– Потому что передняя стенка мамортиса скошена, и снаряд отбрасывается вверх! – возбуждённо воскликнул Марк.

– Отлично, сынок, ты понял правильно!

– Но при этом нельзя пускать мамортисы одной цепью, чтобы их не обошли сбоку или сзади, не перетащили туда скорпионы или баллисты! – добавил юный легионер.

– И это верно! Имея достаточное количество мамортисов, их нужно пускать как минимум в два ряда. Причём во втором ряду можно использовать более вместительные приспособления. Пусть их защищает не такая крепкая и тяжёлая броня, зато внутри будет находиться пехота – легионеры, которые в определённый момент смогут покинуть свой мамортис и броситься на неприятеля. А теперь скажи мне, если бы противник применил такое оружие против твоего войска, как бы ты с ним боролся?

– Ну, прежде всего, – задумался Марк, – я бы применил баллисты, которые могут метать камни в 1–2 таланта[8]. Мне кажется, такой снаряд если и не разрушит мамортис, то может значительно повредить его. Дальше – нужно использовать преграды, мешающие продвижению мамортисов: рвы, нагромождения камней и брёвен. Можно ещё заранее на пути их движения вырыть западни, типа волчьих ям – если они туда провалятся, и мамортису и экипажу придёт конец.

– Но все эти способы хороши только в одном случае: если противник ожидает наши мамортисы, имеет точные данные об их количестве и маршруте и, соответственно, готовит им «тёплую» встречу, – подвёл итог Алексий. – Поэтому я хочу применить их только в крупной, решающей битве, когда враг не будет ожидать ничего подобного.

– Папа, всё хочу тебя спросить, – задумчиво произнёс молодой легионер, – я в Александрии перерыл множество книг и пергаментных свитков, читал про многие изобретения, но ничего подобного твоим мамортисам и аэростатам даже близко не встречал. Где ты нашёл сведения о них? Или ты сам это всё придумал?

– Эх, сынок… Была в моей жизни одна очень странная библиотека, я слишком мало из неё запомнил, но некоторые вещи в голове осели. Она не сохранилась, Марк, сгорела дотла, а потом то, что осталось, утонуло. Не думаю, что мне удастся ещё что-нибудь вспомнить, но вдруг… А пока будем пользоваться тем, что мне удалось сохранить, например, это оружие. Оно чрезвычайно секретно, о нём кроме изобретателей и нас с тобой знает только главнокомандующий Майориан. Даже легаты не догадываются!

– Ого! – поразился юноша, – Получается, я, простой легионер, осведомлён о нашем вооружении лучше, чем командир моего легиона?

– Ты не простой легионер, Марк, ты – сын императора. Конечно, ты готовишься к карьере полководца, но в случае непредвиденных обстоятельств именно ты должен будешь стать императором! Конечно, нового правителя избирает Сенат, но если вдруг со мной что-то случится, ты должен будешь мгновенно заменить меня во всём, и тогда ни у кого не возникнет соблазна выдвинуть другого кандидата. Поэтому я и делюсь с тобой всеми секретами власти уже сейчас. В Риме, да и во всей Западной Империи сейчас у меня нет врагов – я имею в виду таких врагов, которые могут мне навредить. Возможные заговоры тухнут на уровне префектуры, сильная римская армия полностью на моей стороне, народ очень доволен моим правлением…

– Да, я сам слыхал, как крестьянин, очень довольный жизнью, благодарил за это именно тебя, ещё в день моего приезда из Александрии!

– Ну вот. Святая Римская Церковь также признала меня законным правителем, и всемерно поддерживает, несмотря на то, что я по большому счёту не верю ни в каких богов. Я, конечно, постараюсь продержаться на троне как можно дольше, – Алексий улыбнулся, – чтобы ты смог без помех закончить своё становление в роли полководца, но тут уж как получится.

– А кто может этому помешать?

– Внешние враги, Марк. Прежде всего – Восточная Империя, Византия. Император Маркиан сразу был против меня, но в последние годы наметилось некоторое потепление, я думал, что мы как-нибудь договоримся. Однако его внезапная смерть нарушила эти планы. Сейчас там правит Лев Макелла, по прозвищу «Мясник». Он не идёт ни на какие переговоры, я для него – досадная помеха его планам на власть над всей Римской Империей. Сейчас он опасается нападать, так как совсем не глуп, и видит нашу силу. Он пытался опередить нас в Карфагене, но мы успели раньше. Сейчас, скорее всего, он попытается договориться со свевами, это наши давние враги, и они охотнее пойдут на союз с нашими противниками, чем с нами. А он может пообещать им часть римских земель за помощь. Есть и другие «доброжелатели», ненавидящие Рим, которые могут объединиться против нас. Так что, война, я думаю, неизбежна.

