Припекало жаркое летнее солнце, поднимающееся к зениту, наполняя своим теплом стальные палубы кораблей. Средиземноморская эскадра Российского императорского флота, отдавая салют наций, входила в гавань Марселя. Впереди расцвеченный приветственными флагами шел флагманский броненосец «Ослябя», за ним, вспенивая воду носовым буруном, скользил крейсер «Аврора».

– Двадцать первый, огонь! – прокричал молодой лейтенант Нечаев, стоявший у носового орудия крейсера.

Прогремев последним залпом салюта, – «Аврора» встала на якорь рядом с флагманом, с которого доносился французский гимн, исполняемый оркестром.

– Ты, наверное, Саша, своей стрельбой всех француженок оглушить захотел? – спросил подпоручик Бортнев, подходя к лейтенанту.

– Съезжай, Мишель, скорей на берег и лови их, пока не разбежались, – смеясь, ответил Нечаев.

– Да куда они денутся. Трубачи на «Осляби» недаром раздувают щеки, играя Марсельезу», – сказал Бортнев, пытаясь выглядеть знатоком женских сердец. – Вон сколько дамочек с зонтиками скопилось у пирсов, желая взглянуть на русских моряков, совершающих путь «из варяг в китайцы».

– Вы, Михаил Львович, блещете сегодня остроумием. Перед вами капитулируют, видно, не только француженки, но и замок Иф.

– Уволь меня, Саша, от замка, пускай его испытывают на прочность несчастные заключенные.

Нечаев пристально посмотрел на сияющее мальчишеское лицо подпоручика с маленьким вздернутым носом и едва пробивающимися под ним рыжими усиками.

Перебрав в уме несколько остроумных фраз, лейтенант произнес:

– Придется вам, дон Жуан, подождать меня, а то еще натворите глупостей, дорвавшись до мамзелек. Не забывайте, что вы клялись хранить верность дуэнье Марии.

Довольный своими последними словами Александр направился в каюту облачаться в парадный мундир, а Михаил, слегка покраснев, отошел к левому борту, нетерпеливо ожидая, когда команда спустит на воду катер.

В котле парового катера уже поднялось давление, когда в него спрыгнул Нечаев.

– Отчаливай! – крикнул лейтенант.

Катер, попыхивая дымом из трубы, набирая обороты, пошел к причалу. Бортнев смотрел на удаляющийся корабль: новенький, недавно прошедший ходовые испытания и вступивший в строй, крейсер «Аврора» выглядел, словно только что отчеканенный золотой червонец, еще не затертый сотнями рук. Крейсер сверкал на солнце иллюминаторами и начищенной медью. Из трех его труб лениво поднимался серый дым от остывающих котлов. А легкий бриз колыхал над кормой Андреевский флаг.

– Хватит оглядываться назад, Мишель. Посмотри лучше, сколько миленьких красоток встречает нас в Марселе! – отвлек засмотревшегося подпоручика Нечаев.

Катер, несильно стукнувшись о причал, встал, покачиваясь на волнах. На берегу уже находились офицеры и матросы с «Осляби». Несколько раз отдав честь, Бортнев увидел статного, высокого мичмана Алексея Каневского, с которым он сдружился еще в Кронштадте.

– Как дела на «Осляби», Алеша? – здороваясь с ним за руку, спросил Михаил.

– Все хорошо. Адмирал, правда, немного буянил с утра: устроил небольшой разнос и предупредил, чтобы сегодня на берег никто не вздумал съезжать в штатском. Видно, хочет, чтобы француженки увидели русских моряков во всей красе, – сказал Каневской, и на его лице заиграла лучезарная улыбка.

– А где же адмирал сейчас? – спросил мичмана подошедший Нечаев.

– Отбыл в мэрию выполнять союзнический долг за банкетным столом.

– Ну, если адмирал уже поднимает бокал за французскую республику, то и нам негоже отставать от него по части распития вина! – взял на себя роль старшего лейтенант.

В карманах молодых людей приятно шуршали новенькие франки, и они с радостью откликнулись на предложение Нечаева. Через несколько минут в открытой коляске офицеры катили вдоль набережной к лучшему ресторану Марселя. Александр вертел головой по сторонам, рассматривая молоденьких дамочек, то и дело отпуская в их сторону лестные комплименты.

