– Тебе, Саша, надо в главном морском штабе сидеть, а не на «Авроре» служить, – удивляясь логике друга, подытожил разговор Бортнев.
Но в Санкт-Петербурге было уже решено действовать по-другому. Спешно достраивались новые броненосцы типа «Бородино», которым предстояло стать основной силой Второй Тихоокеанской эскадры.
В середине февраля в Джибути пришел приказ его императорского величества: возвращаться на Балтику. Так на полпути закончился их первый поход на Дальний Восток. Заполнив угольные ямы, эскадра пустилась в обратный путь, чтобы через несколько месяцев бросить якоря у бастионов Кронштадта.
Глава 4
Небольшой пароход, не спеша, входил в устье Невы. Среди публики, столпившейся на палубе, своим южным бронзовым загаром выделялись два молодых флотских офицера. Женщины кидали на них заинтересованные взгляды, но офицерам сейчас было не до дам. Они смотрели на приближающийся город. Получив отпуска после заграничного похода, Нечаев и Каневской спешили вступить на землю Санкт-Петербурга.
– Алеша, ты куда возьмешь курс? – спросил Нечаев.
– Поеду на недельку к матери, в Тихвин, а потом вернусь в Кронштадт.
– Что, потянуло к родным пенатам? А может быть, останешься на недельку в столице, а свидание с маман отложишь на потом. Встанем на постой у моей сестры и кутнем на зло самураям.
Каневской пытался отказываться, но лейтенант с таким напором убеждал не уезжать в забытый Богом Тихвинский уезд, а остаться в сверкающем огнями электрических и газовых фонарей Петербурге, где к их услугам распахнутся двери лучших ресторанов и домов терпимости, что Алексей не устоял перед соблазняющими намеками. И когда пароход подошел к пристани, сдался, дав согласие, ехать представляться сестре Александра.
Как все-таки приятно вновь оказаться на Родине: слышать визг молоденьких гимназисток и мат бородатых извозчиков. Русская речь резала ухо. За год они привыкли слышать в городах гул французских и итальянских слов, или разноголосицу Порт-Саида.
Взяв у пристани лихача, Нечаев с Каневским покатили по Невскому проспекту, свысока глядя на гуляющих горожан, которым в сутолоке дел может никогда не придется испытать щемящего восторга от встречи с любимым городом.
– Остановись, любезный, у той парадной, – приказал Александр, когда пролетка повернула на Дегтярную.
Извозчик лихо натянул вожжи, и лошади, шедшие крупной рысью, заржав, встали, как вкопанные у парадной. Нечаев кинул лихачу золотую пятирублевку. Поймав дорогую монету, извозчик посмотрел на нее без удивления и, провожая взглядом седоков, буркнул себе под нос:
– Видно, флотские сегодня с утра гуляют.
Офицеры вошли в распахнутую швейцаром дверь парадной. Поднявшись на второй этаж, лейтенант позвонил в звонок. Послышались быстрые шаги, и дверь распахнула пожилая горничная.
– Никак Александр Васильевич приехали! – взмахнув руками, запричитала она.
– Здравствуй, Федора! Ты все такая же хлопотунья, совсем не изменилась, – сказал Нечаев, переступая порог. – А где Елена Васильевна?
– На даче барыня, а Владимир Карлович должны скоро прийти. Вы уж располагайтесь, а я сейчас вас накормлю, – продолжала хлопотать горничная.
Друзья прошли в просторную гостиную, шикарно обставленную мебелью из мореного дуба. В прихожей вновь раздался звонок. И через пару минут в комнату вошел капитан второго ранга. Он был уже немолод, но маленький рост и худощавость придавали ему моложавость. Усы и бородку «а-ля Александр III», чтобы скрыть седину, он регулярно выкрашивал в парикмахерской в черный цвет. Сдержанно поздоровавшись с Нечаевым, – капитан рассеяно посмотрел своими карими глазами на мичмана.
– Алексей Петрович Каневской служит на броненосце «Ослябя», а это Владимир Карлович Клод, муж моей сестры, – представил их друг другу Александр.
– Как дела на эскадре? – спросил Владимир Карлович.
– Ничего хорошего. Могли бы уже месяца три палить под Порт-Артуром. Но под шпицем Адмиралтейства решили иначе, и вот мы снова в Маркизовой луже Финского залива, – ответил Нечаев.