– Да, – задумчиво протянул Марк, – как говорил один мудрец, «Хочешь мира…

– …готовься к войне!» – закончил Алексий, и отец с сыном понимающе рассмеялись.

Римский октябрь – это уже не лето, но ещё не совсем осень. Погода радует теплом и солнцем, но уже нередки дожди, налетает иногда холодный ветер, и всё говорит о том, что зима не за горами…

Молодые новобранцы Первого Сардинского Легиона съезжались в Рим из ближних провинций и пригорода, чтобы начать военную службу. Марк, приехал с Сардинии и в тот же день побежал в корчму толстяка Публия, где у молодых легионеров был негласный пункт сбора и обмена информацией.

Хозяин корчмы принимал записки и послания от молодых легионеров, их приятелей и подружек, передавал сведения, кто приходил на днях и когда обещал появиться вновь. Охотно отпускал небогатым новобранцам вино и простую пищу в долг, и частенько не требовал возврата.

За это легионеры всегда проедали и пропивали своё жалованье и родительские подарки только в корчме дядюшки Публия, которую так все и называли, полностью игнорируя официальное название «Золотой фазан». Сын корчемника, Секунд Публий, вернувшийся из Александрии, хотя и не достиг особых успехов в военном деле, также был зачислен в Легион и появлялся в отцовской корчме вместе с соратниками по своей центурии.

Марк пришёл в корчму уже под вечер, застал там несколько компаний молодых легионеров, заказал для всех несколько кувшинов вина, но надолго не задержался, так как не застал никого из друзей. Дядюшка Публий сообщил, что его друг Рем заходил несколько раз, и скорее всего, завтра с утра будет здесь.

С замиранием сердца Марк осведомился, не приходила ли в корчму девушка по имени Агриппина, не спрашивала ли о нём? За что Публия уважали и выбрали своим посредником молодые легионеры, это за его нелюбопытство к их личной жизни. Толстяк равнодушно принимал и передавал послания, никогда не позволял себе не только непочтительного слова, но и взгляда.

Толстяк только кивнул, и передал Марку записку – лист бумаги, сложенный в несколько раз и скреплённый восковой печатью и надписью «Марку Децию». Он разломал печать, развернул бумагу. Там было написано: «Я в Риме. Как только приедешь, дай мне знать. Агриппина».

Марк велел дядюшке Публию передать Рему, чтобы он его ждал, когда появится, а для Агриппины написал ответ на её же записке: «Завтра с утра буду в корчме, Рем тоже должен прийти. Ждём тебя! Марк». Вышел за дверь, поискал глазами уличных мальчишек, специально крутившихся здесь. Передал одному из них записку с повелением сегодня же доставить адресату, подкрепив поручение серебряной монетой.

Гонец умчался, провожаемый завистливыми взглядами приятелей, а Марк отправился домой.

На следующий день он уже с утра снова был здесь. Возле входа его перехватил вчерашний мальчишка и передал ответ Агриппины: «Завтра приду обязательно, только может, чуть позже. Непременно дождитесь меня!». Марк зашёл внутрь, поздоровался с Публием, сел за столик недалеко от входа. Заказал вино и сыр, стал ждать.

С дочерью местных александрийских чиновников Агриппиной они познакомились во время учёбы. Начиналось всё как лёгкие приятельские отношения: они гуляли втроём, вместе с Ремом, обсуждали прочитанное и свои новые знания, после, делились какими-то идеями, а затем, когда разговоры шли так легко и непринуждённо, им хотелось просто болтать между собой обо всём сразу и ни о чём конкретно. Казалось, что девушка была таким же товарищем, никому не отдавала предпочтения и держалась одинаково с каждым из них. Невысокая, порывистая, с вьющимися тёмными волосами, яркими глазами на лице с правильными, мягкими чертами, она была красива живой, не искусственной красотой. При этом имела не только острый ум, но и столь же острый язычок.