Но что такое эта «истинная и предельная реальность»? Далее мы увидим, что писания дают ей различные имена: рта, Брахман, Дао, нирвана, Элохим, Бог – и что западный мир в наше время пользуется неадекватной и, в конечном счете, неработающей концепцией Божественного – концепцией, которую предыдущие поколения сочли бы наивной и незрелой. В детстве я заучивала ответ на вопрос: «Что есть Бог?» из Католического Катехизиса: «Бог есть Высший Дух, единственный, чье существование обусловлено Им Самим, бесконечно совершенный во всем». Такой ответ не только сух и скучен: он и неверен, ибо пытается определить — буквально «поставить пределы» – реальность по определению беспредельную. Мы увидим, что в те времена, когда левому полушарию уделялось меньше чести, чем в наши дни, Бога не называли ни «духом», ни «существом». Скорее, Бог был самой Реальностью. У Бога не только не было пола; ведущие богословы и мистики настаивали, что Бог даже и не «существует» в каком-либо понятном нам смысле. Вплоть до Нового времени «предельная реальность» стояла ближе всего к тому, что немецкий философ Мартин Хайдеггер (1899–1976) называл «Бытием»: фундаментальной энергией, пронизывающей и поддерживающей все сущее. Ее нельзя ни увидеть, ни услышать, ни потрогать: лишь благоговейно созерцать ее отблески в созданных ею людях, предметах и природных силах. Она неопределима по определению – ибо невозможно извлечь ее из бытия, поставить перед собой и рассмотреть объективно.
Традиционно Священное воспринималось как присутствие, пронизывающее всю реальность: людей, животных, растения, звезды, ветер и дождь. Поэт-романтик Уильям Вордсворт (1770–1850) осторожно называет его «нечто» – именно потому, что оно неопределимо и ускользает от любых рациональных объяснений. Он описывает его так:
Я ощущаю
Присутствие, палящее восторгом,
Высоких мыслей, благостное чувство
Чего-то, проникающего вглубь,
Чье обиталище – лучи заката,
И океан, и животворный воздух,
И небо синее, и ум людской —
Движение и дух, что направляет
Все мыслящее, все предметы мыслей,
Он рассказывал, что «научился» принимать это прозрение[11]. Можно сказать, что он достиг этого, сознательно развивая правополушарное мышление и – на некоторое время – подавляя аналитическую активность левого полушария. Таким образом, когда люди пытаются достичь «предельного», они не подчиняются какому-то чужому, отдаленному, всесильному «существу» – они стремятся к более аутентичному модусу бытия. Мы увидим, что вплоть до начала Нового времени мудрецы, поэты, богословы настаивали: то, что мы называем «Богом», «Брахманом» или «Дао», невыразимо, неописуемо, непознаваемо – и все же находится внутри нас: это постоянный источник жизни, энергии и вдохновения. Религия – и писания – были видами искусства, помогавшего людям поддерживать связь с этой трансцендентной реальностью и, в том или ином смысле, становиться ей причастными.
Человеколев, разумеется, появился на свет задолго до появления писаний: они возникли в куда более крупных и сложно устроенных обществах, где людям понадобились общие правила и ценности. Древнейшие цивилизации зародились на Ближнем Востоке в середине IV тысячелетия до н. э. До появления современной индустриальной экономики все государства и империи жили сельскохозяйственным трудом и держались только на безжалостной эксплуатации. Мы увидим далее, что в каждом аграрном обществе небольшая группа аристократии вместе со своей обслугой забирала у крестьян излишки урожая и использовала для финансирования своих культурных проектов, обрекая девяносто процентов населения на существование впроголодь. Ни в одной домодерновой цивилизации мы не найдем альтернативы этой схеме. Однако, говорят нам историки, не будь этой несправедливой системы – мы, возможно, никогда не поднялись бы над первобытным уровнем; ведь именно она создала привилегированный класс, имеющий досуг для занятий искусствами и науками, двигающими вперед цивилизацию[12].
Одним из этих важнейших для цивилизации искусств стало писание, тесно связанное с важнейшей для цивилизации наукой ритуала. В домодерновом мире слово «наука» означало комплекс знаний, требующий специальных навыков и обучения. Мы увидим, что тщательно разработанная физическая составляющая ритуалов помогала их участникам развить в себе холистическое правополушарное видение, ибо правое полушарие лучше реагирует на состояния тела. Почти все мудрецы, пророки и философы, о которых мы будем говорить, принадлежали к элите общества – только у нее имелся досуг для интенсивного созерцания и сложных ритуалов. Верно, что писания Израиля поначалу составлялись и передавались в группах маргиналов; однако затем их потомки создали полноценные аграрные государства. Иисус и его ученики были выходцами из крестьянства, однако тексты Нового Завета составили уже после их смерти члены образованной иудейской элиты. Но почти все писания говорят, что божество недовольно царящим в обществе неравенством, и настаивают, что и самый меньший из людей не только заслуживает уважения, но и потенциально несет в себе Бога.
Итак, писание сложилось как форма аристократического искусства. Определить писание можно так: это текст, воспринимаемый как священный, часто – хотя не всегда – рассматриваемый как божественное откровение, являющийся частью авторитетного канона. Наше слово «писание» предполагает письменный текст; однако большинство писаний поначалу составлялись и передавались устно. В некоторых традициях звучание боговдохновенных слов считалось даже важнее их семантического значения. Писание обычно пели, декламировали или читали нараспев в особой манере, отличной от повседневной речи, так что слова – порождение левого полушария – пропитывались трудно определимыми эмоциями правого. Музыка, порожденная правым полушарием, ничего не «значит» – скорее, означает самое себя. Даже после того, как писания стали письменными, часто считалось, что они мертвы, пока их не воспламенит живой голос – подобно тому, как нотная запись становится вполне живой, лишь когда музыку начинают играть. Итак, вплоть до Нового времени писание было по сути своей перформативным искусством: почти всегда оно разыгрывалось как ритуальная драма и принадлежало к миру мифа.
В наше время в популярном словоупотреблении «мифом» называется нечто, противоположное правде. Политик, обвиненный в каких-нибудь прошлых грешках, может ответить: «Это миф!» – то есть ничего такого не было. Но традиционно под мифом понималась вневременная истина, то, что в каком-то смысле произошло однажды, но и продолжает происходить вечно. Миф давал людям возможность находить смысл собственной жизни, ставя свои проблемы во вневременный контекст. Миф можно назвать ранней формой психологии: сказания о героях, находящих путь в лабиринте или сражающихся с чудовищами, проливали свет на темные уголки нашей психики, с трудом поддающиеся рациональному исследованию. Но мифическое сказание может лишь подсказать тебе верное духовное или психологическое отношение к происходящему; следующий шаг ты должен сделать сам. Мифы писания не предназначены для того, чтобы подтверждать нашу веру или укреплять нас на избранном пути: скорее, они призывают к радикальному преображению разума и сердца. Миф невозможно подкрепить логическими доказательствами: его прозрения, как и прозрения искусства, покоятся на правом полушарии. Миф – способ увидеть ту таинственную реальность мира, которую мы не в силах постичь концептуально; он оживает, лишь воплощаясь в ритуале, а без него выглядит абстрактным и даже чужим. Миф и ритуал так тесно сплетены, что ученые спорят о том, что появилось первым: мифический сюжет или связанные с ним ритуалы.