Но тут помещик сделал злую шутку- мигом забил в дверной косяк два железных гвоздя. Пыталась выбраться ведьма – и не могла. Ходила вокруг, обходила стены, но не было ей дороги назад! Забилась, запричитала:

– Отпусти, ведь я сына твоего спасла!

Только смеялся зло глупый помещик, не хотел отпустить бабу Лизу. Только зря смеялся… Хоть и умерла она без воды и еды через три дня, страшно мучившись перед смертью, да отомстила, умирая.

– Попомните ещё обо мне! Не будет вам счастья!

Похоронили же бабу Лизу не на честном погосте, а как ведьму, с колом в сердце и отрезав ступени ног, что бы не могла ходить ночами, да пугать люд православный.

И точно, умер скоро Фома Лукич и жена его, оба ушли в лучший мир. И прибрал и Господь в день смерти ведьмы, пережили её эти люди всего на год. Пётр же жил долго, женился, но трое из четырёх его детей тоже скончались в день смерти бабы Лизы. И жена его с ума сошла. Тогда отчаявшийся помешик зарыл проклятое золото рядом с ведьминой могилой.

И часто, в летние ночи, когда небо затянуто тучами, ходит бабка на костылях , едва волоча ноги между могилок этого кладбища, между Ротаревкой и Стабровкой. Просит жалобно, что бы похоронили её по- христиански. И на костылях неуспокоенной души, словно вилы, посажены козьи рога. Обещает же бабка тому смельчаку, который решиться на такое, отдать эти две тысячи червонцев .

Но забылось это место. И хотя десятки гробокопателей пытались найти могилу, полную золота, пока всё было тщетно.

***

Юйлань потрясающе умела слушать. И сейчас, подперев правым кулачком свою прелестную голову, смотрела на рассказывающего эту легенду Стаброва так, словно он был внуком Баяна, а не безвестным сказителем Древней Руси.

– Потрясающе… Отличная история, прямо для журнала «Нива». – говорила она.

– В деревне несколько вариантов рассказывают, но этот самый логичный.

– Зачастую именно самый невероятный оказывается правильным. Но, уже спать пора, а завтра мы приезжаем.

Это было верно, и Сергей Петрович, в пижаме расположился на диване купе. На другом, покрывшись расшитым покрывалом, заснула и Анна.

Проводник поднял их в пять часов, они быстро собрались и приготовились выходить. Открылась дверь вагона, паровоз всё пыхтел, и пар быстро поднимался в небо, ещё холодное и удивительно прозрачное после ночного времени. Получать багаж пришлось чуть дольше, чем ожидалось- еле нашли их велосипеды. Стабров начал уже нервничать, но наконец, всё было получено. Для багажа наняли ломовика, с парой тяжеловозов, им же приглянулась лёгкая коляска.

– Усадьба Стабровых, – ещё раз напомнил кучеру полицейский, – знаешь ли?

– Да как не знать, ваше благородие, – улыбнулся в пышную бороду мужчина, – так я вас из дома на Японскую войну видать повёз, в 1904 году. Все газеты читали, да потом радовались, что вы живой остались. У меня и номер газеты имеется- «Последний бой миноносца Страшный». Берегу.

– Повезло мне просто, – тяжело вздохнул офицер.

Извозчик кивнул, понимая чувства земляка, как тяжело ему пришлось.

– Доставим вас, Сергей Петрович, и спутницу вашу в лучшем виде!

Юйлань только крепче взялась за руку жениха, тревожно посмотрела в его враз потемневшие глаза. Сергей Петрович замолчал, но за порошком не потянулся, хотел претерпеть головную боль. Опять перед глазами стоял лейтенант Малеев, передёргивающий рукоять митральезы, и оглушительный грохот врашающихся стволов этой косы смерти.

Семейная усадьба стояла за версту от Стабровки, а вот их знаменитая каменная церковь, ещё 17 века, возвышалась над окрестностями. Небольшой холм вместил церковь со звонницей, домом иерея и погостом , располагавшимся за храмом. Рядом была и речка, неширокая до глубокая и быстрая, с буйным течением.

Всю дорогу извозчик пөмакивал, не хотел зря беспокоить заслуженного земляка. Видно, посчитал это неудобным, говорить попусту. Сергей Петрович вспоминал жителей своей губернии с теплотой, ведь здесь прошло его детство и юность, и хорошие были это времена!

