Однако, разумеется, я не стала говорить ничего вслух. Я ведь профессионал. Поэтому просто ответила:

– Это будет стоить денег.

Ближе к делу, в общем. Как я уже говорила, работа не очень-то мне нужна.

Цена миссис Блай не смущала. Как всегда. Едва клиент понимал, что я могу исправить его фатальную ошибку, то, кем бы он ни был – учителем, подростком или местным метеорологом, – он всегда соглашался на мои условия. А что, впрочем, оставалось?

– Спасибо! Спасибо тебе, Марго. Заплачу любые деньги! Главное, сделай так, чтобы фотография исчезла!

Миссис Блай достала из учительского портфеля двести долларов – мою предоплату. Я сообщила, что свяжусь с ней, если потребуется уточнить детали, и торопливо ушла. Таверна «У Пита» пропахла неудачей, а мне предстояло много работы.

Наверное, вас мучает немало вопросов. Например, каково это – глядеть на рыдающую училку? Или что такое пало санто?

Ну и самое главное… как тебя угораздило заняться этим делом?

Отвечаю по порядку: 1. Это стремно. 2. Ароматизированная палочка. И 3. Сама себя постоянно об этом спрашиваю. Если честно, понятия не имею, как так вышло. Я бы сказала, чистой воды случайность.

Хотя, если задуматься, сыграли свою роль два обстоятельства. Два паршивых события, которые закалили мой характер и сделали тем, кто я есть.

С друзьями у меня всегда обстояло не очень. Нет, в начальной школе были всякие «подружки» (из тех, кого зовут на день рождения или с кем обмениваются наклейками от жвачки). Однако позже они куда-то подевались. Скорее всего, многих отпугнул мой эмоциональный спич против избирательной коллегии в первый же день занятий. Поэтому с шестого класса я осталась одна. Одна ходила в столовую. Одна сидела в автобусе. И даже, хотите верьте, хотите нет, одна делала групповые проекты (такое бывает, если ты ни с кем не дружишь). Родители думали, у меня депрессия. Хотя, как по мне, никакой депрессии у меня не было, по крайней мере «официально». Просто я не привыкла к тому, что все вокруг меня ненавидят, причем безо всякой на то причины.

Потом я встретила Бетани. Стало намного проще. Мы как-то раз сели рядом в библиотеке, разговорились и выяснили, что обе обожаем пельмени и Соню Сотомайор[3]. Кроме того, обе живем в многоквартирном доме, а не отдельном коттедже (в отличие от большинства наших одноклассников). Нянек и домработниц у нас никогда не было, маленькими нас водили в детский садик или отдавали на воспитание бабушкам и дедушкам. Скоро мы стали неразлучны: вместе шлялись по улице, обсуждали мальчиков и хохотали так, что писались кипятком. Конечно, одноклассники по-прежнему нас не любили. Например, Меган Миллс, моя бывшая подружка, высмеяла мою новую стрижку – мол, с ней я похожа на… (гомофобное высказывание, которое я не стану повторять, дабы не уподобляться некоторым). В компании Бет стало проще давать отпор. Наверное, когда рядом хороший и надежный друг, не страшно никакое испытание (даже средняя школа). А у меня был самый лучший друг на свете!

Потом настала пора старших классов. Все пошло прахом. Мы с Бет возлагали на девятый класс большие надежды. Шкафчики крупнее, учителя умнее. Всякой нелепицы поменьше. Вдобавок мы впервые с тех пор, как… хотя нет, вообще впервые, вызвали интерес у противоположного пола. Мы делали вид, будто нас это раздражает, что мы выше столь тривиальных и патриархальных помыслов, но втайне, разумеется, млели. Сильнее всего мечтали привлечь внимание самого желанного мальчика школы – Криса Хайнца.

