Я глубоко вдыхаю, чтобы остановить приступ истерики и еще больше не напугать дочь, и сажусь на пол. Милаша падает рядом со мной. Она дрожит. Я слышу, как стучат ее зубы.

В ожидании скорой кладу голову мамы к себе на колени. Ее бледное лицо вытянулось, щеки провалились, вокруг глаз и носа разлилась синева. Она часто, но поверхностно дышит. Другой рукой прижимаю к себе дочку.

– Тихо, тихо, – успокаиваю ее, а в голове бьется только одна мысль: «Только бы все было хорошо! Только бы все было хорошо!» Врачи вваливаются в квартиру вдвоем, отодвигают меня в сторону и занимаются мамой.

– Что случилось? – спрашивает низенький врач.

– Не знаю. Мы приехали, она лежит в коридоре.

– Сердечница? – спрашивает медик в синем костюме и вытаскивает портативный аппарат ЭКГ.

– Не жаловалась. Давление есть. Мама пьет по утрам таблетки.

– Что же вы! Вместе живете, а ничего о матери не знаете, – упрекает врач. Он внимательно следит за лентой ЭКГ, а потом переглядывается с напарником. – Забираем. Нужно везти в больницу. Срочно!

В этот момент мама открывает глаза. Мы кидаемся к ней.

– Мамочка, как ты? Что случилось? Мы пришли домой, а ты лежишь.

– Б-больно, – едва слышно сипит мама.

– Где у вас болит? Можете показать пальцем?

Мама пытается поднять руку, но она с гулким стуком падает на пол.

– Бабуля, у тебя что болит? – плачет Милаша, но я прижимаю ее к себе.

– Так, отойдите в сторону, – врач скорой наклоняется к маме.

Его лицо встревожено. Я ловлю каждое движение губ, ресниц, каждый взгляд, и увиденное приводит меня в ужас.

– Все плохо? – спрашиваю помертвевшими губами, но доктор сосредоточен на маме.

– Елена Андреевна, мы вас отвезем в городскую больницу. По словам вашей дочери, вы находились без сознания примерно полчаса. Это долго. Нужно обследоваться.

– А что показывает ЭКГ?

– Есть проблемы с сердцем, нужно лечиться.

– Инфаркт? – в ужасе спрашиваю я.

– Кардиологи разберутся, – тихо ответил врач. – Мне трудно сказать, но ЭКГ вашей мамы мне совсем не нравится.

Медики кладут маму на носилки и выходят из квартиры. Я хватаю сумку, телефон и дочь, и мы бежим следом за ними. Мама снова закрывает глаза, отключается, а дальше начинается кошмар.

– Иу-иу-иу— воет сирена скорой помощи.

Этот звук острой иглой ввинчивается в мозг. Кажется, ещё немного, и я завою от боли и переживаний. Слёзы катятся по лицу и падают, падают с подбородка на пухлую ручку Милаши. Каждый раз дочка вздрагивает и судорожно цепляется за мои пальцы.

Ей страшно. От ужаса и у меня плавится душа.

Я, не отрываясь, смотрю на носилки, на которых в эту минуту умирает мама.

– Доктор, спасите ее, пожалуйста! – умоляю я.

– Не мешайте!

Врач реанимации с интервалами жмёт на пластиковый мешок, прикреплённый к кислородной маске, лежавшей на лице мамы, а второй медик ритмично давит на грудную клетку, выполняя непрямой массаж сердца. Нажимы такие частые и сильные, что кажется, будто сейчас треснут мамины рёбра.

Мне страшно. Я сжимаюсь. Хочется закрыть уши ладонями: боюсь услышать этот звук и сойти с ума.

– Осторожнее, пожалуйста! – бормочу почти в беспамятстве.

– Боюсь, не довезем, – сипит от усердия доктор и кричит: – Иваныч, долго ещё?

– Десять минут. Мы и без того идём по «зелёному коридору».

Коридор, какой коридор?

Я поднимаю глаза и смотрю в лобовое стекло: боковые покрыты плотной тонировкой. С бешеной скоростью навстречу несутся деревья и здания. Автомобили замедляют движение и жмутся, как воробьи, к тротуарам, пропуская желтую машину «Реанимации». Поворот, ещё один. Я даже слышу, как скрипят шины по асфальту при резком торможении.

– Двадцать девять, тридцать…, – считает вслух доктор.

Он на мгновение замирает, пока его напарник сжимает мешок, вгоняя воздух в легкие мамы. Затем проверяет пульс на сонной артерии, и начинает счет снова.

