Как мы уже знаем, некоторые северные племена всегда считали исход из «Египта» поворотным моментом истории Израиля; но после создания монархии Давида южные племена, чьим героем прежде был Авраам, сосредоточились на завете, заключенном Яхве с царем Давидом, и святым местом для них стал бывший хеттский город Иерусалим:

На Ближнем Востоке сакральным местом всегда был храм, и культ Яхве в Иерусалиме воспринял некоторые черты отправлявшегося здесь прежде культа Ваала. После того как Ваал уничтожил своих космических врагов, Мота и Ям-Нахара, Эл позволил ему возвести роскошный дворец близ горы Цафон в Угаритском царстве. Ваал назвал Цафон «местом святым, горой наследия моего… местом избранным… холмом победы»[77]. Цафон должен был стать земным раем мира, плодородия и гармонии[78]. Вступая в свой храм, жители Угарита чувствовали, что снова входят в единение со священными ритмами жизни, заглушенными шумом повседневности. Во время осеннего праздника, знаменующего начало Нового года, победы Ваала ритуально воспроизводились в храме, чтобы на страну пролился животворящий дождь, и Ваал спас город от сил беззакония и разрушения. Иерусалимский культ Яхве в Соломоновом храме зеркально отражал угаритский культ: здесь псалмы воспевали воцарение Яхве на горе Сион[79] и рассказывали, что Яхве сделал Иерусалим городом мира, или шалом — слово, означающее также целостность, гармонию и безопасность[80]. Некоторые псалмы утверждали даже, что Иерусалим никогда не падет, ибо Яхве, божественный воин – твердыня народа своего; они призывали паломников восхититься неприступными укреплениями Иерусалима, свидетельствующими, что «здесь Бог»[81]. Но где было Яхве устоять против Ашура, бога-покровителя Ассирии?

Ассирийская имперская политика ставила себе целью объединить «разноречивые» народы в нацию «одного языка». Как объявлял царь Саргон (царст. 722–705 гг. до н. э.):

При ассирийской власти письменность приобрела новое значение. Новые хозяева рассылали для управления вассальными государствами писцов и надсмотрщиков, однако вместо того, чтобы использовать в качестве имперского языка свой родной, аккадский, выбрали арамейский, поскольку алфавитное письмо освоить было проще, чем сложную клинопись. В результате искусство письма перешло от ассирийской бюрократии к другим социальным группам[83]. Однако ошибочно было бы полагать, что грамотность широко распространилась среди населения, или что умножение письменных текстов заменило собой устную передачу преданий. Можно услышать, что цари Израиля и Иудеи завели у себя архивы и библиотеки, но никаких свидетельств этого не сохранилось – хотя, конечно, во дворцах могли храниться отдельные свитки с повестями, псалмами или древними законами. Но старые предания по-прежнему заучивались наизусть и передавались из уст в уста[84]. Роль хранителей текстов и учителей Израиля отводилась прежде всего левитам, младшим священникам[85]. Они были также музыкантами и певцами – так что тексты, по-видимому, не только декламировали наизусть, но и пели[86]. Как говорится в одном из псалмов, мудрец – это тот, у кого «в законе Господа воля его, и о законе его размышляет [букв. «закон его бормочет»] он день и ночь», так что, благодаря постоянному повторению, закон укореняется в его разуме и в сердце[87].

Однако затем в Израиле был создан совершенно новый комплекс «учебных текстов». В IX в. до н. э. мы впервые слышим о появившихся в Северном царстве «пророках» и «сынах пророческих» – хотя пока почти ничего о них не знаем[88]. Институт пророчества на Ближнем Востоке был хорошо известен. От Ханаана до Мари в среднем течении Евфрата пророки «вещали» от имени богов; и в Израиле, и в Иудее они обычно состояли при царском дворе. Однако в течение VIII в. до н. э. пророки в Иудее начали создавать «школы», в которых преподавали ученикам некую «антисистемную» литературу, глубоко критичную по отношению к официальной традиции Премудрости. Исаия, например, заявлял, что все эти стихи и изречения иностранного происхождения – лишь «заповеди человеческие»[89]. Иудейские пророки утверждали: поскольку современники к ним не прислушиваются, Яхве приказывает им записывать свои учения для блага будущих поколений[90]. По-видимому, ученики в самом деле записывали речения пророков, и некоторые из этих текстов затем были включены в аристократический круг чтения, найдя себе место в Еврейской Библии. Для Ближнего Востока ситуация очень необычная: вероятно, предостережения пророков использовались для того, чтобы научить молодежь понимать уроки истории. Юные аристократы учились избегать ошибок прошлого, чтобы создавать более успешное будущее[91].

Однако первый пророк, речения которого сохранились таким образом, не имел отношения к пророческим школам. «Я не пророк и не сын пророка», – утверждал он[92]. Амос был пастухом из Фекои в Иудейском царстве; около 780 года он услышал приказ Яхве оставить свое стадо и идти пророчествовать в царство Израильское, где царь Иеровоам II, любимый вассал ассирийского царя, правил процветающим – и, следовательно, полным социального неравенства – аграрным государством. Недавно Иеровоам покорил новые территории на другом берегу Иордана и теперь начал масштабные строительные проекты, привлекшие в Мегиддо, Хацор и Гезер орды рабочих; он создал сложную бюрократию и профессиональную армию[93]. Как мы уже видели, в самом начале истории Израиля Яхве выступал на стороне жертв аграрного угнетения. И теперь устами Амоса он призвал народ свой вернуться к своей изначальной миссии – защищать справедливость. Он обещал покарать самарянскую знать, которая живет в домах из черного дерева, спит на ложах из слоновой кости и пренебрегает бедняками:

Ритуалы Амос презирал; по его словам, Яхве устал слушать монотонное пение священников и благочестивое бренчание их арф. Истинная религия существует не для того, чтобы удовлетворять эстетические аппетиты правящего класса: ее дело – взывать к деятельному состраданию. Яхве желает, чтобы «справедливость текла, как вода и правда – как бурный поток!»[95]. Скоро, предупреждал Амос самарян, враг вторгнется на их землю и разграбит их дворцы, и врагом этим окажется не кто иной, как их нынешние добрые друзья – ассирийцы. Яхве, божественный воин, выведший ам-Яхве «из Египта», возвращается на тропу войны. Он поразит царства Дамаска, Филистии, Тира, Моава и Аммона – все они виновны в военных преступлениях и насилии над справедливостью – и на этот раз будет сражаться не на стороне Израиля. Напротив, он поведет священную войну против Израиля и Иудеи, используя Ассирию как свое излюбленное орудие[96]. Иеровоам, пренебрегающий своим священным долгом перед бедняками, будет убит, его царство уничтожено, а народ «непременно будет выведен из земли своей»[97].