Дальнейшие поиски способов оценки системы и методов ее улучшения естественным образом привели ленинградцев Чубайса, Ярмагаева и Глазкова к созданию маленького кружка экономистов. Коллеги написали совместную статью, которая уже в 1982 году была издана в бледно-сером межвузовском сборнике научных трудов. Он назывался зубодробительно скучно, как все подобного рода брошюры (в научном фольклоре их прозвали «братской могилой»): «Совершенствование управления научно-техническим прогрессом в производстве». В статье Ярмагаева, Глазкова и Чубайса утверждалось, что «необходимым условием действительного улучшения работы предприятий в условиях НТП и, в частности, увеличения объемов выпуска до уровня реальных возможностей является повышение гибкости и снижение степени директивности централизованного планирования». Основным критерием «оценки конечного результата деятельности предприятия», по мнению авторов, мог служить «лишь один показатель» – прибыль. «Другим важным элементом хозяйственного механизма… выступает система ценообразования, совершенствование которой должно осуществляться в направлении повышения гибкости и обоснованности цен».

Ничего оригинального в статье не содержалось, если не учитывать того, что в Питере цензура была гораздо более суровой, чем в Москве. А тезисы, которые казались естественными в 1960-х годах, за 1970-е были или забыты, или превратились в крамольные, потому что это было время подавления в экономической науке «товарников», пытавшихся реабилитировать закон стоимости при социализме.

Масштаб свободы высказывания в первые годы после начала косыгинской реформы далеко превосходил скромные возможности подцензурных экономистов 1970–1980-х. Александр Бирман, сторонник хозрасчета и новых методов стимулирования предприятий, популяризовывал логику косыгинской реформы в «Новом мире» Александра Твардовского. Тогда еще можно было писать, как это делал Бирман, о том, что «проверка действительной потребности каждого изделия» возможна лишь «путем его реализации, т. е. превращения товара в деньги». Или задаваться вопросом: «Может быть, взаимоотношения между планом и рынком подобны отношениям между конструктором и технологом: первый решает, что делать, а второй – как». Или предполагать, что в «2000 г. ни один вид средств производства не будет непосредственно распределяться центральными плановыми органами». А ведь Бирман как в воду глядел… Но поди издай в Ленинграде начала 1980-х то, что «Новый мир» печатал в 1965–1967 годах.

Удивительным образом статья участников тайного кружка питерских экономистов увидела свет на совершенно легальной основе, пройдя все традиционные стадии проверок содержания на идеологическую вшивость. А поскольку коллегам трудно было встречаться в ситуации, когда все жили в ужасных условиях питерских коммунальных квартир, ассистент кафедры ЛИЭИ Чубайс начал добиваться возможности проведения официальных семинаров.

…Последняя статья классика экономической публицистики Александра Бирмана увидела свет в августовском номере питерского журнала «Звезда» за 1981 год. Называлась она «Восьмидесятые годы». В ней уже не было драйва текстов 1960-х, но за каждым достижением социалистической экономики Бирман предлагал видеть второй слой, за каждой всепобеждающей цифрой – качественную проблему.

Этими проблемами и предстояло заняться экономистам тех самых 1980-х.

А в это время… В это время Гайдар дописывал диссертацию. И книгу на основе диссертации в соавторстве с Виталием Кошкиным и Федором Ковалевым – «Оценочные показатели в системе хозрасчета предприятий», уже переключаясь на тему, которая кажется ему более важной: как работают те самые «хозяйственные механизмы» в странах восточного блока.

Сравнение механики социалистической экономики в разных странах – это и есть поиски образцов реформ. С попытками понять, могло бы это работать в Советском Союзе или нет. Опыт восточного блока в сочетании с продолжением разработки темы хозрасчета будет зафиксирован спустя четыре года в еще одной книге, написанной совместно с Виталием Кошкиным, – «Хозрасчет и развитие хозяйственной самостоятельности предприятий». По свидетельству Михаила Дмитриева, тогда эта работа казалась прорывной, хотя, разумеется, и не выходящей за рамки «совершенствования хозяйственного механизма» при социализме.