– Мамочка, мне больно? – где-то на заднем плане плачет Милаша.

– Что? Почему?

Мгновенный взгляд на дочку: ее пальчики побелели: так сильно я сжимаю их.

– Прости, доченька, прости, – я притягиваю ее голову к груди, а слёзы капают с новой силой на светлую макушку, но теперь уже от жалости к ребёнку.

Я плохая дочь и плохая мать!

– Мамочка, не плачь! Я больше никогда не буду так делать. Честно-честно!

– Солнышко, ты не виновата.

– Мне страшно.

– А ты смотри на меня.

– Мамочка, бабушка поправится?

– Все будет хорошо.

Я говорю, а сама прижимаю к себе дочку, как спасательную соломинку, словно эта крошка может защитить мое сердце от боли, и молюсь, молюсь про себя: «Господи Боже! Ты же милосердный! Пожалуйста, спаси мою маму! Накажи лучше меня!»

– Есть пульс! – сипло выдыхает доктор.

Я вздрагиваю. Сердце вот-вот выскочит из груди. Внутри разгорается надежда.

– Чт-то? К-как?

– Сердцебиение восстановилось, – врач вытирает пот со лба, садится на кушетку рядом со мной и лезет в медицинскую сумку. Вытаскивает ампулу и шприц и смотрит на напарника: – Лёш, работай Амбой (мешок Амбу – ручное устройство для выполнения искусственной вентиляции легких), не останавливайся.

Чудо! С хрустом сцепляю пальцы в немой молитве. Я верю в чудо! Не может же мама умереть из-за обычной ссоры!

Не может! Нельзя! Я себе этого не прощу!

Последний разворот по кругу, и машина останавливается у подъезда приемного покоя. Нас уже ждут.

Врачи спрыгивают, вытаскивают носилки, которые мгновенно превращаются в каталку на колёсах, и бегут к зданию. Я подхватываю Милашу на руки и несусь за ними.

– Что у вас? – нас встречает медсестра.

– Сердечный приступ. Была кратковременная остановка дыхания. Проведена СЛР (сердечно-легочная реанимация). Введён один миллиграмм адреналина. Больная без сознания.

Всю информацию врач выкрикивает на ходу. Мы бежим следом.

– Опекун?

– Дочь. Сзади. Она расскажет, что случилось.

– Помогите переложить пациентку.

Каталку ставят рядом с кроватью, все дружно обступают ее.

– Раз, два, три…

Секунда, и мама уже лежит на кровати, окружённая медиками. Можно выдохнуть: теперь помогут.

– Хронические заболевания? – на ходу спрашивает у меня медсестра.

– У мамы? – бестолково мямлю я.

– А здесь есть ещё пациент?

– У мамы давление.

– Аллергия на препараты?

– Нет… Кажется… Не знаю, – слёзы с новой силой наполняют глаза. Я действительно не знаю эту информацию, отчего становится ещё хуже.

Эгоистка! Махровая эгоистка!

– Что у нас здесь?

Я оборачиваюсь. У кровати стоит молодой врач в очках. Он держит в руках узкий фонарик, приподнимает сначала одно веко, потом другое и светит на зрачки.

– Девушка, подвиньтесь.

Это мне? Сзади приближается медсестра и катит аппарат на колесиках.

– Подключать?

– Да, проверим сердечный ритм.

Медсестра делает ЭКГ.

– Дмитрий Владимирович, смотрите.

– Что? Что там? – кажется, что сердце сейчас остановится и у меня.

Врач не отвечает, обращается к другой медсестре.

– Света, поставь капельницу, – тут он называет незнакомое лекарство, – и пригласи кардиолога. Кто сегодня дежурит?

– Вихров.

Медики переглядываются. Доктор слушает маму и хмурится, ждет, пока Света сделает ЭКГ. Потом сравнивает две ленты: со скорой помощи и свою. Я замираю от волнения. Наконец он выпрямляется и задумчиво теребит подбородок.

– Опять Вихров? Он же хирург!

– На подмене. У Степанова жена рожает, – отвечает медсестра.

– О, нужно парня поздравить.

– Кого? Вихрова или Степанова?

– Степанова, конечно. Вихрова, кажется, – быстрый взгляд на маму, потом на меня, – поздравлять, кажется, не с чем: тяжелая предстоит смена.

Я слушаю ее и не понимаю, что происходит. Кто рожает? Почему рожает? Здесь лежит без сознания моя мама. Ей только что делали искусственное дыхание, а медики спокойно, как ни в чем ни бывало обсуждают незнакомого человека.