Сергей Петрович вышел в тамбур, и здесь закурил. Любимая «Манила» всё же успокаивала, эта процедура давала возможность и подумать, понаблюдать, что полицейский начальник очень любил. Правда, в отличие от давней поездки в транссибирском экспрессе, здесь кажется, публика подобралась спокойная. Но и сюда подошли двое, судя по одежде, купцы, и первой гильдии, иначе бы не ехали в вагоне первого класса.

Яков Прохорович Чудаков Вадим Григорьевич Мачулин

– Яков Прохорович Чудаков, купец первой гильдии, – представился первый господин.

Обычная серая тройка, небольшая модная теперь бородка, а-ля Чехов. Короткая стрижка. Отличные ботинки. К сожалению, Стабров привык таким образом оценивать людей.

– Вадим Григорьевич Мачулин, купец первой гильдии, – назвался второй.

Этот больше был похож на анархиста, особенно как это представляется гимназистам и романтическим барышням. Длинные черные волосы до плеч, впречом, сейчас как-то зачесанные назад, тонкое худощавое лицо. Костюм- словно у художника с Монмартра. Но ногти – словно так и не мог отмыть краску. И одно пятно на рубахе, замытое постным маслом, и совсем незаметное. Но только не для Стаброва.

– Стабров, Сергей Петрович, капитан-лейтенант, нахожусь в бессрочном отпуску. А вы, господин Мачулин, верно не чужды искусству? Близки к написанию картин? – не удержался он.

– Да как же? – вспыхнул от неожиданности Мачулин.

– Вадим, так это же сам Стабров, тот самый, про которого нам Щелыгин Силантий Евстратович поведал. Знаменитый полицейский чиновник из Сыскной полиции Москвы.

Взгляд Мачулина переменился, стал презрительно-сердитым, а движения стали намеренно вальяжными.

– А что же вы, милостивый государь, не в полицейском мундире? – спросил художник, – неужто стыдно?

– Так я в бессрочном отпуску. Имею полное право на ношение флотского мундира.

– Перестан Валим. Он же ведь на миноносце «Страшном» служил, – заметил Чудаков, – в японской войне участвовал.

– Прошу простить бестактность, – покраснев, тут же извинился Мачулин. – но ведь право, неужто не было для вас и другой службы?

– Кому -то надо и злодеев ловить, – развёл руки Стабров.

– А я на виды, под Орёл еду. Селение Оленевка, если вам такое известно? – заметил художник, – и я состою в обществе любителей Орловской старины. Собираемся открыть краеведческий музей, – похвалился молодой человек, – получено разрешение губернатора. Собираем древности, и просто сказания наших мест.

– Достойное дело,– согласился морской офицер, – Я тоже в те места следую. Я в Стабровку, к родителям. Недалеко от вашей деревни, значит.

– Может быть, там ещё встретимся! Мы решили ещё устроить велопробег, от Орла до Курска и обратно. Так что будем рады, если вы примете участие,

– Возможно. А сейчас должен идти, – и Стабров чуть наклонил голову, прощаясь, и неторопливо удалился.

Он вернулся в купе, уселся на диван. Ложки иногда звенели, ударяясь о стекло стаканов и подстаканников, так что пришлось положить их на салфетку. За окном вагона пейзажи родных мест словно бежали за поездом, но не успевали с ним поравняется, и так мелькали вдали, Получалось, виделось такое глазу, что поезд стоит, а всё рядом каким-то образом едет мимо рельсов железной дороги. Чего только они не увидели из окна купе- деревеньки, небольшие города, реки и речушки. Было очень красиво. Затем путешественники, словно сговорившись, снова принялись за чтение.

Сергей Петрович опять же штудировал газету, всё рассматривал рисунок, где был главным героем повествования. У художника вышел такой забавный шарж, где преступники висели в его руке, смешно дрыгая ногами. Анна отложила книгу, встала, так что он почувствовал аромат её духов, и засмеялась. Она тоже увидела статью с рисунками.

– Ты отлично здесь получился, – как решила она, и поцеловала его в щёку, – особенно выражение твоего лица.

И она умело состроила презабавную рожицу, показав белые зубы.

