– Завидую! – мечтательно сказал Принц Грозы. – Мне бы так… Но я знаю, что Она тоже думает обо мне, – тихо произнес он, – скажи мне, – вдруг резко, с волнением в голосе спросил он, – ты веришь, что Она тоже любит меня?
– Конечно! Я…
Тут я осеклась, заметив немую боль и беспомощность в огромных голубых глазах гитариста. И, как и обещала, отвернулась. И побрела домой. Я вдруг поняла, что последние автобусы уже давно уехали в автопарк, и что сегодня больше ничего не будет.
И я ушла. Туда, откуда восходит солнце.
Синдром стройки века
Окна в домах потускнели,
Грязный асфальт отражая.
Двери с петель послетели,
Свалку собой украшая.
Грязь перемешана с лужей,
Радуга пятен бензина…
Вряд ли отыщется хуже
Русскому сердцу картина.
Крыши поехали набок,
Кошки попадали сверху.
…Катится гулко и слабо
Жизни рассыпанной эхо.
Шестнадцатиэтажная коробка из грязно-серого железобетона с жутковатыми черными пустыми глазницами окон отпугивала даже детвору, которая, как известно, любит играть на стройках. Это замороженное, недостроенное здание конца ХХ века, без крыши, имело весьма дурную репутацию, сотканную, буквально, из воздуха. Раньше – то было дело понятное: в старинных замках водились приведения. Теперь можно страшиться разве что только разносчиков антисанитарии – бомжей.
Однако эта серая высотка без веранды, ну или хотя бы подъезда с лестницей, обеспечивающего подступ к зданию и попадание внутрь, необитаема и неприступна из-за груды строительного мусора и грязи, которая окружает ее вокруг метров на триста. Смесь земли, песка и глины лишь изредка просыхает, образуя твердые уродливые колдобины. Да и в них тоже можно увязнуть по колено, если пытаться пройти напролом, чтобы срезать путь из леса к жилому району. А однажды, к примеру, совсем недавно, возле самого фундамента было найдено обезображенное тело девочки-подростка. Ходили слухи, якобы она спьяну свалилась в шахту лифта, которую перепутала с туалетом. По этой и по ряду других причин жители города почти не пользуются дорогой через стройку, предпочитая обходить зловещее место по удобному широкому освещенному проспекту.
Люди не забредают туда даже несмотря на то, что строительная площадка не обнесена забором, и вход на нее не воспрещен – а следовало бы запретить, так как там нет ни специального деревянного настила, ни фонарей, освещающих путь. В придачу ко всему, кое-где набросаны уродливые железобетонные плиты, навал длинных черных арматурин, а над домом виднеется вышка со стрелой башенного крана, правда, проржавевшего, без задних колес, и, как выяснилось, со спущенными шинами на передних. Впрочем, специально ко всему этому случайные прохожие тоже не присматриваются. Они слишком заняты собой.
Я неоднократно при попытке поскорее попасть домой выходила из лесу, держа в поле зрения угол угрюмой высотки с оголенным фундаментом, и направлялась в жилой район по азимуту, прямиком, сигая с колдобин в выбоины, оставленные здоровенными шинами с глубоким протектором. И всякий раз с неприязнью жмурилась, осторожно вполглаза поглядывая вправо, на нелюдимый вход в вышеупомянутую недостроенную коробку, начинающийся примерно на уровне моей груди.
Никто не обращал на меня ровным счетом никакого внимания. Пятачок с новостройкой был с двух сторон окружен трассой и возвышался над ней, точно курган, его крутые склоны густо позаросли бурьяном. По обеим сторонам дороги пролегали узенькие тропинки, тянущиеся сквозь колючки и пустырь вплоть до нашего спального района – да и по ним тоже редко кто хаживал. А с третьей стороны, плавно переходящей в четвертую, темнел лес, отгороженный от шоссе полосой гаражей, окаймляющих жилые массивы.
Но вот что удивительно. Чем неприятнее и отвратительнее мне казалась эта серая коробка с черными дырами вместо стекол, тем больше она меня манила, притягивая к себе, точно магнитом. Словно я нутром чуяла, что именно здесь произойдет череда событий, круто изменивших мою последующую жизнь.
В конце концов, искушение взяло надо мной вверх и заставило посмотреть «в лицо» жуткому строению – правда, удалось мне это лишь со второй попытки.
