К счастью, привычная жизнь оказалась сильнее сомнений, вымела их из закоулков Асиной души, накрыла туманом повседневных эмоций, успокоила обещанием малых женских радостей. И исчез бы в ней со временем этот неизвестно откуда взявшийся зов, если бы не событие, поломавшее ее мир навсегда.

В тот день у Глеба случилась очередная корпоративная вечеринка, где праздновали заключение крупной сделки, он пообещал вернуться поздно. Асин вечер прошел на удивление спокойно: Костик и Кирилл быстро сделали уроки, не капризничали перед сном. Она с удовольствием целовала их макушки, тугие щеки, дурачилась с ними, позволяла теребить и щекотать себя. Потом они вместе читали книгу про разбойников и придумывали название для корабля пиратов.

– Мама, куда наш корабль поплывет? – ласковый Костик заглянул ей в глаза. – Может, на необитаемый остров?

– Чур, я буду капитаном! – активный Кирилл всегда стремился захватить лидерство, опережая более спокойного брата.

– Нет, я, я! – Костик уже готов был захныкать от обиды.

– Ты будешь шкипером, – Ася погладила сына по светлой голове, – без шкипера корабль не поплывет, а остров пусть называется Грозовой. И там спрятан клад. В пещере.

– И скелеты? – глаза Кирюши загорелись от возбуждения.

– Знаете что, зайцы, вы должны еще подумать, кого возьмете в свою команду. Юнга, кок, матросы. И еще необходимо нарисовать план острова. Но это завтра. А сейчас спать.

– Ну, ма-а-ам!

– Брысь по кроватям, пираты!

Ася с улыбкой выпроводила сыновей из спальни, уложила, поцеловала, выключила свет. Как же она любила эти вечера, когда мужа дома еще не было! При нем мальчики сторонились матери, стесняясь своей детскости, но наедине с ней становились ласковыми, игривыми котятами. Ее радость, солнышки. Еще год, и они начнут неудержимо расти, меняться. Но пока еще не стоит об этом думать, рано.

Ася не собиралась ждать мужа, легла сама и стала читать очередной детектив. Отвлекшись от страницы, она подумала, что не так уж и устала. Совсем чуть-чуть. На душе было спокойно, светло, мысли радостны, а сердце не ожидало плохого. По крайней мере, в этот поздний вечер. Она отложила книгу и потянулась потушить свет, как вдруг неестественно громко хлопнула в прихожей дверь, что-то оборвалось с вешалки. Ее сознание вспыхнуло жарким пламенем тревоги, лицо загорелось. Не попадая в рукава, она с трудом натянула халат и выскочила в коридор. Муж был на кухне – согнувшись, что-то искал в холодильнике. Увидев жену, он медленно выпрямился.

– А-а, ты-ы…, – его глаза его лихорадочно блестели, по щеке и воротнику белой рубашки была размазана губная помада, лицо злое. – Где минеральная вода? Почему у нас ничего никогда нет?

Он резко сбросил со стола соломенную хлебницу, будто решил отомстить ей за отсутствие воды. Та кувыркнулась в воздухе, лягушкой поскакала по полу и, ударившись о батарею, приземлилась посреди кухни. Из нее, как в замедленном киноролике, высыпались немногочисленные крошки. Ася с недоумением проводила хлебницу глазами и застыла. Таким своего интеллигентного мужа она видела впервые. Надо было срочно что-то предпринять. Пересилив страх, она пошевелилась, улыбнулась, сделала шаг, вытерла рукой его щеку и недоуменно поднесла руку к глазам.

– Да ты в помаде!

Он с силой схватил ее за протянутое к нему запястье, заломил его в сторону, другой рукой больно вцепился в плечо и, отвратительно дыша в лицо водочным перегаром, тихо и яростно заговорил:

– А почему ты никогда не пользуешься помадой? А-а, знаю! Потому что боишься выглядеть обезьяной. А знаешь, зачем я на тебе женился? Знаешь?

Несмотря не резкую боль, Асей овладело странное спокойствие, граничащее с полуобморочным состоянием – еще чуть-чуть, и все вокруг поплывет, унося ее из страшной ситуации. И обезумевшего Глеба, и занавески с вышитыми гардениями, и растоптанную им соломенную хлебницу.

– Зачем? – она спросила совсем тихо, с усилием глядя в его покрасневшие глаза.

