Не успел я налить воду в миску, как на лестнице что-то упало. Я покачал головой: неужели он считает, что если разнесет мой дом вдребезги, то я начну относиться к нему иначе? Впрочем, через несколько минут грохот повторился, и на этот раз уже гораздо громче. Послышался жалобный всхлип.

– Я знаю твои фокусы. Хватит пытаться меня разжалобить.

Он не замолкал, будто готовый расплакаться. Только я слабо ему верил.

– Больше страсти, Александр. Ты же хочешь, чтобы мне стало плохо из-за своего… – я кинул в рот кусочек перца, – невежества.

Я вышел в коридор, с усмешкой наблюдая за мальчишкой, пытающимся изобразить великое страдание. О, да ему стоило идти в актеры! Голова запрокинута назад, руки впились в горло, а всё тело пронизано мелкой дрожью.

– Прекращай, – строго сказал я. – Уже не смешно.

Но Алекс меня не слышал. Он начал биться головой о пол, и тут я понял, что он совсем не притворяется.

– Алекс? Алекс!

Его зрачки расширились, и он мучительно захрипел. Я схватил его за плечи, начал трясти, не понимая, как следует поступить. Я пытался успокоить его судороги, но, кажется, делал только хуже.

Приступ закончился также неожиданно, как и начался. Алекс беспомощно обмяк в моих руках и затих. Мне показалось, что он перестал дышать, но сквозь легкую дрожь я чувствовал, как опускается и поднимается его грудь.

– Ради всего святого, скажи, что ты меня слышишь!

Отуманенный взгляд застыл вдруг на моем лице.

– Ты…

– Алекс, ты понимаешь меня?

– Что? Нет-нет-нет, – он грубо оттолкнул меня. – Не трогай меня. Не подходи. Уйди. Уйди!

Я, пораженный, застыл на месте.

– Да что с тобой?

Но Алекс явно был не в себе. Он подскочил с пола и со всех ног бросился наверх, позабыв про костыли. Я был так поражен произошедшим, что даже не задался вопросом, как ему вообще удалось так быстро взобраться по лестнице с поврежденной ногой.

Что с ним?

Когда оцепенение спало, я пришел на кухню и попытался вернуться к готовке. Но делать вид, будто бы ничего не произошло, у меня получалось хуже всего. Я кинул тарелку на стол, не задумываясь, что она может разбиться, и взглянул на свое отражение в наполненной водой раковине. Я не видел ничего. Также пусто было и в моей душе.

У Алекса были не все дома. Это я понял уже давно, но сейчас… Да, он чокнутый, но я повел себя просто ужасно. Зачем было глумиться над ним? Мне хотелось рвать волосы на голове от осознания собственной глупости. Почему я не мог просто смолчать?

Никогда раньше стены моего маленького дома не давали на меня так сильно. Я не мог найти себе места. Наверное, стоило подняться к Алексу, проверить его, но сейчас пойти туда для меня как самая страшная пытка. Я не хотел больше видеть эти безумные пожелтевшие глаза. Но и успокоиться я не мог.

Смута долго не хотела отпускать мой разум. Я ходил из угла в угол, как загнанный в клетку лев. В какой-то момент находиться здесь стало до такой степени невыносимо, что я забрал верхнюю одежду из прихожей и заперся в мастерской.

Я решил во чтобы то ни стало найти эти чертовы струны.

Я хотел убежать от всех своих мыслей.

Где же я мог найти струны для гитары? Вариантов у меня было не так уж и много. Я разложил на стол карту и принялся думать. Единственное место, где я видел музыкальные инструменты в Виллсайле – это маленький павильон в торговом центре. Сердце города. И сразу же в мою голову закрались сомнения: идти в огромное неосвещенное здание, где в случае чего не будет пути отступления… И это не беря в расчет бандитов, которые вполне могли оставаться в городе. Что я смогу сделать при встрече с ними?

Тот я, который еще неделю назад мирно кормил курочек и убирался в доме, не стал бы рисковать. Остановился, заметив хотя бы очертание опасности. Но сегодняшний я смотрел на себя совсем по-другому. То ли чувство вины, то ли порыв доказать самому себе, что существует и другой Фирмино, который устал бояться. Которому надоело просчитывать жизнь наперед. Который хочет найти эти чертовые струны для гитары, чтобы вновь услышать мелодичное бренчание. Которому музыка нужна также сильно, как и глоток воды в засушливую погоду.