И,наконец, их кучер, сидевший на козлах открытого экипажа, обернулся и заговорил:

– Теперь уже недалеко осталось, с версту. Лес будет направо, а там и усадьба ваша.

Стабров кивнул, вспоминая родные места. Анна и не волновалась, или просто делала вид, что спокойна, лишь обмахивалась веером. Солнце уже здорово припекало.

Но вот, коляска влетела в усадебные ворота, и лихо остановилась около главного дома. Обычный дом, деревянный да оштукатуренный, но с каменным крыльцом, был гордостью Стабровых. Имелось ещё два флигеля, конюшня и сарай. Ну, там мастерские тоже. Собственно, всё как обычно.

Слуга, Андреич, почти такой же, каким его запомнил Сергей Петрович, вышел из дверей, услышав шум колёс приехавших гостей. Те же хромовые сапоги, сюртук, картуз. Только волосы из рыжих от времени сделались седыми.

– А, молодой барин приехали! – радостно крикнул он, – Пётр Андреевич! Лукерья Степановна! Радость у нас какая! Сергей Петрович припожаловал, да не один!

Петр Андреевич и Лукерья Степановна

Дверь открылась опять, и вышли мать и отец Стаброва. Отец, в старой бархатной куртке, серых панталонах, мягких туфлях и колпаке с кистью. Седые бакенбарды и борода, по моде офицеров турецкой войны 1878 года, оставались неизменны. Мама в тёмном платье, и нарядном платке, накинутом на голову. Другая шаль была на плечах.

– Савва Андреич, возьми Прохора, разгрузите повозки. С извозчиками расплатись, будь любезен, – тут же занялся делом отставной майор.

Наконец, отец обнял сына, с гордостью посмотрел на флотский мундир, на заслуженный орден.

– Да хоть и не в больших чинах, да не посрамил фамилию. Горжусь, горжусь… Посмотри, мать, каков сын – то вернулся!

Сергей, наклонился, поцеловал маму в щеку, та поцеловала его в ответ, и не выпускала уже руку сына. Платок держала в левой руке, промакивала свои слёзы, всё катившиеся из глаз. Но, Лукерья Степановна заметила и девушку, стоявшую чуть позади наследника. Наконец, выразительно посмотрела на него, Сергей, так же держа фуражку под мышкой слева, взял правой рукой левую руку избранницы и подвёл девушку к своим родителям.

– Это невеста моя, Анна Аркадьевна, – представил Стабров, – прошу благословить. Да здесь и свадьбу сыграем, пока я в отпуску.

Юйлань не выдержала, и приветствовала отца и мать жениха по китайскому обычаю.

Отец чуть усмехнулся, но не возразил, и поцеловал сноху троекратно в обе щеки. Мама посмотрела с минуту, словно запоминая, и тоже расцеловала девушку.

– Ну, чего стоим? Пошли в дом, – заметил Пётр Андреевич, – и самовар готов.

– Ну ладно. Я Аннушке её комнату покажу, и нам поговорить надо. Вы тут без нас посидите, – распорядилась Лукерья Степановна.

Дамы покинули мужчин, и глава семья достал из шкафа графин с клюквенной настойкой и две рюмки. Подумал, и извлёк из буфета хлеб и буженину. Налил себе и сыну по полной, и произнёс:

– Ну, за встречу.

Оба чокнувшись выпили, младший отломил кусок мяса остро пахнувший перцем и чесноком.

– Ну а чего в полицию пошёл?

– Так а куда? Ну или на пенсию, в деревне сидеть на половинном окладе. Всё же чиновник шестого класса.

– Твоя правда. В казённом присутствии сидеть -там своих лентяев хватает.

– Да неплохо служится, отец. Дело интересное, служебная квартира от ведомства. Так что вживаюсь.

– Что за барышня? Сибирячка или из татар? Кто её родители? – обрушил отец сразу все свои вопросы.

– Из Китая она, сирота. Отец и мать погибли. Сейчас чаем в Москве торгует. Так что не нищенка какая или бродяжка. Из порядочной семьи.

– Так то оно так…

– И подлечила меня после ранения да плена. Хорошая она, не сомневайтесь.

– Помню, сынок, читал ведь твои письма. Ну, раз тебе по сердцу- значит и нам не худо. Главное, что живой вернулся. Мать- то небось её домоводству обучает…