Он сжал ее плечо так, что показалось, будто затрещали кости, и с внезапной болью проговорил:

– Купился! На тебя купился! Даже изменить толком не могу, будто преследуешь постоянно. Обещание твоему папаше дал. Ты не женщина, ты курица ощипанная. Не женщина! – он выкрикнул это с какой-то затаенной обидой, потом оттолкнул ее от себя – так, что Ася больно ударилась спиной о дверной косяк, а потом сел за стол и в отчаянии уронил голову на руки.

Она оторопела. Всегда предупредительный, красивый, ухоженный, муж казался верхом тактичности и рыцарского отношения к любой даме. Он никогда не позволял себе хамства даже наедине. Ася собралась с духом, подошла, обняла, погладила по голове, словно ребенка.

– Глеб, милый, ну что у тебя произошло? Всё плохо?

Он поднял голову, вытер руками глаза и уже совсем другим тоном – того самого прежнего Глеба, которого Ася так хорошо знала, произнес:

– Прости, я с начальницей поругался. Прости. Никого не хочу видеть. И тебя больше всех.

Эти последние слова обрушились на нее ледяным водопадом. «И тебя больше всех»… Значит, есть и другие? Интересно, иного? А, впрочем, какая разница? Он же «купился»! Отец заплатил хороший калым.

Глеб молча прошел в спальню, лег не раздеваясь и тут же уснул. Ася заснуть не могла до утра. Сердце колотилось, в голове звучали обидные слова, в полудреме представлялась незнакомая начальница, хищно целующая ее мужа алчными алыми губами. И только под утро сон накинул темное покрывало на разбегающиеся мысли. Она не слышала, как муж ушел на работу. С трудом поднялась, заглянула в спальню детей, которые мирно спали и не подозревали о плохом. На кухне нашла записку: «Прости меня, напился. Говорил ерунду. Не обращай внимания, это просто неприятности. Прости еще раз. Вину искуплю. Твой Глеб».

Записку она скомкала, с отвращением выбросила в мусорное ведро и пошла в ванную. Надо было привести себя в порядок, будить мальчиков. Голова гудела, ноги и руки казались тяжелыми. Ничего не хотелось делать. Отлично налаженная жизнь рухнула в одночасье. О том, что у Глеба были любовницы, Ася подозревала давно. В конце концов, их брак был соглашением, она его не ревновала. Но никогда он не был с ней так груб, никогда! Да, мог иронизировать, подсмеиваться, молчать, если что-то не нравилось. Но не поднимал руку, не причинял боль!

Впрочем, к этому всё давно шло, просто она отгоняла от себя наступление полной катастрофы. Интересно, что ей делать, если такое произойдет снова? Бежать из собственного дома? А ведь произойдет, если уже случилось! Рано или поздно. И неизвестно теперь было, как дышать, двигаться, думать. И как с мужем разговаривать. С тем, в ком была уверена, как в самой себе. «Вот, значит, как? – думала она, разглядывая себя в зеркало. – Начальница, секретарша, сотрудница… Какая разница, с кем изменять? Потом я ему совсем надоем, и он уже не будет стесняться, домой подругу приведет, жить устроит. А меня стукнет в сердцах пару раз для острастки… Как он сказал, курица ощипанная? Значит, он меня в душе ненавидит? И что мы будем делать дальше?»

Из зеркала смотрела худенькая молодая женщина в бесформенном темно-красном махровом халате. Лицо со слегка выдающимися скулами и заостренным подбородком было бесцветным. Серые волосы, серые глаза, сероватая кожа, бледные брови и ресницы. Ася подумала о том, что той самой любви – страстной, взламывающей все границы, и чтобы помада на рубашке и щеках, – у них никогда не было. И не будет. Степенная и спокойная, супружеская жизнь сводилась к совместным обедам, редким выездам на море или дачу, походам в магазины. Она поднесла руку к глазам – кожа на запястье покрылась темными пятнами. Ася сдернула халат с плеча – там, где ее схватил Глеб, – и увидела такие же безобразные пятна.

Неизвестно, что в тот день подтолкнуло ее к принятию решения – синяки на руках, жгучая обида или страх перед будущим, но она достала из потайного кармана сумочки торопливо сорванный, будто украденный со школьной доски телефонный номер. «Ну что ж, я умру на татами. А это, любой согласится, необычная смерть. Даже достойная. А то, что мне придется умереть, факт – достаточно будет одного удара». Так она пыталась подшучивать над собой. Но на самом деле, ей было не до шуток. После пьяной выходки мужа действительно захотелось умереть. Жить прежней жизнью больше не было смысла.