— Да, сударь, — ответила она, — к вашим услугам, если смогу вам в чем-то помочь.

— Очень даже можете, голубушка, — сказал я, спрыгнув из коляски на землю, — я новый владелец дома и усадьбы Жювиньи.

— Вы? — вскричала она. — Не может быть!

— Почему же?

— Да ведь хозяин приезжал дней пять-шесть тому назад. Это маленький высохший старичок, показавшийся мне скопидомом, а вот вы…

— Я скорее похож на человека, который швыряет деньги на ветер, а не копит их, не так ли?

— О! Сударь, я имела в виду другое.

— Если бы вы даже произнесли это, матушка, я бы не обиделся, потому что это неправда. Я скажу, чтобы вам было спокойнее на душе, что маленький высохший старичок, похожий на скопидома, действительно купил поместье Жювиньи и приезжал сюда, но я выкупил у него имение, дав двадцать тысяч франков сверху, и теперь тоже приехал взглянуть на свои владения. В любом случае, любезная, если вам неприятно меня сопровождать, я осмотрю все сам, ведь метр Деброс передал мне ключи.

— Неприятно вас сопровождать, сударь? Напротив, я рада, что имение моей бедной крошки досталось вам, а не тому старому скряге.

— Простите, голубушка, кого вы называете бедной крошкой?

— Мою бедную маленькую Эдмею, кого же еще!

— А вы, случайно, не кормилица госпожи де Шамбле?

— Да, сударь, и не только кормилица, но и воспитательница.

— Значит, вы мать Зои?

— Вы сказали «мать Зои»? — удивилась женщина.

— Нет, я ничего не сказал.

— Ну да, сударь… Хотите, я угадаю, кто вы такой?

— О! Я ручаюсь, что вам это не удастся, голубушка.

— Я не угадаю? — воскликнула она, приближаясь ко мне. — Я не угадаю?

— Нет.

— Так вот, вы господин Максимильен де Вилье, слышите?

Признаться, я был просто ошеломлен.

— Право, любезная, — произнес я, — не вижу смысла от вас таиться; к тому же, если я попрошу не говорить об этом никому, вы это сделаете, не так ли?

— О! Все, что вам будет угодно, сударь.

— Вы правы: я Максимильен де Вилье, но откуда вам это известно? Женщина достала из-за своего шейного платка письмо.

— Вам знаком этот почерк? — спросила она.

— Почерк госпожи де Шамбле!

— Да, он самый.

— Ну, и о чем же говорится в этом письме?

— О! Читайте, сударь, читайте! Я развернул письмо и прочел:

«Дорогая Жозефина!

Я хочу сообщить тебе хорошую новость. Грасьену купили замену, и они с Зоей поженятся, как только будут улажены все формальности. Постараюсь прислать за тобой экипаж, чтобы ты могла приехать на свадьбу, — я буду очень рада снова тебя увидеть.

Если ты спросишь, как это получилось, я отвечу: «Чудом» — и добавлю: «Молись за доброго и благородного молодого человека по имени Максимильен де Вилье».

Твоя бедная Э.»

Я посмотрел на старушку.

— Это правда? — сказала она.

— Да, это так, матушка, — ответил я со слезами на глазах.

Затем, после недолгого колебания, я спросил:

— Не могли бы вы продать мне это письмо?

— Нет, ни за какие деньги, — ответила Жозефина, — но я хочу вам его отдать.

— Спасибо, спасибо, матушка! — вскричал я.

Не раздумывая, я живо поднес письмо к своим губам и поцеловал его.

— Ах! — воскликнула Жозефина. — Так вы ее любите!

— Я? Вы с ума сошли, голубушка! Я встречался с госпожой де Шамбле только раз в жизни.

— Эх, сударь, — промолвила старушка, — разве этого недостаточно для человека, у которого есть глаза и сердце?

И она дополнила свои слова жестом, не поддающимся описанию.

Я задумался. Эта простая добрая женщина инстинктивно прочла в моей душе то, о чем я сам еще не подозревал.

— А теперь, — сказал я, — не покажете ли вы мне поместье?

— О! С большим удовольствием, — ответила Жозефина, — пойдемте.

— Сударь, надо ли распрягать лошадей? — спросил кучер, который меня привез.

— Ну, конечно, я даже не уверен, что уеду сегодня вечером.

