– Ты думаешь, в этом благословенном краю их скелеты возобновят рост, и они все превратятся в очаровательных стройняшек? – удивилась я.

– Возможно, да, а возможно – нет. В конце концов, нельзя же вытягиваться до бесконечности. Но, по крайней мере, при здешнем притяжении земли грудь их на долгое время сохранится высокой, контур лица не подпортят отвисшие брыли, а кожа останется подтянутой, свежей и упругой. Впрочем, не это самое главное. А то, что у беременных ребенок не будет давить на чрево и тянуть вниз – вот на чем следует заострить внимание…

– Ишь, куда тебя занесло! – рассмеявшись, прервала его фантазии Наташа. – Ладно, хорош базарить, Угодник. Надо поторапливаться: народ, вон, из-за нас все дела свои побросал, видишь? – и махнула рукой в сторону дома – туда, где у широкой тропы несколько мужичков и женских особей с коробами – во главе со своим старейшиной – остановились, поджидая нас, внимательно прислушиваясь к нашей болтовне и тихонько посмеиваясь.

– Ну а мне, выходит, в тутошнем благословенном краю и вовсе делать нечего, – беспечно промолвил долговязый Алексей Фолерантов. Небрежно подпрыгнув к макушке дерева, он сорвал огромную оранжевую грушу и смачно куснул, – я и так вымахал аж с фонарный столб!

Мы направились за своими провожатыми, а те взяли, да и повернули по тропе в противоположном направлении. В итоге отряд сделал крюк, незаметно поднялся в гору и вновь оказался у дирижабля. К всеобщему удивлению, предводитель селян решительно подошел к входному люку и крикнул что-то внутрь – я отчетливо разобрала имя Этьена. Затем, не дожидаясь ответа, старейшина нажал на едва заметный тумблер. Грузовая рампа позади полупрозрачной входной двери откинулась, и тоненькие существа быстро понесли свою ношу прямиком в кухонное помещение.

– Так вы, оказывается, друзья Этьена! – сообразила я и, еще раз почтительно поклонившись человечкам-прутикам, обернулась к товарищам. – Похоже, наш цеппелин своим происхождением обязан этому миру, и принадлежит он, скорее всего, жителям деревни. Наверное, они заприметили его силуэт еще на горизонте, когда мы только подплывали сюда. Вот почему нас так радушно приняли! Этьен предвидел остановку и заранее обо всем договорился с местными. Хотя поначалу они отнеслись к нам довольно настороженно…

– Возможно, селяне с кем-то воюют и постоянно ожидают нападений со стороны чужаков, – предположил Порфирий, – завидев нашу группу издалека, они, вероятнее всего, решили, будто очередная вражеская вылазка закончилась пленением их приятеля Этьена. Или же просто нам так показалось – все-таки у различных народов имеются свои неповторимые жесты и приветственные гримасы, – рассудил он. – И, кстати, я сомневаюсь, что местные человечки опасаются за судьбу своего воздушного судна: нам нет нужды угонять дирижабль, поскольку в нашем мире он вряд ли продержится на плаву более пяти минут – осядет на землю или на ближайшую крышу.

– А я-то рассчитывала, что цеппелин останется у нас навсегда! – горестно воскликнула я. – Что ж, надеюсь, мы его как-нибудь выкупим и реконструируем.

– Итьеннь… Итьеннь… – снова раздалось позади несколько нежных шелестящих женских и гортанных мужских голосов. Ответа не последовало. Селяне захлопнули рампу и вопросительно воззрились на нас: куда подевался их старинный друг, сын Шаровой Молнии, что вечно с гитарой мокнет под дождем?

Я молча повела людей внутрь, к двери Этьеновой каюты, из-за которой, не умолкая, доносились дисторшн-фуги. Люди-прутики постояли с минуту, наморщив лоб, затем на их лицах отобразилось нечто вроде удовлетворения, и, не сказав ни слова, они откланялись и ушли.

– Может, тутошние жители еще и мысли читать умеют? – предположила Наташа, нахмуренно провожая «тростиночек» глазами.

– Или им слишком хорошо знакомы привычки Этьена и его непростой характер, – добавила я, качая головой.

Незаметно сзади подошли Марсик с Себастьяном.

– Мадонна мия! Кто эти чудные существа? – удивленно воскликнул Марсело Морелли, успев заметить удаляющихся селян. Его так и подмывало расхохотаться.

