– Согласен. – Денис ответил не задумываясь. – Хочу изнутри взглянуть на жизнь нашей элиты.

Саныч молчал долго, не меньше десяти минут, придирчиво изучая одного из лучших своих работников. Денис прекрасно понимал охватившие начальника сомнения. Перевод в белый сектор, обособленный от общей городской сети коммуникаций, можно было считать повышением, но послать туда человека, говорившего о жителях этого района с нескрываемым презрением, было чертовски опасно.

– Ты точно не политический? – Начальник, наконец, прервал молчание.

– Саныч. Вся политика и так осталась на Земле. Я же не дурак, и понимаю, что мы все здесь просто колонисты, и не выживем, если будем грызть друг друга.

– Хорошие слова. Теперь сделай так, чтобы и дела были не хуже. Иди собирайся, завтра утром выезжаешь. Снабженцы как раз должны к вечеру корпуса восстановить. Туда сейчас все силы брошены.

Денис молча вышел, понимая, что продолжения беседы не будет. Но в дверях замер. Был один вопрос, который ему давно уже хотелось задать начальнику, и кто знает, будет ли еще такая возможность.

– Саныч, а ты кем был на Земле?

– Никем. Сидел в свои тридцать четыре на бюджетном окладе инженером при музее в Коломне, и не скулил. А чего мне скулить было, ни жены, ни детей, ни машины… – Саныч взял себя в руки, и зло сверкнул фиолетовыми глазами. – Иди Титов. Завтра к пересменке без опозданий.

Денис вышел из здания штаба, и неторопливо направился к своему общежитию. Он изредка поднимал глаза на информационные панели, которые украшали половину домов черного сектора, и только горько усмехался. Даже не тому, что он уже почти пропустил время обеда, и останется голодным до самого вечера. Усмехался именно этим панелям с их бесконечной агитацией за рабский труд во имя идеалов будущего. А в перерывах между агитациями и напоминаниями о запретах эти панели показывали часы. Стилизованный под старину циферблат с неумолимо бегущими стрелками. Денис часто смотрел на эти часы, и пытался понять логику того человека, который решил, что рабочий класс просто обязан следить за временем. И всегда везде опаздывать, всегда спешить. Он не видел ни в белом секторе, ни в синем подобных украшений, только здесь.

Трудно не быть «политическим», живя в самом низу социальной иерархии. А, может быть, и легко, потому что почти все, кого он успел узнать за эти месяцы жизни в колонии, совершенно не интересовались, что же происходит за пределами их мира. Они шли на свои смены к приписанным им местам работы, затем шли обратно в свои норки спать, добыв заветные талоны на положенную им химическую бурду, и твердо знали, что еще один день они проживут точно.

Денису такая позиция была чужда. Всю жизнь ему в голову вдалбливали две простых, но при этом исключающих друг друга истины. С одной стороны, было общество с его красивыми рекламами хорошей жизни, кричащие – делай, и у тебя все будет. И, каким бы ни был политический строй, людям всегда обещали возможность достижения этой самой «хорошей жизни». А с другой… С другой был отец, всю свою жизнь проработавший судоремонтником, и всегда говоривший, что выше шапки не прыгнешь. Что наверху все места пригреты и пришлым там не место. И что вообще не к лицу рабочему человеку лезть туда, где он не нужен.

Раздражали обе эти истины одинаково. И отцовское молчаливое соглашательство, способное вытерпеть любое решение начальства, лишь бы не выделиться из общей массы таких же работяг, и кричащие о недостижимой мечте рекламы, сгубившие не одну тысячу ищущих счастья общедоступным путем.

Иди в институт, и перед тобой откроются все двери, сказал однажды модный блогер в одном из бесконечных видео. И Денис пошел несмотря на то что отец был против. И вполне хорошо закончил это учебное заведение, но двери так и не открылись. Радужное будущее с интересной работой и положением в обществе так и не наступило. А потом было подполье, митинги, и та девочка, горящая заживо за чужие амбиции. И впервые за почти полгода нахождения здесь, на совершенно чужой для него планете, Денис поймал себя на мысли, что рад этому. Он действительно вырвался из трясины земного существования. И, может быть действительно пора уже прислушаться к отцу, и перестать играть в политику. Попробовать, наконец, просто жить.

