– Просто там у них поезд – единственный транспорт, – объяснял папа, и мне представлялось, что я сам проделал весь путь от Арала до Горького, глядя в пыльное окно на бесконечные пески.

Он был ещё немного смуглее меня и, как многие южане, рано начал седеть. "Старик!" – называл его, хлопая по плечу, дядя Павел. И при этом похохатывал. Меня брала злость: во-первых, какой это папа старик? У него большие сильные руки, широкие плечи, на которые я иногда забирался, чтобы лучше разглядеть мир, гладкая кожа на лице – без единой морщины! Во-вторых, этот дядя Павел много себе позволял: то на рыбалку папу увезёт на целый день, то на футбол, то в баню. Он был чуть ниже папы, но такой же крепкий и широкоплечий. Только не брюнет, а блондин.

– Ты на мне женился или на Павле своём? – обиженно спрашивала мать, подводя губы или накладывая пудру.

В ответ папа молча подходил и целовал её в затылок.

– Ой, отстань! – морщилась она. – Меня-то не берёте в свою баню, а?

А мне дядя Павел подмигивал исподтишка. Этим он не добился моего расположения, и я лишь ещё больше злился оттого, что он "отнимает" у меня папу. И вот дядя Павел вдруг исчез. Раз – и не было как будто всех этих "Старик!", похлопываний по плечу и подмигиваний в прихожей.

– Он уехал в Москву, – говорил папа, – на заработки.

Но как-то раз я увидел дядю Павла переходящим дорогу. Он прошёл мимо, даже не посмотрев на меня или не узнав. "Наверное, с заработков вернулся", – подумал я и решил, что ни за что в жизни не скажу об этом папе. Я не хотел, чтобы этот белобрысый снова появлялся у нас дома. И несколько лет никто не появлялся.

А потом возник Руслан. Он помогал родителям с покупкой машины и ни с того ни с сего начал водить папу в спортзал. Они ходили качаться через день. Когда папа раздевался, у него на животе играли кубики, как на обложках глянцевых журналов, седины стало ещё больше, но лицо было таким же гладким, как будто ему не сорок, а двадцать пять. После того, как он выходил из ванной, там оставался запах его геля для душа, отчего через меня словно пробегали молнии. В то время я уже дрочил и представлял себя таким же сильным и мужественным, как папа. А однажды даже побрился его бритвой. Руслан мне не подмигивал. Он говорил: "Привет, мужик!" – и жал мою руку так, что у меня хрустели кости.

– Мужики! – раздражённо бурчала мама, надев на голову ободок и накладывая на лицо очередную "маску". – Ушли в свой спортзал, а машину уже который день только обещают отремонтировать.

– Обещать – не значит жениться, – ответил я, подмигнув.

– Ещё один! – цокнула она языком. – Мужики одинаковые – все до одного, как близнецы!

– А тётки? – не сдавался я.

– "Тётки!" – фыркнула мама. – Это ты, надеюсь, не про меня?

Машину папа с Русланом ремонтировали регулярно. Вернее, ремонтировал Руслан – он был автослесарем. А папа просто ходил к нему в гараж. Наш драндулет, заботливо выбранный Русланом, ломался часто. Зато мама научилась ездить не хуже самого отъявленного бомбилы и теперь выезжала на работу позже, а пудрилась иногда прямо за рулём. Папа тоже ездил, но реже, всё чаще к Руслану по каким-то гаражным делам. Однажды, собираясь к нему, долго обсуждал с ним по телефону какие-то запчасти и спортивное питание, а потом, оттопырив телефонный провод и понизив голос, произнёс: "Арал". В голове у меня сразу возникла картинка, знакомая с самого раннего детства: мертвенный от зноя посёлок, корабли на песке, белая потрескавшаяся корка соли, прабабушка Марьям: чёрная точка, движущаяся издалека, и, кроме неё, – ни души.

– Ты рассказывал Руслану про Арал? – спросил я папу на следующий день.

Он чуть дёрнул глазом, а затем грустно усмехнулся и заявил:

– Мы с Русланом земляки. Он тоже в детстве жил на Арале, на острове Возрождения. Там раньше был закрытый военный городок Аральск-7, с аэродромом и лабораториями, в которых испытывали химическое оружие.

– А сейчас там что?

