Когда ты спрашиваешь себя «каким быть?», ты забываешь о том, что нужно изменить мир. Ты думаешь только о том, что нужно измениться самому. Как? Остановить разрушающую волю частей и обнаружить волю Целого. Вот тогда ты становишься, по выражению Померанца, «бдительным стражем Целого», а Целое всегда сумеет о себе позаботиться. Когда же ты задаешься вопросом «что делать?», то неизбежно дробишь Целое на части. Тобой движет благородное желание переставить части и установить их в наилучшем порядке, но знаешь ли ты этот порядок? Существует ли образец этого порядка в твоей душе, которую терзают противоречия, которую подпитывают несбыточные мечты и безумные надежды? Если образ Целого изнутри не озаряет твою жизнь, то о каких гармонических отношениях между тобой и миром, между тобой и возлюбленной, возлюбленным может идти речь?

Безусловно, мир ждет от нас вполне конкретных действий, но важны не сами действия, а то состояние души, которое их порождает. В состоянии бдительной целостности действовала душа или в состоянии рассеянной и апатичной расколотости? Действовали ее глубинные пласты, то, что соединяет душу с вечностью, или действовала ее возмущенная поверхность, то, что связывает ее с изменчивым миром? Но есть еще и те пласты души, которые притворяются глубинными. Они предпочитают сумерки, они кормят армию психоаналитиков, и больше всего они боятся выйти за пределы своей ограниченности. Под ними, под этими ложными, но уже не поверхностными пластами лежит бездонный Океан света, Океан Духа – вот Кто истинный деятель, вот Кто созиждет нас. Когда Иисус говорит: «Да будет не Моя воля, но Твоя», Он прямо указывает на Источник той силы, которая приводит в действие видимые и невидимые пружины жизни. И тот, кто так глубоко осознал первопричину жизни и причастился ей, сам становится живой связью событий, соединяет порвавшуюся цепь времен, исцеляет мир. Вот какая задача, и ничуть не меньшая, ставится перед настоящей любовью и дружбой, этими двумя путями, ведущими в Царство Божие, в единство, и в единстве уже неразделимыми.

После спектакля к Зинаиде Александровне подходили люди. Запомнившимися отзывами она поделилась со мной. Кто-то сказал ей, что не представляет, как такое можно сделать. Кто-то прижался к ней: «Было так, как хочется жить всегда». Пожилой человек с больной спиной сел у выхода, потому что боялся, что не сможет досидеть до конца. Когда его пересадили, он страшно запаниковал, но паника длилась ровно до того момента, как начался спектакль. «А потом я вообще забыл, что у меня есть спина», – воскликнул он. Кто-то назвал спектакль великим событием, одним из главных событий своей жизни. «В зале было шестьдесят человек, а могло бы быть и шесть тысяч и шестьдесят тысяч». А кто-то, отдавая должное Мышкину и Балабиной, признался: «Да, мужчины плакали. Но они видели прекрасную копию, а я знаю подлинник. И для меня это было не так. Мне не хватало подлинника. Эта девочка – не вы. И Женя Мышкин – не Гриша». Другому человеку, очень близкому, не хватило радости: смутил излишний драматизм. Но ведь этот драматизм сочетался с великой нежностью, с глубокой созерцательностью, с тишиной души и тайно вел, все-таки, в радость. И тогда я спросил себя, а что же я сам в действительности пережил и как я это пережил? Поначалу я ловил себя на том, что я как-то присматриваюсь, оцениваю, сравниваю, но потом я перестал понимать где я, и даже слышать текст. Я задыхался. Я уже и стихов не разбирал, я просто был весь в огне. И если человек не входит в этот огонь, то он и не видит его. Была только волна благодарности и любви. Благодарности нерассуждающей. И многие, многие чувствовали то же самое. Те, с кем я обнимался после спектакля, очень бережно обошлись со мной: я не знал, как мне разделить с ними то, что я только что пережил, а они как будто бы знали и помогали мне.

Скажу еще об одном отзыве. Подошла к Зинаиде Александровне монахиня. Для нее как человека непубличного «драматическая соната» стала большим испытанием. Все это оказалось для нее невероятно внутренним, и встал вопрос – как выносить это все на публику? Но она увидела, какое колоссально-очищающее действие произвел спектакль, и утвердилась в том, как он был нужен людям.

Дверь во внутреннее, потаенное открыта всегда и для всех, но не все переступают порог самих себя, чтобы войти в бесконечность. Отвечая на послание своей молодой почитательницы, быть может, даже последовательницы, Зинаида Александровна написала ей: «Я – обыкновенная женщина, прожившая более полувека в счастливейшем браке. Но оба мы очень хорошо чувствовали, что физическая близость только последний аккорд в великой музыке соединения. Как часть (причем последняя) этой музыки, физическая близость священна. Как нечто самостоятельное, отдельное от всего – кощунственна. Непорочное зачатие есть неотделимость плоти от духа – истинное воплощение Духа. Это нечто редчайшее и святое. Все другое – воображение. Бескрылая выдумка».

Как просто сказано о тайне близости, о тайне зарождения человека, которым являешься ты сам, и о тайне зарождения новой жизни. Неотделимость плоти от духа, единство возлюбленной и возлюбленного, когда двое уже не двое, а одно. Пожалуй, это все, что нам нужно знать о непорочном зачатии. И это все, что душа может узнать сама, не заглядывая в книги.

Миркина и Померанц беспрестанно отсылают нас к подлиннику. В подлиннике есть всё. В подлиннике нет недостачи и нехватки.

Для меня режиссерская работа Мышкина это больше, чем представление. И это больше, чем искусство. Это исповедь. Это священнодействие. Так же как и стихи Миркиной для меня больше, чем стихи, хотя суть ее послания может быть облечена только в поэтическую форму.

Был еще один отзыв, и о нем стоит сказать отдельно.

«Непрофессионально». Именно так прозвучал этот приговор. «Любительский спектакль». Услышав это, я подумал: «Нет трепета перед тайной. Нет замолкания ума».

Иногда люди с хорошим вкусом могут не заметить алмаза, потому что они слишком научились отличать янтарь от его подделки. Везде им, специалистам по янтарю, видится либо янтарь, либо пародия на него. Этот упрек я адресую и себе. Фальшивый янтарь мы сразу заметим, а мимо сокровища, которое в тысячи раз дороже всех янтарей на свете, пройдем мимо. Это происходит потому, что мы слишком большое значение придаем своему мнению. Мы просто рабски от него зависим. Развитое эстетическое чувство, эстетическое чутье способно тут же распознать фальшь. Это правда. Однако если выбирать придется между забвением нашего малого эгоистического «я» и эстетическим наслаждением, то человек с хорошим вкусом может предпочесть преображению свой неприкосновенный запас наработанных оценок.

Женя с Викой создали хрупкое, продуваемое, по-своему несовершенное пространство, но это пространство души. И входить туда со своими пристрастиями, все равно что не снимая обуви, приблизиться к неопалимой купине. Ты вступил на священную землю. И твои так называемые оценки – это лишь обувь на твоих ногах. Категории профессионально/непрофессионально здесь, возможно, и вовсе неуместны. Когда к священнику Георгию Чистякову приходили матери, чьи дети были поражены неизлечимым недугом, то он утешал несчастных женщин крайне непрофессионально: он плакал вместе с ними. А потом и умер от той же самой болезни, от которой умирали дети в онкологической клинике…