– Это такое ощущение, будто в тебя впиваются ножи, разрезающие твою плоть на части, будто в тебя выпустили сотни стрел одновременно, будто тебя опалило пламенем костра… – я мог бы продолжать называть характеристики этого слова бесконечно. Ведь я, как никто другой знал, что оно поистине означает.

– Странно, не припомню такого, – равнодушно сказала она, вновь отвернувшись.

– Неужели ты никогда не чувствовала боли? – в недоумении спросил я.

– Нет, – ответила она, посмотрев на меня с невинным видом.

Я заткнулся, обдумывая всё то, что она сказала. Может ли человек не чувствовать боль? Нет. Боль – это сам человек, без неё он не может существовать. Ника не может быть призраком, потому что их не бывает. Мои подозрения с каждой минутой всё больше подтверждались. Она безумна и об этом говорило буквально всё: начиная от прикида, заканчивая её речами и действиями. Или же всё может быть намного проще. Она просто плод моего воображения.

– Но как это возможно? Ты не можешь не чувствовать боль. Это чувствуют все. Даже если бы человек шёл босиком по улицам, то он бы стёр ноги в кровь. А твои полностью чисты. Я не вижу никаких кровавых следов и отметин. Кто ты? Может, ты не человек? Инопланетянка? Монстр? Вампир? Кто? Ответь мне, – говорил я, смотря на девушку. Ника глядела мне в глаза и качала головой, будто прося меня прекратить. Её взор буквально молил меня замолчать, но я уже не мог.

– Реальна ли ты вообще? – продолжал я, уже не в силах остановиться. – Потому что мне кажется, что всё это просто мой сон. Ты первый человек, который хочет быть рядом, у которого не вызывает рвотный рефлекс моё присутствие. Хотя может и вызывает, но ты просто умело подавляешь его. Может, у тебя есть какая-то миссия в отношении меня? Я не знаю.

– Нет, нет… – шептала она. – У меня нет миссии. Не говори ничего, пожалуйста. Ничего.

– Скажи, что это правда. Прошу. Мне нужна правда. Я не в силах поверить в обратное. Я знаю, что ты нереальна.

Я поднимаю голову и вижу повисшую над собой учительницу истории, которая с грозным и осуждающим выражением лица смотрит на меня. Со всех сторон до моих ушей стали доноситься едкие смешки и замечания. Оглядевшись по сторонам, я увидел полный класс смеющихся и тыкающих в меня пальцами детей.

Я просто моргнул и задремал. Не знаю, как это вышло. Зато знаю то, что случилось потом. Разъярённая училка орала на меня весь оставшийся урок, после чего отвела к директору. Им плевать, что ребята на год старше меня подрались в коридоре, после чего один из них чуть не упал в обморок. Им всё равно, что некоторые девочки ходят в школу практически голыми. Их не интересует, что мой одноклассник-торчок опять нанюхался вчера. Они обращают внимание лишь на инвалида, от усталости и скуки заснувшего на уроке. Но я заснул не по своей вине. Я не хотел этого делать. Хотел, но несознательно. Разве можно ругать за то, что я не мог контролировать?

Они позвонили моим родителям. Они достали даже моего отца, находившегося на работе, чтобы рассказать, какой их ребёнок плохой. Не знаю, на что они рассчитывали в этот момент, потому что мне было всё равно. Никто не сможет ничего сделать. Никто не сможет наказать меня сильнее, чем это сделала судьба. Может, это и кажется избитой фразой, но что поделать, если это правда.

Единственное, чего я все ещё боялся – это быть осмеянным. А сегодня это происходило многократно: на уроках, в коридоре и даже по дороге домой. Мне было не страшно возвращаться туда. Вину я могу чувствовать лишь перед родителями, но в этот раз не было и её. Я знал, что прав. Меня было не за что отчитывать.

Я въехал в гостиную, где сидела моя мама. Она молчала и смотрела на меня взглядом, от которого моё сердце разрывалось на части. Я почти никогда не плакал, но каждый раз, видя её расстроенную, и особенно по моей вине, я становлюсь соплей, готовой разрыдаться в любую секунду. Но я вновь сдержался, высоко поднял голову и втянул воздух носом. Я проехал мимо, не глядя ей в глаза. Я закрыл дверь в свою комнату на замок и застыл на месте. Я ещё долго сидел так, не двигаясь и практически не моргая. Прямо передо мной стояло большое зеркало, через которое я мог наблюдать за собой. Обычно я пытаюсь обойти его стороной. Ненавижу своё убогое отражение, которое заставляет меня страдать. Глядясь в него, я вижу лишь урода, у которого нет шансов прожить достойную жизнь. Да и зачем нужно зеркало в мальчишеской комнате? Не знаю, почему-то моя мать запрещает выкинуть его. Почему я только до сих пор не разбил его в очередном порыве злости? Придя в себя, я вытащил из своего шкафа покрывало и завесил им зеркало. Теперь перед собой я видел только тёмно-синюю пелену, которая перекрывала столь ненавистное мне изображение. Так лучше. Теперь мне не придётся видеть себя каждую минуту и думать о своём убожестве так часто.