Бремя фамилии работало против Егора. Подозрения в том, что он везде идет «по блату» преследовали его во время защиты диссертации, написанной слишком быстро для стандартного, сильно растянутого аспирантского срока. Гайдар ответил на 40 вопросов, в том числе и заведующего кафедрой экономики промышленности МГУ Геворка Егиазаряна. Те же проблемы ему пришлось испытать при устройстве на работу. На кафедре экономики промышленности МГУ Егора не оставили, притом что некоторые НИИ начали охоту за талантливым кандидатом наук. Например, его очень хотел заманить к себе в НИИ материально-технического снабжения при Госснабе СССР бывший декан экономфака МГУ Михаил Солодков. Но интересы Гайдара лежали уже в другой сфере.

Проблематикой сравнительных исследований занимался созданный в 1976 году МНИИПУ – Международный научно-исследовательский институт проблем управления, совместный проект стран СЭВ. Именно туда пригласил Гайдара на работу профессор Валентин Терехов. Институт находился в сфере ответственности Госкомитета по науке и технике (ГКНТ), зампредом которого был зять Алексея Косыгина Джермен Гвишиани, он же занимал пост председателя совета МНИИПУ. В своих «ранних» мемуарах, «Днях поражений и побед», Гайдар писал: «Нужно формальное утверждение Государственного комитета по науке и технике. Если бы речь шла об Иванове или Сидорове – оно чистая формальность, младшие научные сотрудники – не главная проблема комитета. А тут Гайдар. Раз Гайдар – значит, по блату. Если по блату – то почему не как принято, не через начальство, без звонка по вертушке?..»

В общем, все закончилось тем, что Егор 23 декабря 1980 года был зачислен в штат родственной для МНИИПУ организации ВНИИСИ, Всесоюзного НИИ системных исследований, структуры двойного подчинения – тому же Госкомитету по науке и технике и Академии наук СССР. (Старшим научным сотрудником Гайдар стал осенью 1982-го, когда на полную проектную мощность заработала новая лаборатория, но об этом позже.)

Этот Институт тоже был создан в 1976-м, директором его был тот же Гвишиани, одним из ключевых сотрудников – член-корреспондент Академии наук, выходец из ЦЭМИ Станислав Шаталин. Среди знаковых ученых – лауреат Нобелевской премии по экономике Леонид Канторович. Замдиректора – специалист по проблемам управления Борис Мильнер, перешедший из Института США и Канады. Институт, понятное дело, занимался поисками священного Грааля, универсального средства спасения советской системы.

Оптимизация, совершенствование управления, математические методы – ну что еще могло перезапустить мотор социализма? Как говорил один из ключевых ученых ЦЭМИ Виктор Волконский, «даже в 70-е годы, когда экономические темпы стали регулярно снижаться, мы думали, как бы сделать машину более быстроходной, а не о том, что могут отвалиться колеса».

Жуткие советские аббревиатуры оказывались частью научно-исследовательского абсурда. Вот как можно было придумать, например, такое – ЦНИИТЭСТРОМ (Центральный институт научно-технической информации и экономики промышленности строительных материалов). Все было почти как в НИИЧАВО – Институте чародейства и волшебства из обожаемых Гайдаром братьев Стругацких, который концентрировался на поисках счастья с помощью работ в различных областях магии со своими отделами линейного счастья, смысла жизни, абсолютного знания, предсказаний и пророчеств («А чем вы занимаетесь?» – спросил я. «Как и вся наука, – сказал горбоносый. – Счастьем человеческим»)…

Со Стругацкими и их прозой у Гайдара были особые отношения, и не только потому, что в определенный момент Аркадий Стругацкий станет его тестем. Цитаты – весьма афористичные – из Стругацких (как и цитаты, например, из Ильфа и Петрова, а потом из Сергея Довлатова) были для круга интеллигентных молодых людей тех лет паролями в системе координат «свой – чужой». «В нашем поколении, – несколько категорично утверждал Егор, – свой – чужой в любой компании легко проверялось на том, понимает человек цитаты из Стругацких или не понимает. Если понимает, значит, он свой». Трудно сказать: в поколении интеллигентных юношей и девушек на 10 лет младше Гайдара Стругацких не особо читали – взаимными паролями были скорее цитаты из распространявшихся в самиздате Пастернака, Мандельштама, альманаха «Метрополь», «Зияющих высот» Александра Зиновьева… С учетом того, что сам- и тамиздат все-таки гораздо более активно проникали в СССР в 1970-х и 1980-х, для поколения, формировавшегося в конце 1960-х, Стругацкие действительно могли быть заменителями альтернативной литературы.