– Ничего. Заброшенные корпуса, разруха. Да и острова-то нет теперь, он уже соединился с сушей.

– Ты бы хотел туда вернуться? – зачем-то спросил я.

– Арал высох, – вздохнул он. – Возвращаться некуда.

Утром мама подвозила меня в школу на отремонтированном драндулете.

– Руслан ведь с Арала, как и папа? – спросил я невзначай.

– Да с какого он Арала! – буркнула мама. – Из Стерлитамака он. Татарин как татарин.

Нажав на газ, она резко стартанула на загоревшийся зелёный, и мы понеслись по Канавинскому мосту. Пробок в те времена ещё было не так много. Впереди блестели на солнце купола собора Александра Невского.

Руслан исчез так же внезапно, как и дядя Павел. Недавнего компаньона по гаражу и спортзалу папа называл "хитрожопый", но продолжал ходить качаться. Волосы белели, а на лице начали появляться морщинки, но они лишь придавали ему мужественности.

Я долго не решался признаться себе в том, что дрочу на отца. Пытался представить: у него огромный смуглый член, как у многих южан, но подглядеть так и не смог, как ни пробовал. Даже ни разу не слышал никаких звуков из родительской спальни. Видимо, они трахались очень тихо. А когда я представлял маму в постели рядом с папой, мои фантазии тут же прекращались, будто из меня выдергивали штекер. К окончанию школы я уже осознавал себя геем или как минимум бисексуалом. Мне повезло найти Кольку на просторах проросшего интернета. Он был старше на год и тоже жил с родителями. Встречались мы в заброшенном здании психбольницы, вокруг которого стоял бетонный забор с дырками. Это в нескольких кварталах от нашего дома. Я представлял себе, что попал на покинутую людьми лабораторию на острове Возрождения и уходить мне некуда, потому что кругом – горячий и солёный Арал.

Колька научил меня сосать. В первый же раз, в кабинете с зелёными стенами. Весь пол был усеян битым кирпичом и осколками стекла.

– Берёшь в рот и обсасываешь, – громко шептал Колька и хватал губами мой член. – Главное – зубами не задевай. Ё-моё, а смазки-то у тебя сколько!

Мы начали с орала, а в какой-то из разов перешли к аналу. Меня до сих пор будоражат воспоминания о том, как я потерял девственность, упёршись носом в крашеную зелёную стену, и было жарко, будто в бане, несмотря на то, что всё происходило зимой.

Я уже точно не помню, как у нас впервые оказался Стас. Вроде бы он был каким-то дальним-предальним родственником. Ненамного старше меня, густобровый и щетинистый, он, кажется, остановился перекантоваться и завис месяца на полтора, благо была лишняя комната, много лет простоявшая свободной после смерти бабушки. Судя по фотографиям, когда-то, в доисторические времена, в ней останавливалась и прабабка Марьям, пару раз приезжавшая в Горький посмотреть на осколок своей семьи, а теперь мама поселила туда Стаса. С его появлением она как-то неожиданно оживилась: красилась тщательнее обычного, суетилась, варила "мужикам" кофе и делала окрошку. Стас оказался довольно молчаливым и очень аккуратным: брился каждое утро, к вечеру неизменно обрастая, вешал рубашки на "плечики", чистил туфли перед выходом, а вечером ставил их в ряд с новыми папиными кроссовками – ярко-синими, как кусок летнего неба. Работал он не то рекламщиком, не то страховым агентом, и постоянно ходил в костюме с узкими галстуками. В этом же прикиде я и наткнулся на него в нашей заброшке, куда мы с Колькой пришли передёрнуть и потрахаться. Стас стоял с приспущенными штанами в нашем любимом "зелёном кабинете" боком к дверному проёму и пялил моего отца. Я узнал его по седому затылку и синим кроссовкам, крепко стоявшим на остатках пола среди битого кирпича и осколков стекла. Член Стаса, словно поршень, двигался в папиной заднице, а папа громко дышал, когда наши глаза столкнулись.

– Это оттого, что ты рос без отца? – спросил я его на следующее утро, как только в квартире остались мы одни.

Он чуть дёрнул глазом и грустно усмехнулся. На нём была футболка, трусы-боксеры и шлёпки. Пару минут назад он вышел из ванной, распространяя за собой запах своего геля для душа.