– Не торопитесь, молодежь, еще успеете повоевать. После гибели адмирала Макарова на броненосце «Петропавловск» до подхода на Тихий океан эскадры адмирала Рожественского с японцами не справятся. Тем более что Порт-Артур блокирован теперь не только с моря, но и с суши. Я тоже скоро отбываю во Владивосток по делам снабжения флота. Ожидается, что там соберется вся Первая Тихоокеанская эскадра. А сейчас молодые люди, если вы не сильно устали, едемте к нам на дачу. Леночка будет очень рада видеть братца после долгой разлуки.
Дача Клодов находилась далеко от города, и добираться пришлось на поезде. Всю дорогу Нечаев рассказывал веселые анекдоты про поход. Алексей от души смеялся над шутками друга. Владимир Карлович лишь изредка улыбался, как бы оказывая любезность.
– А вот еще был случай, – начал новую историю Александр. – Прошли мы уже Суэцкий канал и стояли в Джибути. Жара днем невозможная: на броне воду кипятить можно, а ночью холодно, как в подвале. Бедуины на лодках меж кораблей так и снуют. На ломаном французском и английском кричат, предлагая купить всякую всячину. Один, смотрю, прямо из кожи лезет, даже по-русски орет: «Купи, ваше благородие!» Говорю ему по–английски: «У тебя финики есть?» Тот в ответ кричит: «Еs, Еs». Велел я трап спустить, поднялся бедуин на борт с мешком фиников. Нахваливает свой товар, лучше, говорит, во всей Африке не сыскать. Пробую, действительно, хорошие сладкие финики. Даю ему три франка, больше чем стоят финики у них на базаре, а торгаш на колени падает, на всех известных ему языках лопочет, на пальцах что-то считает. Выходит, что должен я заплатить не меньше пяти франков, и то, полцены по доброте душевной он мне скинул. Посмеялся я над его стараниями, доплатил еще два франка и велел матросу отнести мешок в Кают-компанию. Поели мы вечером немного этих фиников, на завтрак опять велели подать. Начали кушать, а все финики червячками поточены. Пришлось весь мешок вестовым отдать. Выхожу я на палубу и слышу, как этот бедуин вновь на всю гавань заливается, расхваливая товар. Ну, думаю, погоди, пройдоха, я тебя сейчас проучу и кричу ему: «Плыви сюда, я тебе сейчас бумагу за честность напишу, чтобы все русские моряки покупали только твой товар». Бедуин радостный поднимается на палубу «Авроры», в ножки кланяется. Я пишу ему рекомендацию, что податель сей бумаги Оглы такой-то есть плут и обманщик и ничего у него покупать нельзя, и подписываюсь: «лейтенант Нечаев». Этот торгаш, наверное, до сих пор удивляется, почему русские моряки перестали покупать его товар.
Каневской задорно засмеялся, хотя слышал раньше этот рассказ и даже видел ту рекомендацию в руках у незадачливого торгаша.
Офицеры вышли из вагона на полустанок, не доезжая до Гатчины. Дачный поселок утопал в зелени: перед домами пестрели цветами палисадники. Отворив калитку, Владимир Карлович позвал сидевшую на веранде жену:
– Елена Васильевна, посмотрите, кого я к вам привез.
Увидев брата, Елена сбежала с веранды и, обняв, поцеловала в щеку.
– Леночка, позволь тебе представить Алексея Петровича Каневского, – освобождаясь от объятий сестры, сказал Александр.
– Очень рада познакомиться, – протянула руку для поцелуя мадам Клод. – Вы тоже на «Авроре» служите?
Алексей приложился губами к тонким длинным пальцам женщины и, подняв голову, окинув изучающим взглядом сестру Нечаева, ответил:
– Нет, на «Осляби».
Мадам Клод была небольшого роста: ее головка не доставала и до плеча мичмана. Лицо женщины было красивым: правильный тоненький нос, ротик с пухлыми губками, зеленые глаза, блестящие, словно изумруды, в обрамлении черных волнистых волос. Она была намного моложе мужа, и Каневскому сначала показалось, что Елена его ровесница. Но тонкая морщинка между бровей все же говорила, что сестра Нечаева на несколько лет старше мичмана.
– Как я рада, Сашка, что ты приехал! – беря брата под руку, сказала Елена. – Пойдемте в дом, я сейчас прикажу кухарке накрыть на стол.
