Ее волосы, несмотря на все средства, которыми она их обмазала, начинают пушиться на жаре, в точности как у меня и моей мамы. Дикие и неукротимые – хаотично вьются, не оставляя нам возможности выглядеть одинаково каждый день.

– Ух ты. Ты как Савви в параллельном измерении. Только выше и весь день носишь нормальную одежду, а не спортивную, – бормочет другая девушка, разглядывая нас по очереди. Даже Руфусу, кажется, не по себе – его мохнатая голова мотается от меня к Савви, и до нас доносится его низкий растерянный скулеж.

Саванна прочищает горло.

– Ну… думаю… мы действительно немного похожи.

Ее глаза скользят по мне. Проходит всего секунда, но я знаю, что она замечает. Мои потрепанные шнурки. Разорванные еще сильнее после вчерашнего дня джинсы. Жвачку во рту. Крошечный шрам, пересекающий мою левую бровь. Унылый хвостик, завязанный блестящей резинкой Конни, которая не подходит ни к чему, что я когда-либо надевала.

Я стараюсь не злиться, но когда ее глаза встречаются с моими, и я понимаю, что она чуть ли не по частям меня оценивает, мои глаза все же сужаются. Я осматриваю ее, но не нахожу ни одного изъяна. Она выглядит так, словно вылезла из рекламы «Лулулемона».

– Да, – соглашаюсь я. – Немного.

Возникает неловкая пауза, когда мы втроем стоим, глядя и в то же время не глядя друга на друга. Может, есть какое-то слово, чтобы описать это чувство. Может, разочарование.

– Я Микки, – говорит ее подруга, протягивая руку для рукопожатия. – Э, МакКейла. Но все зовут меня Микки, из-за… ну… – говорит она, показывая мне левую руку, на которой изображена радужная версия замка Золушки в волшебном королевстве посреди всевозможных персонажей Диснея, – таких штук.

Я беру ее за руку, жалея, что Конни не смогла пойти со мной.

И даже начинаю мечтать, чтобы Лео был здесь. Люди определяют границы моего маленького мира так, что я со своими потрепанными адидасами и внезапной неспособностью связывать слова в предложения, не могу остаться одна.

– О, – говорю я, видя кольца, надетые на средний палец Микки, когда она убирает руку. – Ты та подружка.

Лицо Микки краснеет, начиная с шеи и заканчивая кончиками ушей.

– Ладно, не подружка – отступаю я, задаваясь вопросом, не прозвучало ли это грубо. – Я про Савви, точнее девушку из ее инстаграма?

Савви упоминала девушку, с которой встречается, в нескольких своих постах, но все они создавали ощущение «моя девушка где-то в Канаде». За исключением нескольких снимков их переплетенных рук и подписей, намекающих на нее, она никогда не появляется на фотографиях. Однако кольца я вспомнила – я видела их на снимке роскошного веганского заведения на Белл-Сквер, в котором Савви ела в прошлом месяце.

– О, – говорит Савви, выглядя взволнованной. – Она не…

Микки от этого становится только краснее.

– Нет, нет, мы просто друзья. Лучшие друзья! С самого детства, – говорит она, – но…

– Извини, – выпаливаю я. – Я… увидела кольца в инстаграме и подумала…

– Ты думаешь о Джо. Она проходит стажировку в модном офисе в центре города, – говорит Микки, чья скорость адаптации в социуме намного выше, чем у меня или, по-видимому, у Савви, которая лишь выдает «да» в качестве подтверждения.

Снова наступает тишина. Я пинаю комок грязи в мокрой траве, как раз в тот момент, когда Савви смотрит вниз и делает то же самое. Это нервирует. Я понимаю: пока мы избегали того, ради чего пришли сюда – мы обе нарушаем правило, находясь здесь. Негласное. Зарытое так глубоко в прошлом, что наши родители даже не рассказали о нем. Оно имеет странную власть над нами даже сейчас, когда мы стоим друг перед другом в доказательство того, что мы обе настоящие.

– Я, э-э… мой папа скоро напишет. Он заканчивает кое-какие дела.

Я вздрагиваю, как только говорю: мой папа. Потому что он не мой папа, не так ли? Технически он наш папа. И только теперь эта деталь кажется менее абстрактной и более реальной, как барьер между нами, к которому мы обе прикасаемся.