Я не хотел ничего делать. Мои руки опускались сами собой. Я всё сильнее чувствовал бессмысленность своего существования. Я живу лишь для того, чтобы делать уроки, делаю уроки лишь для того, чтобы после найти работу. Найти работу, чтобы не стать бомжом. Всё это слишком бессмысленно. Страдать сейчас, чтобы не страдать потом. Глупое устройство. Особенно если учесть, что того прекрасного «потом» никогда не наступит.

Когда вернулся отец, со мной провели разговор, в котором сказали, что спать на уроке очень плохо. Будто до этого я не знал этих скрытых от всех тайн человечества. Я провёл день в беседе с самим собой, даже не притронувшись к домашнему заданию. Я просто лежал, уставившись в однотонный потолок, будто пытаясь увидеть в нём что-то. Я понимал, что сегодня я больше не усну. Будет бесполезно пытаться, поэтому я даже не выключил свет в своей спальне.

Как я и предполагал, ночь выдалась бессонной и полной раздумий о вселенской несправедливости. Мне казалось, что я не спал, пока каким-то волшебным образом не оказался сидящим на чём-то твёрдом и, похоже, деревянном, судя по занозе, которую я успел всадить в свой палец. Я пристально всматривался в темноту, обступившую меня со всех сторон. Внезапно все фонари в округе зажглись, осветив стоящие рядом деревья. Лампы были настолько яркими, что мне пришлось зажмуриться. Когда мои глаза наконец-то привыкли, я повернул голову, желая лучше рассмотреть окружающую меня местность, и вздрогнул от неожиданности. Думаю, вы уже догадались, кто там был. Ника сидела рядом и радостно улыбалась, глядя в моё лицо, скорчившееся в гримасе ужаса и страха.

– Когда ты, чёрт возьми, перестанешь пугать меня?! – воскликнул я в бешенстве.

– Я не хотела… – пролепетала она.

Я ничего не ответил, продолжив озираться по сторонам.

– Я не вру. Я, правда, не хотела так делать.

– Знаешь, мне уже плевать. Что ложь, что правда. Я больше не хочу разбираться в этом, хорошо? Какая разница? – произнёс я, вновь взглянув на девочку.

– Почему ты говоришь так? Знать врёт тебе человек или нет – очень важно, – сказала Ника.

– Я согласен. А ты лжёшь? Лжёшь мне, когда рассказываешь весь этот бред про шарф, про себя? – вдруг спросил я.

Ника опустила голову и взяла паузу, что не могло не напрячь. Хотя кого я обманываю? Это было всего лишь глупой игрой. Я всё прекрасно понимал. Понимал, что Ника врёт.

– Что-то здесь становиться холодно, не замечаешь? Я уже замёрзла, пока сидела на месте. Надо размяться, – быстро и неразборчиво проговорила она.

Ника встала со скамейки и отошла от меня на пару шагов. Я тяжело вздохнул и стал пересаживаться в коляску. В этот раз повезло – мне не пришлось просить о помощи. Я подъехал к Нике и ничего не сказал. Вообще ничего. Мне действительно было всё равно. Это был вопрос ради вопроса, а не ответа. Хотя бы кто-то в нашей компании, состоящей из двух человек, наконец-то сказал правду.

Мы плутали в каких-то тёмных, грязных и неуютных подворотнях. Я до сих пор в своём городе или уже на другом конце света? Странный вопрос, не находите? Но ещё более странно то, что я продолжал следовать за девчонкой, которая практически только что созналась в своей лжи. Я смотрел куда-то вперёд, ничего не замечая. Если бы я умел ходить, то, без сомнения, спотыкался бы каждый раз, как только мой разум улетучивался в иную реальность. А если учесть тот факт, что я там постоянно, можно сделать вывод, что ссадины на моих коленях не успевали бы заживать. Мы продолжали молчать, но странно то, что тишина вовсе не напрягала меня. А Нику? Возможно. Мысли о том, что сейчас она чувствует себя неловко, несомненно, радовали меня и даже приносили удовольствие. Девочка постоянно теребила пальцами бахрому своего шарфа. А более длинным концом Эдвард будто специально бил меня по лицу, притворяясь, что его подхватывает порыв ветра.