Поначалу, конечно, я самым естественным образом ужаснулась, случайно взглянув на страшные оконные проемы, вымазанные коричневатым цементом, и панели с темно-серыми от дождя пятнами. Помнится, я тогда резко отвернулась и мысленно сказала себе, что больше никогда в жизни не посмотрю на это омерзительное сооружение. Но постепенно у меня развилось странное, азартное, навязчивое желание преодолеть страх и обратить свой взор к недостройке, вопреки опасению, что злополучный дом явится мне во сне. А также любопытство перед какой-то тайной, не понятно, откуда взявшейся. В конце концов, все это настолько захватило меня, что я начала ходить мимо дома, точно сомнамбула, жадно вчитываясь глазами в стены, боковую пристройку, которая должна была стать комплексом из магазинов, парикмахерской, аптеки, почты, прачечной, фотосалона – да так и не стала…
Я разглядывала нагромождения земли и цемента, а вокруг не было ни души – лишь грузовики изредка неслись куда-то по унылой одинокой дороге, вдоль которой не было столбов с освещением. Гаражи стояли ко мне «спиной». И, наконец, надо ли говорить, что идиотов, вроде меня, желающих переться в лес, сплошь изрытый оврагами, превращенными в мусорные свалки, среди болезненного вида деревьев, где не росло ни ягод, ни грибов, тоже не находилось?
Никто не сновал мимо меня туда-сюда, и я, не стесняясь, принималась рассматривать разнообразный строительный мусор, состоящий, главным образом, из бетонно-цементного крошева и кажущийся на фоне закатного солнца произведением сюрреализма. Более того: купив надежные катерпиллеровские берцы своего размера в магазине военной форменной одежды, я экипировалась и уже смело приходила на свою мертвую «зону 51» все чаще и чаще, подбираясь к дому все ближе и ближе. И почему-то мне казалось – это тоже была навязчивая мысль, овладевшая мной внезапно – что помещение, особенно его подвальная часть, кишмя кишит крысами.
Наконец настал час, когда я перешла на второй уровень храбрости – отважилась проникнуть внутрь, вооружившись фонариком. Огляделась вокруг: пустой широкий холл (если, конечно, этот сарайный антураж можно именовать холлом) пересекала лестница, ведущая на этажи. В помещении витал устойчивый специфический запах строящегося здания, причем такой, в котором сразу чувствуется отсутствие людей. Я стала подниматься по ступенькам. Перил не было, отчего приходилось быть особенно внимательной и осторожной. Здесь и, вправду, оказалось полно крыс. Являвшие собой реальность, а не миф, они разбегались в стороны из-под моих ног. Их спины, такие же серые, как и все вокруг, мельтешили, выхваченные световым ореолом моего фонарика, оставляя на порожках и боковых стенах резко увеличенные контрастные копошащиеся тени. Время было вечернее, на улице уже стемнело, да вдобавок все небо заволокло тучами. Так что фонарик оказался очень кстати. Стаи стрижей, с реактивным свистом рассекающих небосвод, залетных ласточек и голубей, сидящих на подоконниках, крыс, уделывающих дом изнутри, придавали атмосфере какую-то загадочность и таинственность.
Я малость побродила по квадратным комнатам, манящим своей серо-белою пустотой – для этого мне пришлось аккуратно ступать среди цемента, шаря фонариком по полу из-за страха провалиться в какое-нибудь канализационное отверстие, из любопытства заглянула в пару оконных проемов на этажах. И постепенно добралась до самого верха, не найдя и намека на граффити ни на одной из стен.
На крыше, построенной лишь наполовину, оказался прочный каменный парапет. Подойдя к нему, я посмотрела в сторону своего дома: освещенная людная мостовая, яркие рекламные вывески, фонарные столбы, машины, автобусы. До чего же все это выглядит милым, добрым, манящим и родным, когда находится так далеко! И тут мне в лицо ударили хлесткие капли дождя. Я молниеносно раскрыла над собой прозрачный зонт-купол, и свет далеких окон стал мерцать сквозь потоки воды золотыми новогодними шарами. Огни уличного освещения и вспышки трамвайных разрядов, роняющие грозди искр среди паутин проводов, отразились бликами от моей мокрой черной клеенчатой ветровки.
