Поэма «Анна Снегина» автобиографична. Время действия в ней 1917–1918 годы, то есть период двух революций и коренной ломки в деревне. Но в поэме они даны вторым планом. Главное в ней – отношения поэта Сергея и наследницы имения Анны Снегиной. Они проходят на фоне ностальгических воспоминаний об их юности и сожаления о том, что былого, увы, не вернуть.

Сергей – это, конечно, сам Есенин, а Анна – Лидия Кашина, женщина в белом. Для поэта – она олицетворение душевной чистоты, осиявшей весь его жизненный путь. Память об этой женщине Сергей Александрович сохранял всю жизнь и при работе над поэмой в дымке ушедшего времени видел Лидию Кашину – мечту юности и ностальгическую грусть зрелости.

Второй брак. 1917 год Есенин встретил в Царском Селе. В начале января он присутствовал на богослужении в Фёдоровском Государевом соборе. 19 февраля в трапезной Фёдоровского городка читал стихи для членов Общества возрождения художественной Руси. На торжественный завтрак Д.Н. Ломан пригласил более ста высокопоставленных царедворцев.

Дмитрий Николаевич всё надеялся, что поэт передумает и напишет что-то, восхваляющее царя. Не добившись этого, Ломан 22 февраля дал предписание Есенину выехать в Могилёв для продолжения службы во 2-м батальоне Собственного Его Императорского Величества сводного пехотного полка. Но 27 февраля грянула революция, и Сергей Александрович, по его собственному признанию, бежал с фронта.

Через две недели после революции Сергей Александрович был уже в Петрограде, где случайно столкнулся с Рюриком Ивневым. Последний вспоминал:

«Был снежный и ветреный день. Вдали от центра города, на углу двух пересекающихся улиц, я неожиданно встретил Есенина с тремя, как они себя именовали, “крестьянскими поэтами”: Николаем Клюевым, Петром Орешиным и Сергеем Клычковым. Они шли вразвалку и, несмотря на густо валивший снег, в пальто нараспашку, в каком-то особенном возбуждении, размахивая руками, похожие на возвращающихся с гулянки деревенских парней.

С. Есенин и А. Ганин

Сначала я думал, они пьяны, но после первых же слов убедился, что возбуждение это носит иной характер. Первым ко мне подошёл Орешин. Лицо его было тёмным и злобным. Я его никогда таким не видел.

– Что, не нравится тебе, что ли?

Клюев, с которым у нас были дружеские отношения, добавил:

– Наше времечко пришло.

Не понимая, в чём дело, я взглянул на Есенина, стоявшего в стороне. Он подошёл и стал около меня. Глаза его щурились и улыбались. Однако он не останавливал ни Клюева, ни Орешина, ни злобно одобрявшего их нападки Клычкова. Он только незаметно для них просунул свою руку в карман моей шубы и крепко сжал мои пальцы, продолжая хитро улыбаться.

Мы простояли несколько секунд, потоптавшись на месте, и молча разошлись в разные стороны».

Озлобленность вчерашних друзей удивила Ивнева, и, вновь встретившись через несколько дней с Есениным, он потребовал объяснений. Сергей Александрович махнул рукой и, засмеявшись, спросил:

– А ты испугался?

– Да, испугался, но только за тебя.

– Ишь как поворачиваешь дело.

– Тут нечего поворачивать. Меня испугало то, что тебя как будто подменили.

– Не обращай внимания. Это всё Клюев. Он внушил нам, что теперь настало «крестьянское царство» и что с дворянчиками нам не по пути. Видишь ли, это он всех городских поэтов называет дворянчиками.

– Уж не мнит ли он себя новым Пугачёвым?

– Кто его знает, у него всё так перекручено, что сам чёрт ногу сломит. А Клычков и Орешин просто дурака валяли.

За две недели, прошедшие со дня свержения самодержавия, определиться с курсом Временного правительства было трудно, и пока он подыгрывал Клюеву, руководствуясь принципом не лезть на рожон…

17 марта Есенин был направлен Государственной думой в распоряжение Воинской комиссии, которая определила его в школу прапорщиков, но воинские лавры не прельщали поэта:

Это, конечно, поэзия («Анна Снегина»), но вот что писал Сергей Александрович в биографии 1923 года: «В революцию самовольно покинул Керенского и, проживая дезертиром, работал с эсерами не как партийный, а как поэт».

В левоэсеровской прессе Есенин напечатал около шестидесяти стихотворений: «Марфа Посадница», «Товарищ», «О красном вечере задумалась дорога…», «О Русь, взмахни крылами…» и другие. Что касается Керенского, то в этом вопросе он оказался на диаметрально противоположных полюсах со своим лучшим другом Л. Каннегисером: По вопросам о Февральской революции, Временном правительстве, Керенском мнения друзей разошлись, и в их отношениях наступило отчуждение. Место Каннегисера в кругу друзей Есенина занял А. Ганин. Алексей тоже был поэтом. Правда, хреновым, как говорил Сергей Александрович, но товарищ хороший. Через него состоялось знакомство с З. Райх, которая работала в редакции левоэсеровской газеты «Дело народа».

Зинаида Райх

Зина была на год старше Есенина. Современники отмечали её прелестные, как вишни, глаза и веки, как два лепестка, необыкновенную матовую кожу и тугие чёрные косы, уложенные вокруг головы. К тому же она была абсолютно женственна.

Сергея поразили её красота и обаяние. Она показалась ему «тургеневской девушкой», которые представлялись ему идеалом. Словом, находка для поэта.

Мать Зинаиды, Анна Ивановна, происходила из обедневших дворян. Отец, Август Райх, немец, выходец из Сицилии, был высококвалифицированным механиком, работал пароходным и паровозным машинистом. При женитьбе он перешёл из лютеранства в православие и при крещении получил другое имя – Николай Андреевич.