Внизу послышался треск. Уль лишь краем глаза успел заметить, как Олав сорвался с лезвия. Он не удержался одной рукой, уставшие мышцы подвели его, безжалостно отправив на дно.

Когда Уль ступил на остров, было совсем темно. Жюльен взволнованно ждал возвращения брата. Когда он увидел капитана, сразу подбежал к нему.

– Ну что, все в порядке? Где Олав? – Жюльен заглядывал за спину капитана.

Уль нервно снял перчатки и упаковал лезвия в ножны.

– Он сорвался. – Отвернувшись от Жюльена, Уль обратился ко всему отряду. – Смерть вашего товарища должна быть уроком для каждого из вас: никогда не давайте воли эмоциям и не пытайтесь кому-то что-то доказать. Мы спасаем остров, а не соревнуемся. Не нарушайте правил и доверяйте мне.

– Я доверился вам, капитан, – глаза Жюльена были полны обиды, он смотрел на Уля, как на предавшего его отца.

– Он выжил бы, если бы не ослушался меня.

К неумолкающей толпе, обсуждающей случившееся, подошел Йохан. Увидев несчастного Жюльена и холодного, как кусок льда, Уля, он сразу понял, что произошло.

– Уже поздно, и вы устали. Идите со мной.

Уль сразу же направился вслед за стариком. Жюльен же продолжил стоять на месте.

– Пошли, пошли, сынок. Тебе это нужно сейчас.

Жюльен постоял еще пару минут, затем двинулся вслед за Улем и Йоханом.

Уль и Жюльен сидели вдвоем в холодной комнате Йохана. После возвращения они не могли смотреть друг на друга. Уль готовился к тому, что вот-вот Жюльен взорвется, схватит раскаленную пластину с очага и расправится с ним. Как ярко эта картина представилась Улю: пылающий гневом Жюльен, прикоснувшись к которому, кажется, обожжешься, и сам он – бездыханный, со стеклянными глазами и распахнутым ртом, лежащий в луже собственной крови, содрогающийся в последних попытках его черствой души удержаться за тело. Он был готов принять смерть сейчас или завтра, да, принципе, даже вчера, но почему-то это видение заставило его содрогнуться. Жюльен твердо поставил кружку на стол. Она была уже пуста. Он поднялся и направился к двери. Уль и не думал его останавливать, но уже на пороге Жюльен обернулся и заговорил:

– Ты не поверишь мне, Уль, я знаю. Но послушай. Когда мы с Олавом были маленькими, бабушка говорила нам: «Вы должны определиться, кто из вас выживет, а кто умрет. Нельзя, чтобы два одинаковых человека по острову ходили». Это звучало глупо и неправдоподобно даже тогда, но мы все-таки условились, что Олав умрет, а я продолжу нести в себе часть его души. У близнецов одна душа на двоих, слышал? – он усмехнулся. – До его смерти, клянусь, чувствовал себя пустым. – Он подошел к Улю, огонь осветил его лицо, черты сделались особенно четкими, а глаза наполнились слезами. Его тяжелая рука упала Улю на плечо и сдавила его. – А сейчас, Уль, сейчас я чувствую невыносимую боль. Что это?

Уль ничего не отвечал Жюльену. Он и сам очень переживал, но его лицо оставалось непроницаемым. Терзал Уля неясный вопрос, но на него надо было дать какой-то ответ, и парень решился.

– Ты мог бы всю жизнь прожить, глядя на него свысока и не осознавая его значимости для тебя, но его смерть принесла тебе что-то очень нужное и важное – смысл.

– Знаешь, Уль, я все-таки верю. В то, что смерть его была не напрасна и мы найдем-таки то самое Вечное Лето.

Просыпаться по утрам теперь было очень тяжело. Уль наблюдал сотни смертей неопытных молодых солдат, но сейчас он переживал все особенно остро, как затяжное похмелье.

В дверь постучали. Уль поднялся с кровати, тяжелыми шагами дошел до двери и отпер ее.

– Выглядишь лучше, чем вчера. Идешь на поправку. Сейчас все хворают. – Йохан вошел, разжег очаг и поставил чашу с водой, действуя по-хозяйски, точно в собственном жилище.

– О чем ты, старик? Я здоров.

– Скорбь – это тоже болезнь, от нее надо лечиться. А формула проста: горячий травяной отвар и беседы.

– Я не хочу… нет, я не знаю, о чем говорить. Это ежегодный обряд, мы проходим через это постоянно.