Которого до глубины души задели слова Алекса.

Действовал я быстро, не давая себе передумать. Сейчас, когда я пишу эти строчки, мой пыл остужен, и решение идти в торговый центр уже не кажется таким вдохновляющим. Глупым скорее, но тогда я хотел сделать эту глупость. Она была нужна мне для храбрости, для уверенности, что я иду в верном направлении. Поэтому я собрал все свои самодельные петарды, которые так любил использовать Освальд в качестве отвлекающего маневра; малокалиберный пистолет с глушителем, не слишком полезный для больших дистанций; фонарик, аптечку и бутылку воды.

Не думаю, что следует описывать дорогу до центра. Могу лишь заметить, что погода сегодня стояла удивительно ясная для осени: ослепляюще светило солнце и мягко дул ветер, не сдувая с ног, а напротив – помогая идти. Я принял это за хороший знак. Правда, стоило мне подойти к торговому центру – серому пятиэтажному зданию, дышащему холодом, как погода начала портиться. Ни капельки не обеспокоенный, я подопнул стеклянную бутылку, валяющуюся на парковке центра. Она покатилась вперед, тихо звеня зелеными боками до тех пор, пока не остановилась у сломанной вывески "Пицца у Карла". Интересно, кем был этот Карл?

Чем ближе я подходил к входу, тем больше под моими сапогами хрустело стекло. Я прошел сквозь когда-то автоматически открывающуюся дверь и огляделся. Достал фонарик и на всякий случай мачете (оно служило Освальду еще с армейских времен). Использовать пистолет в таком большом здании я не хотел до последнего – шум от выстрелов разлетелся бы по всем этажам и непременно привлек зараженных. А что они тут обитали, я не сомневался.

Теперь мне не мешало понять, в какую сторону двигаться. Это, как оказалось, стало самой сложной частью. Пусть в здании не осталось целых окон, а на улице ярко светило солнце, внутри центра двигаться без фонарика было практически невозможно. Я боялся наткнуться на логово зараженных, всё время слышал посторонние шумы и шорохи. В смятении я обследовал весь первый и второй этажи, но так и не нашел ничего интересного. Только упавший лифт и несколько вывесок с незнакомыми мне словами. На третий этаж я не попал – путь туда оказался умышленно завален прилавками. Тогда я вернулся на первый этаж и вновь принялся его исследовать. Как оказалось не зря: в самом конце длинного коридора я наткнулся на спуск вниз. "Нулевой этаж", – гласил указатель.

Тихо. Слишком тихо для темного помещения. Я переложил тяжелый фонарик в левую руку, а правой покрепче перехватил мачете. Мох под ногами и отвалившаяся от стен плитка… Круг белого света скользнул по стесанным ступенькам, всё ниже и ниже. Я начал спускаться. На третьей ступеньке в нос ударил запах сырости. Ничего хорошего это не предвещало.

Я ожидал увидеть гнездо зараженных или нечто подобное. Уже был готов уносить ноги, услышав малейший шорох, но разум был словно затуманен. Мне нужно было узнать, что здесь находиться. И я чувствовал, что струны ждут меня именно тут. Бегство… казалось мне позорным выходом.

Я провел лучом фонарика по стенам, коридору, полу, но так и не сумел отыскать видимой опасности. Поэтому пошел дальше. Сердце билось приглушенно, стуча где-то в висках, а не там, где должно было быть. Только оно и хруст стекла под ботинками создавали шум в подвале. Вдруг я остановился, почувствовав, как начинаю задыхаться. Я сделал несколько глубоких вдохов ртом.

– Только не снова…

Оцепенение, которое напало на меня при виде черноты подвала, исчезло в один момент. Я почувствовал острую необходимость выбраться на улицу, увидеть солнечный свет. Толку строить из себя героя? Доказать Алексу, что я такой же смелый и безрассудный, как он? О да, он бы завалился в подвал к зараженным за возможность перебирать аккорды. Да он бы в толпу к ним прыгнул за такое.