С этими мыслями Денис и добрался до своего общежития. Собирать ему было нечего. Сменный рабочий костюм остался в шкафчике в штабе, а другой одежды он просто не имел. Принадлежности для гигиены, выдаваемые раз в две недели, как раз подходили к концу, не жалко и выбросить. А потому мужчина просто растянулся на кровати и постарался забыться сном. Завтра его снова ожидают перемены в жизни, но волнения это не вызывало никакого.

Он явился в штаб за полчаса до пересменки. Долго слушал последние сплетни о происшествии, на этот раз, для разнообразия касавшиеся количества пострадавших, которое уже шло на тысячи. Участникам той операции настоятельно рекомендовали не распространяться об увиденном, чтобы не допустить вспышки паники, и Денис честно следовал этой рекомендации. Он не вполне понимал, для чего поддерживать в людях, и без того находящихся под защитой внешних стен посреди враждебного мира такой уровень страха, но видел, что им очень важно верить в нерушимость этих самых стен. А потому лишь согласно кивал, когда кто-то из сплетников ссылался на него. Пусть мелят что хотят, раз других тем для разговоров все равно нет.

А уже спустя час его вели по цокольному этажу заново отстроенного корпуса перинатального центра пара одетых в белое невзрачных мужчин. Вели молча, не рассказывая, не объясняя, и вообще всячески подчеркивая огромную дистанцию между обладателями темно-серых роб и хозяевами белого сектора.

– Это ваше рабочее место. – Один из провожатых, памятный Денису по прошлому приезду длинноволосый. – Там, чуть дальше, жилая комната с душем и уборной. Питание вам будут привозить сюда же.

– Выходить-то мне можно? – поинтересовался Денис, даже не пытаясь прятать в голосе охватившее его раздражение.

– Выходить можно, но в границах территории медицинских корпусов. Здесь есть уютный сквер, где можно безопасно прогуляться. – длинноволосый его эмоции пропустил мимо себя.

Неприкрытая издевка больно кольнула самолюбие мужчины, но он промолчал. Нечему здесь было удивляться. Даже сменившие планету люди остались, все равно, теми же людьми, не упускающими шанса показать свое превосходство и значимость. Совсем не так говорил этот волосатый юнец, когда в Денисе и других работягах была действительно острая необходимость. Не было ни издевок, ни снобизма, ни вот этого завуалированного хамства. Только непонятно, когда этот парень был настоящим? Там, когда встречал вездеход со спасателями, или сейчас, когда упивался своей маленькой властью объявить другим людям не им установленные ограничения.

Денис мысленно махнул на него рукой, и первым вошел в указанное помещение. Небольшой пульт слежения и управления роботами, одно кресло перед ним, и круглый стол с тремя стульями в дальнем углу. И сразу несколько камер видеонаблюдения по углам кабинета. В рабочей зоне не было ничего лишнего, и ничего, что могло бы отвлечь оператора от его функций. Денис быстро оглядел мониторы пульта, удостоверился, что отсюда оператор может отслеживать состояние сетей всего белого сектора, и прошел дальше, в жилую комнату.

Тоже ничего удивительного. Обычная кровать с тонким, но довольно удобным и приятным матрасом, пара прикроватных тумбочек, с уже стоявшим на одной из них гигиеническим комплектом, чуть дальше приоткрытая дверь в душевую, совмещенную с туалетом. Ничего лишнего. Денис даже оглядел стены в поисках описи имущества, так сильно это место напомнило ему армейский кубрик. Но не нашел.

– К своим обязанностям приступите через три дня, как только откроем корпус. Пока обживайтесь. – сказал напоследок длинноволосый, и оба провожатых вышли.

– Вот же индюк напыщенный. – Денис присел на край кровати, по привычке поправил подушку, и в руку сам собой скользнул небольшой портативный компьютер.