- Иди, иди уже! - пей сама свой илач.

   - А?.. пойду, пойду дальше мучиться, - сказала чинно чина всех тёток, вышла охая.

  В кухоньке непонятная тишина установилась, только солома шуршала под ногами и упругая семечковая шелуха потрескивала.

  Тюша обрадовался тишине, будто тёплый бабушкин калач откусил.

  - Ну, что вы хотели мне теперь дать!? - спросил он приунывших тёток, осмелел после ухода широкой бабки

   - Избушка взорвалась громким хохотом, надулась разноголосым смехом, обветренные весенним солнцем тётки снова повеселели, одна мама не смеялась, она обнимала Тюшу, прижимала к себе.

  Теснота обуви, и теснота давящего переживания, ужали Тюшино волнение, он сполз с сундучка, вдруг бабушка с кастрюлькой за дверью спряталась, хотелось выскочить из узкого ощущения, вбежать в простор полей.

  И выбежал. Скрылся от всех. Ветер гнал волны по морю колосков зелёной озимой нивы, низкое солнышко выползло из белых облачных сугробов, всё раздолье полей объяло Тюшу, он снял жгучую обувь и бежал босым, хлестал личико колосками, ветерком, ветками деревьев; - нет ничего красивей простора.

  Его мир снова наполнялся бесконечной щедрой волей земли. Можно бежать без конца.

  Тут твоё начало - раздольный угол. Край мирный и тихий.

   Эх, - поля-нивы цветущие! Не догнать время бескрайнее - рай земного детства.

   - Уллл...аа, впелёё...ёд!