Человек этот был среднего роста, упитанный, но не толстый. Тело у него было одутловатым из-за избытка лимфы, и под кожей его чувствовалась пустота. Дряблое лицо его напоминало пузырь, наполовину заполненный воздухом и испещренный морщинами; к тому же оно приобрело желтовато-землистый оттенок. Было трудно что-либо прочесть в глазах незнакомца: один из них был неподвижным и тусклым, точно сделанным из стекла, а другой беспрестанно, с головокружительной частотой моргал. Вертикальная складка возле рта и привычка все время покусывать губы указывали на чуть ли не постоянную озабоченность этого человека изощренной борьбой с ничтожнейшими мелочами жизни. У него были заурядная осанка и округлая спина, что характерно для людей, привыкших в течение долгих лет сгибаться над тисками.

Мужчину звали Аттила Единство Квартиди Батифоль — несомненный признак того, что он родился в 93-м году и что его отец был одним из ярых поклонников революционного календаря.

Как мы сразу же решили по костюму Аттилы, род занятий этого человека связывал его и с мастеровыми, и с мелкой буржуазией. В гильдии чеканщиков по бронзе он был подрядчиком.

Подрядчик — это мелкий предприниматель, которому фабрикант поручает часть работ, и тот по заранее обусловленной цене выполняет их на свой страх и риск.

Аттила Батифоль (подрядчик уже давно отказался от прочих своих имен) от рождения был злобным, завистливым, скрытным и неискренним человеком, подобно тому как другие рождаются одноглазыми, хромыми, кривоногими или горбатыми.

Полученное им воспитание не могло задвинуть внутрь или устранить ни одну из вредоносных шишек на его черепе. В десять лет он уже работал учеником в чеканочной мастерской; хозяин и рабочие постарше так дурно обращались с ним, что он с юных лет глубоко возненавидел весь род человеческий.

В двенадцать лет маленький Батифоль уже начал размышлять о будущем, но, как ни странно, в будущем юного мечтателя не фигурировали ни митры с рубинами, ни эполеты с крупной кистью, ни резвые упряжки, ни орденские ленты на шее — это было весьма обыденное мещанское будущее, редко встречающееся в детских фантазиях. Аттила думал, что в будущем он тоже станет хозяином и с лихвой отплатит своим обидчикам за причиненное ему зло, вместе с тем не забывая об удовольствиях (толстые губы мальчика указывали на то, что ему суждено стать любителем вкусно поесть).

Представив это будущее, Батифоль тотчас же взялся за дело и принялся строить предстоящую ему жизнь, заложив в ее основу порядок и бережливость — самый прочный из всех фундаментов.

Юный Аттила свято хранил каждое су из перепадавших ему чаевых; доверив деньги старому чулку, он предавался благоговейному созерцанию своего сокровища, а затем прятал чулок в соломенный тюфяк — это была единственная радость, которую он мог себе позволить.

Однако пристрастие мальчика к порядку превосходило его бережливость.

Когда из учеников Батифоль перешел в подмастерья, он если и пил вдоволь воду из фонтана, то уж на еду тратил ровно столько, чтобы не умереть с голода; разумеется, он никогда не участвовал в еженедельных пирушках, которые рабочие называли гулянками (самые лучшие из мастеровых порой нуждаются к таких развлечениях, чтобы восстановить силы). Аттила также не посещал весьма популярные в ту пору певческие общества — потоки вина и восторженных слез, которые проливались там под влиянием Дезожье и Беранже, пугали его, когда он думал о том, во сколько это все обходится. Еще меньше Батифоля прельщали всякие политические сообщества: его здравомыслящей натуре претила роль мученика.

Он жил тихой, скучной, безрадостной и одинокой жизнью, продолжая набивать свой чулок, так что тот уже лопался, а на тюфяке поднимались альпийские горки, но спал при этом на медных и серебряных горошинах так же сладко, как если бы его подстилка была набита гагачьим пухом, — это куда приятнее, чем спать на розах, не в обиду Куаутемоку будет сказано.