– А тебе как книги показались?

– Сказки, конечно, лучше. Особенно, одна где Царевна Змеевна варила в котле незадачливых женихов, – и выразительно изобразила, как это делается, помешивая варево воображаемым веслом.

– И ты меня бы съела?

– Тебя- нет, конечно. Ты же мой лучший, единственный. Я бы сварила в котле банду Цзина Шао в Пекине, – и тут её лицо стало необыкновенно злым.

Стабров помолчал. Он помнил, что вся семья, кроме дальних родственников, Юйлань Ван погибла во время восстания боксёров, монахов Шаолиня в 1902 году.

– И про вампиров интересно. Похоже про наши сказания, -добавила она, – и ты читал такое?

– Да и в детстве наслушался. Особенно про ведьм. У нас в деревне часто такие рассказывали. Почти как у Гоголя в его повестях.

– Расскажи…

– Уж вечер скоро, не заснёшь ведь. Страшно.

–Так ты же рядом, – лукаво посмотрела девушка, – ослабь пожайлуста, корсет, – и она повернулась спиной.

Стабров не торопясь выполнил просьбу, и пересел опять на свой диван. Юйлань же ждала рассказа.

***

Давно это было, лет сто назад или двести. Ведьма эта была известна всей деревне. Елизавета Петровна, или баба Лиза, как её называли, лечила страждущих во всей округе. Чего только не делала эта знахарка! Заговаривала раны, язвы, излечивала даже сильно пьющих, останавливала кровь. В деревеньке Стабровке одна только надежда была на старую ведьму, к ней бежали случись чего. Всё было ей доступно, и силы земные, и водные и небесные. . И вот, в один день к бабе Лизе принесли умирающего…

Совсем был плох юноша, барчук, но барин Ротарёв, соседский помещик, из деревни Ротарёвка, давал ведьме двадцать тысяч рублей серебром, если вылечит сына. Это ведь был Ротарёв Пётр Фомич, сын владельца конного завода, известный своим богатством. Темно было в доме ведьмы, горела лишь лампадка у иконки. Барин даже фуражку снял, давил на жалость.

Но не была ведьма простушкой, посмотрела на знатного барина и изрекла :

– Обманешь, я тебя и с того света достану.

– Да как можно, ничего не пожалею, – убеждал хозяйку дома Фома Лукич, утирая слёзы, – слово даю!

– Так готовь деньги, – и засмеялась старуха, как ворона закаркала.

Тут, мигнув, внезапно погасла лампадка, барин спичкой зажег огарок свечи, и в темноте увидел лицо ведьмы, со страшной ухмылкой склонившейся над его сыном. Баба Лиза сейчас была подобна призраку, ночному чудовищу. Но Ротарёв пересилил себя. Помочь ему больше никто не мог.

Горячка уже начиналась у умирающего, заговариваться стал. Ведьма только посмотреа на барина да его присных, и все поспешно оставили дом бабы Лизы.

Они выкатились на улицу, и смотрели на тёмные окна ведьминого дома. Над ними, в вечернее небо, поднялась серебряная Луна. Но Ротарёв сам был с лицом белее мела, всё представлял, что ему сегодня скажут, что его сын умер.

Так он и ждал всю ночь, а наутро, на крыльце Фома Лукич увидел своего живого и здорового сына, прощающегося с бабой Лизой Так что дело было сделано. Но денег неумному богачу было жалко, даже очень.

И он пошёл к колдуну Порфирию, а у них с бабой Лизой вражда была. И дал колдун за сто рублей два гвоздя помещику- и они должны были помочь извести ведьму. Вот, в калитку, вошла баба Лиза, гремя клюкой по замощённой дорожке. Никто, кроме барина не встречал её здесь, дворня из окон испуганно смотрела на то, то происходит.

– Заходи, – позвал её Ротарёв в малый флигель рядом с господским домом.

Усмехнулась ведьма, но зашла. На столе лежали деньги, и как передавали люди о этом весть, золотой казной, две тысячи червонцев, пуд и четверть пуда чистого золота!

– Ничего, донесу, – усмехнулась старуха.