Савви кивает.

– Не хочешь присесть?

Я смотрю на скамейку, зная, что если позволю этому случиться, звон в моем мозгу превратится в крик.

– Может, лучше прогуляемся вокруг озера?

Савви, кажется, вздыхает с облегчением.

– Да.

– Я подожду здесь с Руфусом, – говорит Микки, подмигивая. – Попробуй узнать, у кого он украл этот SPF-60[14].

Я знаю Микки всего несколько минут, но, когда мы выходим на посыпанную гравием дорожку, я искренне скучаю по ней. Мое горло кажется суше, чем клейкая лента на верхней части скейтборда, а ладони такие мокрые, словно я вылезла из зарослей водорослей, как озерное существо. Я чувствую себя… не в своей тарелке. Не тем человеком, которым обычно являюсь.

Мне никогда не приходилось думать об этом раньше, и не было того, с кем себя сравнить, а теперь эта прогулка, разговоры, инстаграм с шкалой крутости – новый способ самоопределения, которого у меня никогда раньше не было.

Мы молчим, пока отходим на некоторое расстояния от людей, прогуливающихся у озера. Она ведет себя так, словно это все в порядке вещей, но когда оглядывается, чтобы убедиться, что я все еще здесь, беспокойство, созревающее в ней, становится очевидным. Интересно, для нее это то же самое, что и для меня – странное ощущение, будто видишь другую версию себя, и внезапный страх, когда перестаешь понимать, а нравится ли тебе это вообще.

– Ну, – начинает Савви.

У меня вырывается нервный смешок, чего раньше со мной никогда не случалось.

– Ну.

Я не могу на нее смотреть, и в то же время пялюсь на нее. Мой взгляд сосредоточен на ней и на пространстве вокруг нее – везде и нигде одновременно. Я – не я, когда нахожусь рядом с ней. Мне трудно понять, что более странно: то, что мне о ней известно, или то, что нет.

Она неожиданно сходит с тропинки, вылавливает брошенную кем-то бутылку и направляется к мусорному баку. Я стою как вкопанная, сомневаясь, должна ли последовать за ней, но девушка даже не оглядывается.

– Как меня это раздражает, – произносит она в качестве объяснения, когда возвращается.

Но это короткое мгновение дает мне возможность увидеть мир, в котором живет Савви – или, по крайней мере, мир, каким она его делает. Чистый. Точный. Контролируемый. Все то, что ко мне никак не относится.

– Я начну, – говорит она с видом человека, привыкшего брать ситуацию в свои руки. – Думаю, нужно сказать: я всегда знала, что меня удочерили.

Мы идем, но она не отрывает от меня взгляд, показывая, что я всецело владею ее вниманием. С самого начала становится ясно, что она не из тех, кто делает что-то наполовину – когда она сосредоточена на мне, она действительно сосредоточена, отрываясь только для того, чтобы уступить дорогу велосипедистам и детям на самокатах.

– А мне, наверное, нужно сказать… Что я понятия не имела о твоем существовании.

Я боюсь, что она может неправильно это понять, но девушка лишь кивает в ответ.

– И я о твоем тоже. Мои приемные родители всегда говорили, что мои биологические были слишком юными и даже не встречались. Но похоже, у них появилась ты.

Не успев подумать, как помягче выразиться, я бормочу:

– Ну, еще три брата.

Брови Саванны подлетают вверх.

– У тебя три брата? – Это то, что она произносит вслух, но я слышу: «У нас три брата?»

Я удивлена внезапной искре чувства, вспыхнувшей внутри меня к этим диким, нелепым, гадким мальчишкам, которые научились своим самым диким, нелепым и гадким выходкам у меня. И даже не от мысли, что она захочет иметь с ними что-то общее. Скорее, наоборот, мне страшно, что она не захочет. Вдруг она будет плохо думать о них – об этих маленьких продолжениях меня: пухлых щечках, грязных пальцах и разбитых коленках, которые создают мой мир.

Когда я наконец решаюсь взглянуть на Савви, ее брови приподнимаются, выражая едва заметную радость. Как будто она понимает. Возможно, нам все же стоит попытаться.