– Друзья Этьена, – коротко пояснила я.

– Ну что, летим? – нетерпеливо поинтересовался Себастьян Хартманн, на которого, казалось, местные жители не произвели никакого впечатления. – Раздобыли гелий, ну или, на худой конец, водород?

– Думаю, в здешних краях сойдет и обычный нагретый воздух, – раздумчиво сказал Порфирий и ухватил Себастьяна за руку, – пойдем на верхнюю палубу, к баллонам – я покажу кое-что любопытное…

****

Минуло еще три дня – скучных, однообразных и монотонных: Принц Грозы безмолвствовал – если не считать его надрывного наигрывания на гитаре, море за иллюминатором то и дело сменялось лесом, а лес – морем. На четвертые сутки мое терпение лопнуло: хватит, нужно срочно что-то предпринять! Встав ни свет ни заря, я спустилась в салон, служивший гостиной, и уселась в кресле у столика, задумавшись над происходящим. Конечно, столько всего случилось: диггеры, убийство Ивана Гейне, наш вылет, кажущийся чем-то сродни бегству – понимаю, Этьену надо постараться как-то все это переварить. Тем не менее, он, лелеющий свое горе в полном одиночестве и выходящий на кухню или в уборную лишь тогда, когда в коридоре никого нет, казалось, выбыл из реальности и забил на нашу экспедицию.

Ладно еще, моих товарищей отчужденность сына Шаровой Молнии пока не особо взволновала – что ж, неудивительно, они ведь даже толком не познакомились с Этьеном. Но я совсем другое дело, я вроде как свой человек. Я не могу не тревожиться за друга, зная его тонкую впечатлительную натуру. Может, Этьену просто необходимо побыть одному – может, так ему легче? Если да, то мне остается лишь запастись терпением – некоторые люди буквально не выносят сочувствия. Но вдруг мы все – в том числе и я – одинаково посторонние для сына Шаровой Молнии? И вдруг ему однажды станет настолько плохо, что он, вспыхнув электрическим пламенем, стронется с места да угодит в баллон с водородом, отчего вся команда, положительно, взлетит на воздух?! Ах, да, я забыла: мы ведь только и делаем, что постоянно взлетаем – прошу прощения за каламбур…

Кстати, должна признать, что после той вульгарной выходки Этьена в ванной мой интерес к нему как к мужчине существенно возрос! Ибо я ощутила в последующие несколько часов – я имею в виду промежуток между инцидентом в ванной и трагедией, случившейся на крыше многоэтажки – какое-то странное, непонятное напряжение, витающее где-то в воздухе, между нами. От Этьена не укрылось мое смятение чувств, и в те моменты, когда наши взгляды пересекались, он широко улыбался с самым счастливым и дурашливым видом – отчего я вздрагивала и растерянно опускала глаза. Как будто незримая нить незаметно протянулась от меня к Этьену и обратно – от одной души к другой. Как бы она не лопнула, эта нить, что тогда? А посему мне хотелось бы знать: только ли в моей голове возникло это натяжение, или он, Архангел Огня, чувствует то же самое? Несколько раз я даже успела перехватить самодовольный понимающий взгляд Этьена, словно он видит меня насквозь и читает мои мысли. Но не стоит заострять внимания на несущественных мелочах: я по-прежнему буду держаться с сыном Лилианы исключительно по-товарищески – точно родная сестра, близкий друг, и все такое прочее, так как в основе моих эмоций – я считаю – лежит элементарная сугубо платоническая привязанность. Наши дурацкие гляделки не могут продолжаться долго. Потому как если Этьен всерьез полюбит меня, то, получив решительный отпор – я все-таки замужняя дама, черт возьми! – улетит прочь, и вряд ли я когда-нибудь еще его встречу.

Полюбит ли? Так мне казалось до тех пор, пока мой друг не заперся в своей комнате, сделавшись безучастным равно как к происходящему, так и ко мне. Подумать только: за все время затворничества ни разу не позвать меня! С одной стороны, мне, конечно, обидно, но с другой – я только в плюсе, поскольку выходит, я напрасно драматизирую ситуацию: интерес Этьена ко мне сугубо поверхностный и, следовательно, он не втюрится столь сильно, чтобы бежать от меня без оглядки?