Поистине, Батифоль жил ожиданием счастья, уже предвкушая будущее, которое он себе готовил. Впрочем, он правильно делал, проявляя бережливость, ведь природа гораздо более справедлива, чем нам кажется: она чрезвычайно мудро отмеривает людям достоинства и недостатки; редко бывает, когда все добродетели сосредоточены в одном человеке, а чувствительные и талантливые люди, как правило, обладают избытком жизненных сил, который мешает им получить хоть какую-то материальную пользу с помощью самого главного из своих достоинств; в то же время природа весьма предусмотрительно отказала Аттиле в каких бы то ни было дарованиях, из которых он несомненно извлек бы стопроцентную прибыль.

Как бы то ни было, к двадцати пяти годам молодой Батифоль скопил десять тысяч франков; он стал подумывать, не пора ли поставить первую веху на пути к богатству, но решил, что у него еще мало средств для того, чтобы завести свое дело, хотя затянувшееся ожидание уже начинало его тяготить.

Хозяин, у которого работал Аттила, получил от одного из своих приятелей на хранение крайне важные политические документы, которые могли бросить тень не только на человека, давшего их, но и на того, кто согласился их взять. Бумаги были спрятаны в старой шкатулке, стоявшей на полке над письменным столом хозяина; он наложил туда металлических опилок и медного лома.

Однажды, в разгар рабочего дня, в мастерскую нагрянула полиция; сыщики не стали тратить время на бесполезный обыск, а сразу направились к шкатулке и вытряхнули на пол ее содержимое; они оставили опилки на полу, но забрали документы, а также увели с собой неосмотрительного чеканщика. Он оказался замешанным в заговоре генерала Бертона, о котором даже не слышал, и его приговорили к трем годам тюремного заключения.

Чтобы покончить с рассказом об этом неосмотрительном человеке, добавим, что его здоровье не вынесло тягот заточения и душевных страданий, и через полтора года он скончался в тюрьме Ла-Форс.

Как только полицейские ушли, рабочие принялись обсуждать это происшествие, а Батифоль тем временем невозмутимо укладывал рассыпанные опилки и медный лом обратно в шкатулку, не сумевшую сохранить вверенный ей секрет: Аттила не мог расстаться со своей привычкой к порядку.

Подчиненные взятого под стражу чеканщика, вопреки присущему им обычно недоверию, даже не заподозрили, что кто-то мог выдать их хозяина. И все же один из них, более наблюдательный, чем другие, перехватил несколько нежных взглядов, которыми обменивались хозяйка и Батифоль, а также заметил, что после ареста чеканщика у Аттилы появились замашки хозяина, и это показалось ему странным.

Однако парень был таким невзрачным, что вряд ли он был способен внушить какой-либо женщине чувство, хоть отдаленно похожее на любовь; ни один из тех, с кем наблюдательный рабочий поделился своими опасениями, не захотел поверить в такое чудо.

Будущее подтвердило его правоту. Спустя три месяца после смерти несчастного узника объявление о предстоящем бракосочетании вдовы и Батифоля было вывешено в мэрии девятого округа.

Это событие вызвало множество сплетней; кое-кто винил в случившемся гнусного Батифоля, погубившего своего хозяина с помощью хитроумных и коварных козней, — таким образом любовник жены отделался от мужа. Однако Батифоль не обращал внимания на людские толки. Не потратив ни гроша, он стал владельцем большого предприятия, и радость от неожиданной удачи заглушила в нем все прочие чувства.

Супруги Батифоль не испытывали ничего подобного угрызениям совести — столь глубокое и благородное чувство присуще лишь возвышенным душам.

Это также свидетельствует о том, что г-жа Батифоль вполне была под стать своему новому мужу.

Достигнув цели всех своих тайных помыслов, Батифоль снял с себя маску униженного страдальческого смирения; он значительно увеличил торговый оборот и при каждом удобном случае мстил тем, кто когда-то издевался над юным учеником, мстил в лице тех, кто теперь по воле случая и нужды оказался в его власти. Мы употребили слово “нужда”, ибо вскоре мастерская Батифоля прослыла настоящей каторгой — сюда нанимались лишь те, кого голод пригонял к проклятым станкам и заставлял трудиться без передышки; однако голод — это грозный помощник, и тот, кто берет его в союзники, может и должен добиться своего.