоставлены сами себе. Кстати, они-то как раз хоть что-то делали, честь им и хвала. Излишним будет говорить, что Андрюша по моему выходу запросил кругленькую сумму денег в виде зарплаты. О том, что мы понесли убытки в первую очередь «благодаря» его руководству, он, почему-то не подумал.

Когда у некоторых людишек создаётся впечатление, что рядом с ними богатый, но недалёкий человек, велик соблазн отщипнуть кусок пирога, мол, не обеднеет «барин». Такие как Андрей или его дружок – адвокат Вячеслав Кирик, видимо, тоже так решили. Но я умею считать деньги. А пешек, возомнивших себя ферзями рядом с королём, вычисляю, пусть и не сразу, но всегда.

Но я, конечно, отдам тебе, Андрей, за передачки в СИЗО. И другим отдам тоже. Оторву от себя вместе с кусочком души, заклеенной поверх многочисленных шрамов синей изолентой. Меня мало что может сломить. Тюрьма всё доказала. Так что сильно не обольщайтесь.

Но это случится чуть позже, до этого пока относительно далеко. Я ещё шагаю по внутреннему дворику Бутырки и мне, не поверите, любопытно. От того, что вижу сейчас то, что почти год было скрыто от меня стеной. Я находился совсем рядом, внутри, но не мог знать, как оно выглядит снаружи.

Путь на волю не быстр. Сдать матрасы, постель, посуду, тапочки и остальное казённое имущество. Отснять «пальчики». Потом – сборка. Место, где собирают зеков на любые отъезды. И только тогда, после очередного ожидания, офицер выводит меня на задворки. Прогулка по дворику и передо мной заветная дверь. За тремя сетками колючки. Но я миную её, не прикасаясь, протискиваясь ещё ближе к свободе. Процедуры повторяются в последнем по счёту моего пути тюремном форпосте. Трижды – снятие отпечатков. Трижды – назвать своё имя-отчество-фамилию. Статья? Когда заехал? В какой камере сидел? Фамилия? Статья? В каких СИЗО ещё был? Когда заехал? В какой камере сидел? Статья?

Проверяют, тот ли я человек.

Я отвечаю механически, ни на секунду не задумываясь. Мои ответы слетают с губ автоматически, гладко отшлифованные многократными, тысячными повторениями.

Подписываю подсунутые бумаги.

Лязгает последний засов.

Выхожу за дверь. Меня принимает в объятья темнота. На улице ночь. И в беспроглядной тьме, как два жёлтых подсолнуха – автомобильные фары. Для меня это маяк. Я немедленно двигаюсь к свету, твёрдо зная, что не споткнусь об торчащую из асфальта скалу.

Распахивается дверь и навстречу мне бежит мой Ангел, моя доченька. Руки её распахнуты, словно она боится не поймать меня в объятья. Я бросаю сумки, и мы кружимся в долгожданном, желанном вальсе встречи. Радостная энергия моей дочери впитывается в меня с пьянящей быстротой, проникая сквозь нелепую одежду и втискиваясь через поры.

– Папка, – шепчет она, щекоча мне ухо, – я так тебя ждала!

– Поздравляю, – говорит мне Дима с водительского сидения, когда я сажусь в машину. Я недоумённо вскидываю голову. Мне кажется или я не чувствую в его сухом приветствии искреннего участия? Которое я, несомненно, собирался услышать от человека, который, по сути, стал мне сыном. Я взял его, двадцатилетнего, под свою опеку, одел, обул, обогрел, вытащил из страшного болота, научил жизни, поставил на путь истинный.

Нет, не показалось. В салоне машины висит, исходящая от Димы, тяжёлая взвесь злобы и непонимания. Откуда она взялась? Я ведь вышел, а не сел. Что случилось?

Мне не терпится задать эти вопросы, но я хочу хоть немного освоиться. Хоть чуть-чуть порадоваться вместе с моей девочкой. Успеется. Разберёмся. Мы ведь едем домой. В мой дом. А там и стены помогают.

За окном авто мелькает ночная Москва. По первому впечатлению такая же, как раньше, но мой усталый взгляд замечает и изменения. Хотя, может это изменился я? Тюрьма никого не оставляет прежним. Сквозь призму проведённых там дней окружающая обстановка начинает менять очертания, словно отражаясь в искривлённом зеркале.

Не мы такие – мир такой? Нет. В центре любого мира ты сам. Твоя эгоцентрическая модель крутит вокруг тебя вселенную. И всё что ты делаешь в ней, оставляет свой отпечаток.

Ночь длится для меня гораздо дольше, чем для остальных. Мы за столом, отмечаем моё освобождение, но на меня ещё сильнее давит отчуждение Димы. Иллюзия моего фантомного присутствия становится ещё ярче. Я читал, – о, сколько книг я прочёл в тюрьме! – что вышедшие на свободу зэки часто испытывают деперсонализацию. Жизнь долго продолжалась без тебя, она не останавливалась ни на секунду во время твоей отсидки. Тебя тут не было. Поэтому, если не будет и сейчас, то мало что изменится. Я заново вошёл в мир и тут же растворился в нём призраком. Сижу за столом, пью вино, а на самом деле свет проходит через меня насквозь. Минуты, часы, дни, может – недели, а может и вечность, прежде чем я обрету способность сосуществовать с действительностью. Развяжется язык, рухнет внутренний барьер, ограничивающий обзор, и я стану видеть намного больше, чем расчерченный квадрат тюремного окошка. Но пока я чужеродный элемент. Душа не успевает за телом.

Но зато начинают проясняться окружающие детали. Неискренность Димы обретает осязаемые черты и удобные основания. Моя фирма работает теперь на него. Все мои объекты под его патронажем. Дмитрий Викторович – Большой босс. Он, кстати, не одинок в своих притязаниях. Часть бывших моих сотрудников – теперь его команда. Команда, узурпировавшая власть и вовсе не стремящая ею делиться. С этой точки зрения я для них – угроза. Моё «воскрешение» провоцирует страх, гнев и ненависть. Вкус денег – тот вкус, которым почти невозможно насытиться. Пригубив однажды, остановиться сложно.

Рассыпанной дробью отскакивают от сознания первые дни на воле после освобождения. Я стремлюсь успеть за собой же, но пока получается скверно.