Затем я обратился к Жозефине:

— Можно ли будет переночевать здесь, если мне захочется остаться?

— Разумеется, сударь, я приготовлю вам постель. О! Вы увидите, что в доме все в полном порядке, в том же виде, как его оставили господин с госпожой.

— Но ведь господа давно покинули имение, не так ли?

— Четыре года тому назад.

— Возвращались ли они сюда с тех пор?

— Госпожа приезжала дважды, а господин — ни разу.

— Госпожа ночевала здесь во время своих приездов?

— Да, она проводила в имении ночь.

— И госпожа не боялась оставаться одна в доме?

— Чего же ей бояться? Бедная крошка! Она никогда никому не желала зла, и Господу не за что ее наказывать.

— И где же она спала?

— В своей девичьей комнате, я вам ее покажу.

— Ну что ж, пойдемте туда. Мы направились к дому.

Это было одно из тех небольших красивых зданий из камня и кирпича, с крышей из кровельного сланца, какие возводили в царствование Людовика XIII.

Лестница из десяти — двенадцати ступеней вела на округлую веранду, огороженную прелестными перилами.

На веранду выходила передняя, из которой можно было попасть в обеденную залу и гостиную.

За гостиной располагалась библиотека.

Большая каменная лестница с железными перилами вела на второй этаж: именно туда мне и не терпелось подняться.

Парадная дверь вела в ухоженную гостиную, украшенную стенными коврами эпохи Людовика XV; ее окна выходили на самую красивую часть парка, через который струилась река Майен; с одного ее берега на другой был перекинут мост.

Затем мы прошли в спальню, стены которой были обиты зеленой камкой.

Здесь Жозефина остановилась и, положив мне руку на плечо, проговорила:

— Смотрите, сударь, в этой комнате бедная малышка появилась на свет. Пятнадцатого сентября будет ровно двадцать два года, как это случилось. Кровать, на которой она родилась, с тех пор стоит на том же самом месте. Роженица протянула мне ребенка со словами: «Жозефина, вот твоя дочь — я боюсь, что мне не доведется быть ее матерью!» И правда, через день эта несчастная, милое и святое создание, преставилась. Два года спустя отец Эдмеи снова женился и затем умер, оставив второй жене пятьсот тысяч франков наличными, а дочери — примерно в три раза больше. Но он завещал Эдмее не деньги, а прекрасные земли и дома вроде этого. Почему только господин де Шамбле их распродает? Я не знаю точно, — продолжала Жозефина, качая головой, — но подозреваю, что он хочет купить на эти деньги другие земли и дома, красивее и лучше прежних. Ах, бедная моя родная малышка! Когда пятнадцать лет спустя Эдмея лежала в первую брачную ночь на этой самой кровати с разбитой окровавленной головой, я вспоминала о ее несчастной матери, доверившей мне свою дочь, и думала, что мое сердце разорвется от горя….

— Простите, — перебил я, — мне не совсем понятно… Вы сказали: «пятнадцать лет спустя, в первую брачную ночь» — а ведь только что сами говорили, что госпоже де Шамбле скоро исполнится двадцать два года и она вышла замуж четыре года тому назад. Когда же она вышла замуж — в пятнадцать или в восемнадцать лет?

— Дело в том, что моя дорогая крошка была замужем дважды, если только ее первое замужество можно назвать браком… Я до сих пор слышу крики Зои! Когда я прибежала, было уже поздно. Сударь, Эдмея лежала здесь, истекая кровью, белая как воск, а на ее голове зияла страшная рана.

— Что же все-таки случилось?

— О! Все это осталось тайной, мы так ничего и не узнали. Только Зоя и сама госпожа могли бы рассказать, как было дело, но ни та ни другая до сих пор не желают говорить на эту тему. Мне-то кажется, что этот изверг, господин де Монтиньи, хотел убить Эдмею.

— Кто такой господин де Монтиньи?

— Ее первый муж: протестант, еретик и безбожник. Мачеха Эдмеи, англичанка, выдала ее за этого негодяя. К счастью, священник…

— О-о! — воскликнул я. — Вот и опять появился священник.

— О да! К счастью, как я говорила… Я снова перебил ее:

— Мужчина небольшого роста, не так ли? Лет пятидесяти пяти-пятидесяти шести, зеленоглазый, остроносый и тонкогубый, с темными редкими волосами, зачесанными на виски?