Чопорная обстановка ресторана поначалу как-то сдерживала и не располагала к веселью. Но несколько рюмок коньяка сделали свое дело, и вскоре Нечаев громко рассказывал друзьям о кораблях. Вообще у него было только две темы для застольных разговоров: корабли или женщины, либо то и другое вместе. В такие минуты в глазах лейтенанта вспыхивали огоньки азарта, как у игрока в рулетку. На его приятном лице с правильными чертами появлялось что-то хищное. Он как будто вытягивался и казался, выше своего маленького роста, как капитан на мостке кажется выше всех на судне.

– Вот ты, Алеша, сам посуди: какой «Ослябя», к черту, броненосец с такой тонкой броней и главным калибром в четыре десятидюймовых орудия? Это всего лишь броненосный крейсер, а никак не броненосец. Да и наша «Аврора», ну что это за крейсер первого ранга: всего восемь шестидюймовок, а скорость хода – двадцать узлов в час. Так на ходовых испытаниях бросали в топки уголь – лучший кардиф. Сейчас новейший крейсер первого ранга двадцать два узла должен идти как миленький. Я в прошлом году был на «Варяге» и «Аскольде» перед их отправкой на Тихий океан. Эти красавцы, играючи, дают двадцать три узла, и шестидюймовых орудий на каждом по двенадцать штук.

– Что поделать, заграничная постройка, – перебил его монолог Алексей.

– Да, это точно. Наше адмиралтейство десять лет думает, а потом еще десять лет строит, – сказал Нечаев, кидая камешек в огород Михаила, который гордился своим отцом, служившим инженером на верфях.

– Тут ты не прав, Саша, – горячась, возразил Бортнев. – «Аврору» строили всего три года.

– За три года его только на воду спустили. А потом еще три года вооружали, устанавливали котлы, испытывали – итого шесть лет.

– Хватит вам спорить, друзья. Давайте лучше выпьем за Российский императорский флот, – вставая во весь свой богатырский рост, провозгласил тост Каневской.

Был поздний вечер, когда офицеры, чуть покачиваясь, вышли из ресторана. Духота уже спала, и воздух посвежел от морской прохлады. Над головой светили большие южные звезды. Хотелось петь и веселиться.

– Поехать бы сейчас к цыганам, – сказал Нечаев.

– Помилуй, Саша, мы навряд ли сыщем во Франции цыган, умеющих петь «Очи черные»! – рассмеялся Бортнев.

– А мы их заставим разучить! – откликнулся лейтенант.

И вся компания, смеясь, уселась в коляску, которая понеслась к кварталу красных фонарей.

Рано утром Бортнев проснулся от громкого стука в дверь.

– Вставайте, Мишель, а то мы не поспеем на «Аврору» к подъему флага, – услышал он голос Нечаева.

У подпоручика с похмелья трещала голова, пульсирующими ударами боль била в виски. Нащупав рукой что-то мягкое, Михаил с удивлением посмотрел на лежащую рядом голую женщину. Он с трудом поднялся и начал собирать разбросанные по комнате вещи. Память постепенно возвращалась к нему.

«И зачем я вчера согласился ехать в этот бордель?» – думал подпоручик, натягивая штаны.

Сегодня уже протрезвевшего Бортнева мучили угрызения совести перед невестой Машенькой, ждавшей его в Петербурге. С каждой стоянки Михаил слал ей длинные письма с описанием стран и городов, в которые заходила «Аврора» во время похода. Что теперь он может написать ей? Как в пьяном угаре поливал шампанским голую проститутку и учил ее петь «Очи черные», а та, визжа, смеялась и подпевала уморительно, коверкая русские слова. Бортнев и сам не понимал, откуда у него, вечно стесняющегося и краснеющего при одном только виде женщин, взялось столько прыти. Даже невесту Машу он нерешительно брал за руку и трепетал от смущения, если прикасался губами к ее щеке. Иногда Нечаев в шутку называл его «последним девственником флота». Бортнев и на флот пошел служить, чтобы пленить военной формой курсистку Марию Соболеву, живущую на соседней улице. После окончания инженерного училища он отказался ради этого от месячного жалования в двести рублей на Франко-Русском заводе и вынужден теперь стоять вахты в машинном отсеке «Авроры», слушая стук машин, свист пара и вдыхая угарный дым. Но его армейские погоны, которые носили все офицеры флота, служившие по механической части, почему-то подействовали на девушку. И Маша, раньше не обращавшая на Михаила внимания, согласилась стать его женой, когда тот вернется из похода.