— Но мы живём на одной планете, хоть и на разных сторонах. И цель у всех одна — совершенствование.

— Шутка мне понравилась, — усмехнулся Оуэн. — Да и то, что стороны планеты противоположные.

— Мы с тобой — мыслящие существа, — продолжил Юрий. — Ведь мыслящее и разумное — это не одно и то же.

— Я предпочитаю быть мыслящим, — заметил Оуэн. — Разумность сродни расчётливости.

— Верно. Я, как и ты, тоже люблю философствовать. И всё это время не хотел нарушать твоё одиночество. Меня радовало хотя бы то, что ты, такой разумный и мудрый, есть. И иногда я могу тебя слушать…

— И что же случилось теперь? — с недоумением спросил Оуэн. Было странно, что всё это время он не ощущал чужого присутствия.

— На тебя напали акулы. Если б ты погиб тогда, мне бы вновь стало одиноко. И я пересмотрел своё отношение к миру…

— Ты что видел это? — насторожился Оуэн. — Ты был там?

— Да. И мне пришлось вмешаться, — вздохнул Юрий. — Это впервые. И я не мог по-другому.

— Каким образом — вмешаться? — всё более волновался Оуэн.

— Я телепортировал тебя в твою пещеру. Как ты и хотел.

— Находясь в Москве? — с ужасом воскликнул Оуэн. — Но как?

— Это так же легко, как сдвинуть рукой камень, только мысленно, — пояснил Юрий. — Для мысли нет расстояния. Правда, в твоём случае камушек оказался тяжеловатым, — усмехнулся голос.

— Тонн пятнадцать, — виновато пояснил Оуэн. — Такие габариты свойственны моему Виду. Уж извини.

— Да ладно, — отмахнулся Юрий. — Главное — эти габариты не достались акулам. Просто твой вес был для меня неожиданностью, а времени на раздумья не было. Я, чтобы компенсировать энергию, потом опустошил весь холодильник. Зато теперь, если б захотел, я мог бы, наверное, гору сдвинуть, как Магомет. Но пока мне не довелось это проверить.

— Так вот в чём разгадка фокуса! А я голову сломал, пытаясь разгадать его! — задумчиво сказал Оуэн. — Спасибо тебе, Юрий! Без тебя я бы точно к акулам на обед угодил. В качестве обеда.

— Я рад, что помог, — улыбнулся Юрий.

— Да. Но, ведь был ещё один случай! — спохватился Оуэн. — Я, без практикования, сам не смог бы этого сделать! Слишком большое расстояние.

— Ты про Стивена с Мэйтатой? — усмехнулся Юрий. — Те ещё клоуны! Ну, это мы уже сделали вместе. Я тебя лишь подтолкнул, дальше ты сам. Талантливый ученик!

— И ещё раз спасибо! — с облегчением проговорил Оуэн. Кое-что становилось на свои места.

— За что? Не мог же я допустить, чтобы из морского философа, Giant Octopus, сделали музейное чучело, пугающее детей! Там лучше быть посетителем, а не экспонатом.

— Да, Стивен с Мэйтатой те ещё клоуны. Но против маленького резонансного сонара даже гигантский реликт кажется пигмеем, — вздохнул Оуэн. — Пришлось позорно уносить свои древние ноги и руки. Ещё раз спасибо тебе, Юрий.

— Я рад, что у нас всё получилось! — отозвался Юрий. — Хотя, что такое сонар, Оуэн? Всего лишь прибор с ограниченными функциями и возможностями. А каждое творческое разумное существо способно изменяться и менять мир безгранично. Ты и сам в этом убедился, научившись телепортироваться. Сейчас сонар показался бы тебе смешной железякой, не стоящей внимания. А он таким и останется. Не люблю технику. От неё столько шума и вредных последствий. Что толку, что человек ускорился во времени и пространстве? Это даёт ему возможность натворить больше глупостей при его неразвитой Душе.

— Ты прав, но это особый разговор. А после твоего толчка, Юрий, я на многие сложности жизни смотрю по-другому, — заметил Оуэн. — Например — на слишком интересующихся мною, как источником питания, дельфинов. Не могу же я без конца бегать от всех — от ловцов, акул, дельфинов, приборов? Пора остановиться. Теперь вот не бегаю — телепортируюсь. Благодаря тебе. Чем я мог бы отблагодарить тебя, Юрий? Хотя — о чём это я? Чем может быть Полезен головоногий моллюск, хоть и гигантское морское чудище — человеку? Разве что в музейном зале постоять, попугать детей.

