– Расскажите, пожалуйста, как именно Вы подожгли дом? Где был очаг возгорания? – Форд протянул план дома. Собеседник некоторое время изучал план, затем отодвинул от себя, насколько позволяли наручники.

– Здесь, – он ткнул пальцем в место, которое на схеме было обозначено как зал, и начал едва заметно раскачиваться взад-вперед.

– Был только один очаг возгорания? Почему бы не поджечь дом снаружи?

– Огонь прекрасен, он очищает. Он ранит и ласкает одновременно. Один маленький огонек рождает пламя, как искра души рождает… – дальше шел бесконечно долгий и бессвязный монолог про красоту огня. Форд пропустил его мимо ушей и, воспользовавшись моментом, подготовил фотографии жертв. Как только бубнеж прекратился, он решил пройтись по основной версии.

– Почему вы убили этого человека? – Форд показал фото главы семейства.

– Я искал великих людей, а находил лишь обезьян их идеала, – опять Ницше. Ясно…

– Хорошо, но зачем убивать их? – Форд протянул две оставшиеся фотографии – Гиллан и Красавчик.

Блуждающий взгляд сумасшедшего задержался на одной из них. Ненадолго, но Форд заметил. К его удивлению взгляд задержался на последней жертве, якобы никак несвязанной с этим делом – Красавчике.

– Что Вас здесь держит?

– К чему вопрос? Я виновен. Я – убийца. Я – смерть. И я слышал голос: «Иди и смотри!»

– И какой от этого прок? – перебил Форд. Амплитуда раскачиваний теперь была заметна глазу.

– Все боятся смерти. Теперь все будут уважать огонь! Я…

– Вот оно! Страх и уважение! – Форд едва удержался от своей фишки – ударить ладонью по столу. Ограничился легким касанием, – Вот почему Вы здесь.

– Я…

– Смерть и огонь, – передразнил Форд. – Знаю, слышал уже. Я более чем уверен, что Вы не совершали преступления, за которое оказались здесь. И дом вы точно не поджигали, – поджигатель раскачивался все сильнее. Из уст его только и вырывалось: «Я… я… я…» Он не пытался закончить какое-либо предложение – просто повторял одно и то же, как заезженная пластинка.

– Дело в том, – продолжал Форд. – План дома, который я показал в начале, никакого отношения к делу не имеет. Он даже еще не построен. А еще я точно знаю, что Вас и близко не было в момент совершения преступления. В заключении пожаро-технической экспертизы сказано, что Дом, о котором мы, якобы, говорили, подожгли снаружи, по периметру. И тем не менее Вы знаете подробности, о которых знали только сотрудники нашего участка и те, кто на самом деле совершил это преступление. А с нашим участком, я уверен, Вы никак не связаны.

На мгновение постоялец клиники для душевнобольных перестал бормотать и задержал взгляд на Форде. И лейтенант в очередной раз заметил:

– А также Вы узнали его, – Форд помахал фотографией Красавчика, – Откуда вы его знаете? Как он связан с этим делом?

Допрашиваемый отвернул лицо от лейтенанта закатил глаза и застонал. Форд слышал, как отпирается замок двери и нанес последний удар:

– Кто это сделал?!

Постоялец сорвался с места и истошно крича, устремился и устремился к Форду. Его лицо остановилось в нескольких сантиметрах от лица Форда. В наручниках, что-то хрустнуло, и Форд увидел, как кровь стекает по цепям на стол. В этот момент ворвались два санитара. Прежде, чем расстегнуть наручники сделали постояльцу укол. Оседая им на руки, он сказал: «Мы живем не ради будущего. Мы живем, чтобы хранить свое прошлое». Эти слова озадачили Форда. Он не ожидал добиться чего-то внятного. Но последняя фраза запала в душу. Бред сумасшедшего? Или единственная осознанная фраза. Лейтенант что-то упустил. Но что?

Погруженный в свои мысли Форд, прошел мимо дежурного врача. Индус сокрушенно качал головой и с осуждением смотрел на лейтенанта.

«Сам виноват – он обязан был находиться внутри, вместе с лейтенантом и допрашиваемым, а не подчиняться бредовым правилам. К слову о правилах…»

Навстречу шел Смотритель.