Крис Хайнц для школьника был нереально красив. Пухлые губы, лохматые каштановые волосы, смуглая кожа… Уже в десятом классе он мог похвастать шестью кубиками на прессе, как у двадцативосьмилетнего парня, и жилистыми руками грузчика[4]. Ни я, ни Бет не пересекались с ним на уроках, но, как и вся школа, сходили по нему с ума. Мы не раз видели, как он с приятелями раскачивает торговый автомат, чтобы бесплатно вытащить чипсы. Слышали, как учителя в коридоре вопрошают: «Мистер Хайнц, вы почему не на уроке?» Он был нашим любимчиком, ожившей мечтой, совершенно далекой от реальной жизни, поэтому мы с Бет могли проецировать на него любые фантазии. Оттого мы удивились вдвойне, когда в один прекрасный день он позвал Бет на свидание. Настоящее, реальное, не воображаемое свидание с самым сексуальным парнем школы, приятно пахнущим треской.

Знали бы мы, какой Крис на самом деле мерзавец! «Свидание» заключалось в том, что он весь вечер пытался споить Бет, не слушая протестов, потом ощупал ее во всех местах и засунул язык ей в горло, как в порнофильмах, которые смотрел без устали последние три года. Когда Бет стала возмущаться, Крис разозлился и велел ей проваливать. Наутро он растрезвонил, будто Бетани ему отсосала, и дал ей прозвище Бет Глубокая Глотка (нет бы что-то умное придумал!). Ее тут же начали отмечать на всем, что прямо или косвенно связано с минетом (от леденцов до магазинов интимных товаров), и завалили ей почту порногифками. Неделю спустя… Бетани попыталась покончить с собой.

Беда в том, что у Бетани была настоящая депрессия. Не такая, как у меня в шестом классе, а намного серьезнее. Очередной пик болезни пришелся на ту пору, когда она пошла с Крисом на свидание. Не самый удачный момент, чтобы подвергнуться сексуальным домогательствам, а потом прослыть шлюхой.

Остаток года Бет провела в психиатрической лечебнице, затем переехала в Колорадо к бабушке и дедушке. Видимо, ей и впрямь пришлось несладко, потому что, уехав, она оборвала все ниточки, которые связывали ее с Норт-Вебстером. В том числе со мной.

Хотя нет, не совсем. Я поклялась писать ей каждую неделю и рассказывать о своих делах. Дружба не может умереть из-за одного озабоченного козла. Бетани, правда, ни разу не ответила, но не беда. Ответит, когда будет готова.

Я решила поступать в Стэнфорд с восьми лет. С тех самых пор, как мне по ошибке доставили буклет, адресованный моему соседу сверху, некоему «Джеймсу Маккартни», которого я в глаза не видела. Я открыла конверт и обомлела. Не знаю отчего: то ли от видов кампуса, то ли от улыбок успешных выпускников вроде Сергея Брина*, Ларри Пейджа* и Сандры Дэй О’Коннор**[5]. До этого момента я очень смутно представляла, что такое колледж, но, как выяснилось, это идеальное место для прокачки мозгов. Место, где ценится трудовая этика. Место, где я буду считаться нормальной. С того дня я потеряла покой. Другие девочки гадали, кому из рок-звезд отдать свою девственность, а я сохла по Стэнфорду. То есть буквально мечтала ему отдаться. (Да-да, занялась бы сексом с колледжем. И мне ничуточки не стыдно.)

Представьте мой ужас, когда через пару месяцев после отъезда Бет родители усадили меня на диван и произнесли зловещую фразу: «Нам надо серьезно поговорить». (Я думала, беседа предстоит о сексе – и, честное слово, лучше бы оно так и было.) Мне сообщили, что денег на колледж больше нет. Если хочу поступать – то исключительно своими силами. Нет, я, конечно, не рассчитывала, что мне оплатят все годы учебы. В конце концов, папа у меня владелец химчистки, а мама и вовсе медсестра. Мы не какие-то богачи. Но мои родители знали, что я мечтаю о колледже. Они обещали найти деньги. Говорили, у них есть какой-то план.

Увы, план оказался не слишком хорош. По факту все свои сбережения, то есть деньги на мою учебу, они вложили во вторую химчистку. Первая процветала, и они решили расширить бизнес. Идея выглядела разумной – пока им не вздумалось поставить управляющим дядю Ричарда. Его только что уволили из супермаркета, он переживал трудный развод – кому, как не ему, ДОВЕРИТЬ ДЕНЬГИ НА УЧЕБУ МАРГО? И да, вторая химчистка прогорела. За каких-то полгода дядюшка Ричард разорил ее, и деньги на колледж испарились.