— Обойдутся! Просто не гони меня, хорошо? А чудище не ты, а те люди, которые ради денег готовы уничтожить уникальное творение природы. Я бы их тоже запулил куда-нибудь. Например — в Антарктиду.

— Ты, я вижу, максималист! — недовольно заметил Оуэн. — Но ведь таков ваш мир. Всех не запулишь, Юрий, поэтому надо жить рядом с теми, кто выпал тебе по судьбе.

— Но я не таков! И тоже понимаю это, — отрезал Юрий. — Поэтому и предпочитаю философствовать вдали ото всех.

— Извини, если обидел, но эти понятия — философ и максималист, несовместимы. Философ это мирный наблюдатель. И осмыслитель. Фило — любовь, софия — мудрость. Любящий мудрость. Но не воитель. Философ живёт в области идей, постижений и озарений, а претворять их в жизнь — удел других. Может — тех же максималистов. Которые, всё же, скорее разрушители, чем созидатели.

— Иногда я склоняюсь к мысли, что лучше быть максималистом, — сказал Юрий. — Больше пользы — если надо разрушить ветхое и негодное. Или вразумить безумных. И даже мечом помахать, одолевая мельницы.

— Безумных вразумить невозможно. А кого — одолевая? — не понял Оуэн.

— Не кого, а что, Оуэн. Мельницы. У нас есть такой книжный герой — Дон-Кихот, который напал на ветряные мельницы, мечтая поразить их мечом, считая злыми великанами.

— А-а. Я, конечно, Giant Octopus, но прекрасно знаю вашу литературу, Юрий. Поскольку имею доступ в ИПЗ — Информационное Поле Земли, — заметил Оуэн. — И с Дон-Кихотом, и романом «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» Мигеля де Сервантеса Сааведра, хорошо знаком. Ваша литература, как самовыражение господствующего Вида, меня интересует. Однако считаю, что воевать с мельницами, крыльями которых управляет ветер, не стоит. Ведь против ветра меч идальго не эффективен. Разные стихии.

— Как неэффективен одинокий максималист против стихии человеческих заблуждений и векторов сообщества? — сказал Юрий. — Как и разить отдельных индивидов, являющихся простыми статистами — отправляя их в Антарктиду? — усмехнулся его голос. — Ведь у мельницы появятся новые крылья?

— Примерно так! — согласился Оуэн. — Надо, чтобы изменился ветер, сами законы общества, а затем и все эти статисты-лопасти начнут вращение в нужную сторону. Но мельницы до поры останутся. Эти глобальные процессы неподвластны романтикам с мечами и красивыми лозунгами, — произнёс Оуэн, понимая, что его собеседник ещё довольно молод, хотя и называет себя философом. Впрочем, по сравнению с ним всё человечество — дети.

— И всё же, я с тобой не согласен! — возразил Юрий. — Да! Дон-Кихот не способен остановить вращение крыльев мельницы и поразить злых великанов. Зато его безумный пример изменил мир. Как крик петуха, помогающий взойти солнцу! Слабость всегда побеждает силу, а добро одолевает зло!

— Вот как? Всегда? Да ты романтик, Юрий! — улыбнулся Оуэн. — Не скоро взойдёт Солнце, если петух проснётся и запоёт раньше времени. А Дон-Кихот не изменил мир! Он — рыцарь-неудачник. А петух поёт только когда чувствует восход солнца. А не наоборот. Он вестник, а не преобразователь.

— Нет, преобразователь! — не уступал Юрий. — Каждый наш поступок влияет на окружающий мир! Это неразрывная цепочка событий: петух-восход-солнце-уходящая ночь. Как и: Дон-Кихот-шпага-мельница-поверженные силы тьмы. Крик петуха, хотя это и не явный закон мироздания, но он работает! Тут вся штука — в петле времени. Причину опережает следствие. Также иногда и явные законы в этой петле не работают. И в таких случаях говорят об исключениях из правил. Всё в мире гибко — временная шкала изгибается, события наезжают друг на друга, петух побеждает ночь. В прошлое можно вернуться, дважды войдя в одну и ту же реку! Как-нибудь мы это обсудим подробнее. И я приведу тебе доказательства.

— Интересно, — заметил Оуэн. — Это поистине гимн романтикам: петухам, рыцарям и любителям пересекать реки дважды…

Сейчас в его душе царило смятение. Зачем он болтает сейчас о пустом? Он — реликт, анахорет, осколок великого рода! К лицу ли ему такое мальчишество? Да, его жизнь слегка однообразна. Но ничто не отвлекало его от скрытого разговора с неким идеальным миром, где царила привычная логика. И постоянное, выверенное направление мысли, что ли. А теперь в них появились рыцари, петухи, мельницы, бредовые утопические теории…