– Что Вы себе позволяете? Кто дал право издеваться…

– Вот именно! – Форд остановился перед ним. Сложил пальцы пистолетом и ткнул в грудь Смотрителя. – Спасибо! Вы подобрали правильные слова! Кто дал Вам право унижать подопечных? На каком основании Вы не допускаете их представителей на допрос?

Смотритель беззвучно открывал и закрывал рот, но кипящая в нем злость мешала ясно мыслить и сформировать угрозу. Он менял цвет, как хамелеон. С бежевого на красный. Этот факт не ускользнул от внимания постояльцев. Теперь Форд был для них подобен богу.

– Подам жалобу… – беспомощно выдавил смотритель.

– Это хорошо, потренируетесь в красноречии. Оно Вам пригодиться в общении с комиссией.

– К-к-какой еще комиссией?

– Сами думайте. Ваша богадельня не удовлетворяет даже минимальным требованиям, – каким именно требованиям должна удовлетворять лечебница Форд не знал, а потому ограничился обобщающим термином. – Пациенты этой лечебницы абсолютно не защищены от психологического воздействия или недопустимых методов лечения или следствия, коль они находятся здесь в наказание за тяжкие преступления. Не говоря о том, что вы их обираете.

Форд миновал бледного, как мел смотрителя, который продолжал стоять посреди коридора бессмысленно открывая и закрывая рот, словно все еще спорил с Фордом. Уходя, Форд поднял вверх левую руку, намекая: «Разговор еще не закончен!»

– Удачи!

Лейтенант покинул лечебницу под одобрительный гомон душевнобольных пациентов лечебницы. Даже врач-индус одобрительно кивнул ему на прощание. Сам того не желая, Форд покинул лечебницу победителем.

Пока Джеффрис вовсю занимался обучением Анны, Уильям с головой погрузился в работу. Когда он не опрашивал свидетелей, то занимался изучением документов. А в документах царил бардак. Найти связь предыдущего судьи с предполагаемыми мятежниками было невозможно. Возможно, и не было никакого заговора и не было. А виной всему была лишь жестокая человеческая натура. Насилие лишь множило насилие. И пока Уильям приносил новые жертвы на алтарь человеческой злобы и ненависти, никто из власть имущих не пытался пресечь творящееся безумие. Эту теорию подтверждало общение с, так называемыми, свидетелями. Все они были людьми недалекими, а точнее – идиотами. Их обвинения были абсурдными: соседская корова приносит больше молока, чересчур красивые дети трактирщицы, частые дожди, толстые кузнечики и прочий бред. Мало того, этот бред был зафиксирован в документах, на основании которых выносили приговор. При этом никаких истинных проявлений скверны нигде не было зафиксировано. Для Уильяма это был беспрецедентный случай: никакого колдовства или вмешательства дьявола – зло творили обычные люди.

Уильям подготовил отчет для королевского судьи в котором указал имена всех, кто так или иначе потворствовал выходкам бывшего судьи. А также список тех, кто пытался выступать против, творившегося безумия. Этот список оказался гораздо короче. Со всеми, кто в него попал Уильям успел пообщаться за исключением лорда-распорядителя Джеффрис. Молодой аристократ был попросту неуловим. А у судьи не имелось веских причин вызвать лорда-распорядителя официально.

Джеффрис интересовал Уильяма и потому, что первый назначил себя покровителем Анны, чем избавил Уильяма от лишних забот. Как доложили охотники, Джеффрис лично поселил Анну в отдельной комнате при монастыре и каждый день навещает ее. Уильям слышал о подобном поведении и в отношении других женщин, которых обвиняли в колдовстве. Что это: очередной приступ благородства или слабости? А может и то и другое – плата за спасение? Уильям не мог его винить, он и сам любил «посещать» женщин. Только женщины эти были более высокого сословия. И все же Уильям не мог избавиться от мысли, что это все не просто совпадение. Тем более, что процесс над Анной и ее матерью тормозило отсутствие свидетеля обвинения. С одной стороны – это хорошо, дело можно будет закрыть за неимением доказательств. С другой – подобный оправдательный приговор вызовет много вопросов, и жизнь двух женщин вновь может оказаться под угрозой, если местные идиоты решат по старой памяти взять правосудие в свои руки.