К концу похода я уже могла описать разницу между коротким рауш-наркозом и интубационным, умела даже рассказать про аппарат искусственного кровообращения и его использовании на отключенном сердце.
Звонок телефона вырвал меня из сна, видимо, я все-таки успела задремать под мерное покачивание автобуса. За окном опустился глубокий синий бархат сумерек, и начали мелькать огоньки.
– Дрыхнешь? – поинтересовался Петька. – А ты помнишь, что просыпаться лучше всего, когда рядом анестезиолог?
– Я даже помню, что из всего многообразия сладкого ты больше всего любишь сны! Сладкие сны!
– Слушай, а почему мы с тобой все-таки расстались? Ведь все было так прекрасно. Только не говори, что ты меня к кому-нибудь приревновала, что я дышал пациентке «рот в рот», а ты не простила!
– Ага, дышал, а с других мест помаду стереть забыл! – пошутила я в ответ и засмеялась.
– Чего-то не припоминаю такого! – и я представила, как Петька озабоченно почесал свою длинноволосую голову.
– Ну, ты же сам всегда говорил, что хороший наркоз – это анестезия души и резекция памяти! – веселилась я. – Ты столько лет в профессии; видимо, сказывается. Слушай, а вдруг я тебя не узнаю?
– Узнаешь, не переживай, я мало изменился! Но если хочешь, я разведу рядом с собой сигнальный костер! Йо-хо-хо! – парировал Петька и вырубился вместе с моим телефоном. Зарядка бессовестно закончилась, а вместе с ней и наш диалог.
Я откинулась на сидении и вытянула ноги. Почему же мы тогда расстались? Первое время Петька прилетал в Москву, используя для этого любой повод. Мы проговаривали по телефону половину наших стипендий. Но он не мог перевестись в Москву, а я не могла Москву оставить. Мы вроде бы бежали в одной упряжке, но нас все больше тянуло в разные стороны. Наши цели не пересекались и не соприкасались. Мы, как будто, медленно, но верно двигались к разным полюсам. Он совсем не понимал моего увлечения классической музыкой, а меня в какой-то момент перестали цеплять его восторженные рассказы об анестезиологии.
В начале девяностых я с оркестром консерватории волей случая попала в Братск и тут же сообщила об этом Петьке. У него были какие-то сложности по работе, и он предложил мне самой прилететь в Иркутск. Ограничение времени, нервы, потраченные на покупку билетов, объяснения и сложности с руководством взвинтили меня до предела. Но, несмотря на все препятствия, я прилетела, всего на четыре часа, но прилетела. А Петька… Петька не смог. У него была сложная, непредвиденно затянувшаяся операция, и он не успел. Я просидела в аэропорту все 4 часа до обратного рейса, не мигая смотрела на входную дверь в ожидании, а Петька не приехал. Я плохо помню обратную дорогу. Кажется, я заболела и слегла с высокой температурой. Я даже обрадовалась, что можно было не ходить на работу. В сложившейся ситуации – это был бесспорный плюс. Из минусов – я поняла, что начала потихонечку умирать, и мне было сложно понять, что перевешивало в тот момент.
После возвращения в Москву Петька еще какое-то время звонил мне, пытался объясниться. Но я была обижена и никак не могла его простить. В голове крутилась мысль, что мы легко прощаем, пока любим. Конечно, я его любила, но все равно не прощала. А еще я очень боялась, что все эти его звонки исключительно из чувства долга или жалости ко мне. В последнем разговоре Петька сообщил, что уезжает на стажировку в Испанию. А через месяц наша семья переехала в новую квартиру. Писем я с тех пор, естественно, не получала, нового адреса Петьки тоже не знала. Я страдала, долго жила воспоминаньями, пыталась его искать, но безрезультатно. Больше я своего рыцаря Айвенго, капитана Грея и поющего пирата не видела и не слышала. До вчерашнего дня. А сегодня я уже мчусь к нему навстречу в новой красивой шляпе, стягивающей голову жестким обручем, терплю кусачий бюстгальтер, придающий груди идеальную форму и постоянно поправляю макияж, призванный добавить свежести моему лицу. Да, еще забыла про каблуки-убийцы, мое главное орудие, бьющее наповал, которые пока преспокойно возлежали рядом со мной в ожидании своего звездного часа. Куда меня несет, зачем, нужно ли ворошить прошлое и искать приключения на свою пятую точку?
