- Был я в классе третьем или четвёртом, меня послали в нижний сельский магазин купить сахар, тюльку, и халву. В лавке было пусто, из подсобки доходил смех, решился заглянуть: продавец с дядьками выпивали. Я отошёл к стойке и стал ждать, прислушивался к гомону из подсобки; гадал, ловил намерения продавца вернуться за прилавок. Убегал обед дня.

  Скрипнула, отворилась уличная входная дверь магазина, заскочил Кабак. Осмотрел пустоту и заставленные полки, прислушался к шуму из подсобки, беспрерывно описывал неимоверно шустрые подвижки; короткие приземисто сбитые ноги, как бы и не ступали на пол, быстро бегающие зрачки прошарили все предметы, товары, и углы помещения. Моё наличие он не принимал во внимание. Вдруг резко перекинулся через прилавок, чуть не сбил меня поношенными тапочками, - их шили из старых брезентовых сумок; выдвинул шухлятку, схватил охапку с деньгами, закрыл ящичек и спрыгнул на пол. Деньги, вложил в пазуху, а мне показал кулак, пригрозил:

  - Скажешь, кому-нибудь, - убью! - и выбежал из магазина.

  Когда деньги в пазуху запихивал, одна купюра упала, как осенний лист кружила, села на пол медленно, без шелеста.

  Подсобка снова задребезжала от смеха, я встрепенулся от переживаний страха. Поднял 25 рублей, которые никогда в жизни не держал, вложил в карман; опасение выдавило меня на улицу.

  Шёл домой быстро, щупал карман с вставленными в него большими деньгами, они обжигали неуверенные ноги; чем ближе приближался к дому, тем большее волнение будоражило меня. Не знал, что с чужими деньгами делать, - выбросить их захотелось!..

  Я оглянулся, никого в переулке не было, достал двадцатипятку, стал её рассматривать, она была новая, красивая, таила узоры упругих преобразований. Положил обратно в карман, спрятал, принялся придумывать объяснения при домашнем обнаружении бумажного достоинства.

  Дома были мама и дедушка, бабушки я не боялся, отца тоже не стоило опасаться, он бы назвал великолепием мою находку.

   - Почему ничего не купил!? Что там опять случилось? - спросила мама строго, она увидела моё переживающее замешательство.

  - Закрыто, нет продавца... я вот, шёл обратно, и нашёл среди листьев завеянные в малой рытвине какие-то бледные фиолетовые деньги.

  Мама взяла у меня из рук жестяную бумагу, видела моё волнение, и стала подозрительно выискивать стонущие происхождения этих рублей, за которые можно было купить полвелосипеда.

  - Какой дурак такие деньги ронять будет?.. Ты, их не украл случайно?!

  От растерянности, я дважды подряд повторил то, что придумал.

  На моё везение, - дедушка подошёл, я и ему рассказал, как среди листьев ореховых и кленовых нашёл ровно обрезанную бумажку.

  - Ну и хорошо, что нашёл. Если объявится кто потерял - отдадим, а нет, то купим тебе обновку.

  - Он их украл! - твёрдо настаивала мама.

  - Что за нелепицу говоришь! Такими глупостями нельзя ребёнка тревожить. Сказал, нашёл, - значит нашёл!

  Дедушка приглушил все мои расстроенные сомнения, кажется, я сам поверил, что их нашёл, и стал уверенно требовать, что бы купили большую жестяную банку халвы и новые колёса на старый велосипед.

  Мама тут же остыла подозрениями, взяла у меня ещё трояк не истраченный, и ушла слаживать деньги на место, - в сундук.

  Новые покрышки на велосипеде у меня были красными, у всех чёрные, а мои красные.

  ...Ну, и Кабак! - подарками раскидывается.

  В последующие годы, мы как то не общались, росли с разными интересами, после восьмого класса он пропал; я о нём забыл.

  Встретились снова через лет, - десять, я вёл объект на Центролите, строили цех среднего чугунного литья; работа пыльная и горячая. Центролит тогда, - завод громкий, плавил весь металлолом области, предприятия Союза металлическими деталями снабжал. Кабак на заводе формовщиком работал, для незнающих, звучит ёмко, на самом деле игра с песком в опоке, низкая по тарифу и классификации занятости горячая работа. Он по надобности производства, две смены вытягивал, мог бы и третью выстоять, но охрана труда не разрешала беспрерывно напрягать рабочее время. Разливка жидкого металла в объёмные формы, имела действия оживляющей встряски для его восприятия. Он в красный поданный ковш, лил стакан газированной воды, зимой, комок снега кидал. Вода рассыпалась по всей поверхности сплава, капельки воды, словно ртутные шарики катились по жидкому круглому полю ковша, прыгали, убегали, искали спасения от невыносимых градусов в полутора тысячной жаре. Иной шарик подскочит, упадёт в алую лаву и испарится, пропадёт бесследно, как душа человека в аду. Бывает, один-два непокорных шарика остаются долго кружить носятся, словно комета во вселенной, ждут, когда ковш, - формы жидким металлом начнёт наполнять.

  Всё это время, Кабак разрывается от хохота, смеётся, за живот держится, не в силах удержать вулкан смеха, падает на колени, бьёт ладонями и лбом по чугунным плиткам цехового пола. Никак не может понять нутро воды, так долго живущее в горниле ада. Он трясся от клокочущего смеха, и казалось в каждой его мышце, тоже пенились, плясали бесчисленные непоседливые красные шарики кровяной ртути, искали выход из замкнутого переплетения сосудов, бурлили как горячий сплав.