– Мальчишка понравился тебе, Уль.

– Олав? Нет. Слишком эмоционален, а вкупе с глупостью это убийственно.

– Об усопших либо хорошо, либо ничего, Уль.

– Ничего, кроме правды.

Старик недовольно покачал головой.

– Но я не о нем. Жюльен… – Он высыпал в кипящую воду какие-то травы. – Еще совсем молод, но смел и послушен. Он станет хорошим воином.

Уль сел на постель и оперся спиной о стену.

– Нам не больно наблюдать чьи-то смерти, мы привыкли к ним. Но мучительно наблюдать чужую скорбь, – помешивая отвар, Йохан размеренно продолжал говорить. – Сейчас так редко встретишь двух людей, которые привязаны друг к другу. Все мы страшимся потерять друзей, оттого и не заводим их вовсе. Больно видеть, как хорошие люди страдают. – Он налил отвар в чашу и подошел к Улю. – Это хорошо, Уль, что ты чувствуешь это. Значит, ты еще жив.

Беседу старых друзей прервал гул голосов, который приближался, становясь все громче. Йохан подошел вплотную к двери и сосредоточенно опустил морщинистые веки. Потом посмотрел на Уля и обреченно покачал головой. Уль тяжело вздохнул и поднялся с постели, поставив чашу на стоящий рядом стол. Распахнув дверь, он вышел на суд, готовый быть растерзанным озлобленной толпой.

– Сколько можно! – воскликнула низким и хриплым голосом седая высокая женщина. Она говорила громко и грозно, несмотря на свою худобу. – Долго вы еще будете кормить Гуса? – Она стояла впереди всей толпы, и люди позади нее согласно кивали. – Несчастные дети идут на корм ледяному дьяволу, а мы обречены вечность терпеть холод. – Вся ее речь была направлена в никуда и нужна была только для того, чтобы раззадорить толпу. Теперь же она вышла на несколько шагов вперед и обратилась к Улю. – Кто ты такой, чтобы убивать наших детей? Сам-то цел-целехонек, а юные мальчики, которые могли бы послужить острову своей недюжинной силой, подарить ему благо и позаботиться о земле, когда вернется Вечное Лето…

– Вы хотите, чтобы вернулось тепло, но все, что делаете для этого – мешаете мне – Уль говорил спокойно и холодно, смотря бунтарке прямо в глаза.

– Мы хотим, чтобы и дети наши его застали. И… – Она осмотрелась по сторонам, будто ища поддержки. – Все, кто срывается вниз, обращаются в снег. Тебе это известно, Уль? – Люди в толпе, оглядываясь друг на друга, несмело поддержали ее слова.

– Одного вашего дитя хватит разве что на бочку, но не на весь остров.

– Так вот как ты относишься к бессчетным жертвам, принесенным этому острову и его благу? – толпа недовольно загудела.

Уль начал злиться, отчего дыхание его становилось тяжелее, а взгляд пустел, застланный гневом. Каждый год происходило одно и то же: кто-то погибал, приходили мятежники, чья жизнь вращалась вокруг китов и старых легенд, и отчитывали Уля. Как бы он ни поступал, люди были недовольны. Вдруг Уль заметил рыжую голову, пробивающуюся сквозь толпу. Жюльен подошел к седовласой женщине. Она оглянулась на него и, увидев в нем поддержку, повернулась к Улю и сказала:

– Давай, послушай, что скажет несчастный, потерявший своего брата! – Она приобняла парня двумя руками, слегка выталкивая его вперед, но Жюльен стоял как вкопанный, направив на нее тяжелый взгляд.

– Пляшете на костях моего брата?

Женщина опешила и убрала руки.

– Что ты, мы просто… просто хотим, чтобы не было таких, как ты, оставшихся одинокими.

– Лучше стать одиноким, чем быть таковым всю жизнь, как все вы.

В груди у Уля защемило. Он обернулся на Йохана, тот язвительно ухмылялся, глядя на то, как тухнет энтузиазм мятежницы. Старик тепло посмотрел на Уля, похлопал его по плечу и кивком указал на Жюльена.

– Остановите этот спектакль и проваливайте. Если не можете ничем помочь, так не мешайте и не нагнетайте. Слушать невозможно. – Жюльен обошел женщину и подошел вплотную к Улю. – Капитан, у меня есть к вам более важный разговор, чем болтовня этой выскочки. – Он сказал это так громко, что услышал бы даже глухой.