Но тут, оборвав эти непрекращающиеся размышления, автобус выплюнул меня в темную южную ночь. Водитель, предупрежденный, что я не понимаю иностранных языков, активно жестикулировал и всем своим видом показывал, что именно сейчас мне надо выходить. Так я оказалась на остановке в темноте, в непонятном месте, без телефона, при полном отсутствии даже намека на наличие рядом автостанции. Я с ужасом провожала взглядом огни автобуса, которые становились все меньше и меньше, пока совсем не исчезли. Из ниоткуда пришла фраза, где-то давно услышанная и осевшая в голове:
«Вот тебе и приключения, – подумала задница. Вот тебе и задница! – подумали приключения».
Я присела на лавочку, посмотрела на часы и поняла, что приехала на два часа раньше запланированного времени. Непонятно только, куда приехала. Главное, не думать, что это самое плохое, что могло со мной случиться, а то пренепременно будет еще хуже, проверено на собственном опыте. «Пипец, лютый пипец наступает! Но нет, я же не потерялась! – говорила я себе. – Просто кто-то переместил автостанцию в новое место! И это такой квест, не для слабонервных, конечно, – найти нужную автостанцию в Испании ночью».
Дул теплый осторожный ветерок, такой легкий, как дыхание. Шелестели листвой высокие кусты. Было полное ощущение языческого восприятия природы, как живого существа, как тогда, в Крыму у моря… Мы с Петькой все время были вместе. Мы то не могли наговориться, то вели долгие безмолвные диалоги под плеск волн. Где-то я прочитала, что если с человеком комфортно молчать, то это твой человек. С Петькой было комфортно. Он был легким в общении и очень доступным. Наши отношения были тоже без пятиэтажных конструкций, простыми и понятными. Петька всегда искрился, как бокал шампанского, он увлекал, завораживал, тащил за собой. Такой пришелец из мира мечты, сравнивающий работу врача с экстремальными видами спорта, балансирующими на грани жизни и смерти, и с серьезным видом утверждающий, что жить в принципе вредно …
Голосистая толпа тинейджеров нарушила тишину и мой временный робкий покой. Полный «пипец» никак не хотел меня оставлять и демонстрировал безграничные варианты своего развития. Парни двигались в мою сторону, размахивая руками и что-то бурно обсуждая на своем языке. Внутри неприятно екнуло, я напряглась и стала глубоко дышать. «Не выделяй адреналин сама, пусть его лучше выделяют другие!» – вспомнила я любимую Петькину фразу и тут же увидела вдали спасительный силуэт полицейского. Он стоял, широко расставив ноги и выпрямив спину. От него веяло надежностью и уверенностью. Мне сразу полегчало. По крайней мере, есть куда бежать, если что. Между тем, к молодым парням присоединились, непонятно откуда взявшиеся говорливые женщины с боевой раскраской, в которых я легко опознала ночных бабочек, возвращающихся с работы. На остановке становилось все оживленнее. Они все вместе хохотали, что-то обсуждали, толкались и, к моей радости, совсем не обращали внимания на скромно сидящую в уголке тетку в шляпе, замотанную широким шарфом и чувствующую себя полной идиоткой. Я бросила быстрый взгляд на полицейского. Он был на месте. «Наша милиция нас бережет! И не наша – тоже!» – с удовольствием продекламировала я про себя, а в душе появилась робкая надежда все это пережить и выжить.
Утро было прелестно новизной и свежестью. Солнце быстро просыпалось. Первым это почувствовал мой макияж, который потихонечку начал плавиться, превращаться в непонятные катышки и медленно сползать с лица. Волосы под тесным головным убором примялись настолько, что приняли форму черепа, и мне пришлось снова спрятаться под ненавистной шляпой от этой ужасной вспотевшей прилизанности, от разогревающего все вокруг солнца, от себя и от всей этой действительности. Бюстгальтер царапался с утроенной силой. Через какое-то время мне захотелось снять не только одежду, но и кожу. Есть, пить и все остальное тоже хотелось. Меня по-прежнему никто не искал, и нужно было что-то срочно предпринимать. Понимая, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих, я отправилась за помощью к полицейскому, мобилизовав все свои скудные знания иностранных слов. Он был моей надеждой и опорой всю ночь, кому как не ему спасать и возвращать дальше к жизни заблудшую овечку. «Эх, где наша не пропадала!» – сказала я себе и вежливо поздоровалась с полицейским сначала по-английски, потом по-немецки, потом по-русски. Тишина в ответ выглядела несколько странной. Полицейский не реагировал и даже не повернул в мою сторону головы. «На посту стоит, при исполнении, нельзя ему разговаривать!» – подумала я и обошла его с другой стороны.
