– Ладно-ладно, не говори, – махнул рукой Илья. – И правда, что это я? Про своих же поклонниц я тебе не рассказываю. Про Машку из теперешнего одиннадцатого «В», про Катьку – она дочка маминой подруги… Про Юлю тоже не рассказываю – она мне такие письма пишет, закачаешься, рухнешь и обратно не встанешь. Или вот, например, про Милу…

Вовка поджала губы и обернулась.

– Издеваешься?

– Да ты чего! – засмеялся Илья. – А вот про рыжую Таньку могу рассказать, она учит французский и хочет на следующий год уехать в универ во Францию…

Вовка сложила руки на груди.

– А ты-то сам почему не с Танькой этот ее французский учишь? Интересно, наверное. Поперся вместо этого в какой-то… – она фыркнула, – Краснокумск!

– Ну так что мне с Танькой-то делать, если она мне не нравится? – моргнул Илья.

Опять эта косая улыбочка, и внутри вдруг так тепло…

– А Машка?

– Тоже не нравится.

– А Катька?

– Не нравится.

– И Юлька тоже?

– И Юлька.

– Да кто ж тебе тогда нравится-то? – выпалила Вовка.

И когда она успела так обнаглеть? Она бы раньше ни за что… ни за что…

– Ты, – ответил Илья.

Вовка сощурилась.

– Я, – повторила она тем же тоном.

– Ты, – отозвался Илья.

– Ну конечно, – протянула Вовка.

– Ну конечно, – кивнул он.

Вовка не запомнила, сколько они вот так стояли в коридорчике и целовались. Мимо проходили какие-то люди, пробренчала подстаканниками проводница, кто-то запнулся о ковер, охнул и чуть не упал, потом кто-то толкнул Вовку локтем и, кажется, даже наступил ей на ногу.

Она ничего не замечала.

Они вернулись в свой вагон, держась за руки. Приходилось идти друг за дружкой, но рук не расцепляли – как взял Илья ее ладонь в свою, так и не отпускал.

Напротив их купе стоял Федя: смотрел в окно, облокотившись о поручни. Купе было распахнуто, внутри никого.

– А где Лёля? – спросила Вовка.

Федя как будто не услышал.

– Эй, прием, – Вовка щелкнула пальцами. – Федьк!

Но тот лишь неопределенно повел плечом.

– Да ты чего это?

Илье пришлось отпустить ее руку. Из-за Вовкиного плеча он наблюдал за тем, как она трясет Федю за рукав.

– Лёлька, я спрашиваю, где?

Федя повернулся. Всего одно мгновение Вовка видела черные, разросшиеся на всю радужку зрачки, а потом Федя моргнул, и зрачки сузились.

– А? Чего говоришь?

У Вовки побежал по спине холодок. Федя хлопал глазами, как будто она его выдернула из глубокого сна. Ей показалось или нет?..

– Спрашиваю, где сестра твоя, – пролепетала Вовка.

Она обернулась к Илье, надеясь увидеть на его лице изумление – тогда, значит, и он заметил странные Федькины глаза – но он только пожал плечами.

– А, Лёлька… – Федя уже знакомым смущенным жестом взлохматил себе волосы. – Да не знаю я. Может, в туалет ушла?

– Давно ушла? – сощурилась Вовка.

– Да не знаю. Что я, слежу за ней? – ухмыльнулся Федя. – А вот пожрать бы не помешало.

Поезд слегка замедлил ход, за окнами промелькнули пятиэтажки. Мимо протиснулась проводница. Улыбнулась на ходу краешком невесть зачем подкрашенных губ и потрясла пальцем:

– Остановка двадцать минут. Долго не шастайте! Ждать не будем.

– Да мы и не собирались… – обронила Вовка.

– О, круть. Пока Лёльки нет, куплю чего нормального, – обрадовался Федя. – Ща я, за деньгами.

Он исчез в купе, а поезд меж тем все замедлялся и замедлялся. Потянулась черная полоса перрона, а на ней – люди, люди…

– Лёля!

Вовка заметила знакомую макушку, мелькнувшую в тамбуре, а поезд скрипнул, заскрежетал и встал. С платформы в вагон потянулись новые пассажиры, заполонили коридор и загалдели, протискивая объемистые сумки с пакетами.

– Лёля! – снова крикнула ей вдогонку Вовка. – Я за ней сбегаю, – бросила она Илье.

Выскочив на перрон, она вдохнула полной грудью свежий, чуть прохладный ветерок, пахший липой и железнодорожной насыпью, скользнула взглядом по круглым белым часам над станционными дверьми – семнадцать ноль три – и закрутила головой в поисках Лёли.

Длинная черная коса мелькнула в толпе при входе в кафешку. Обшарпанные рамы лупились краской, у входа скособочилось меню: «Селедка под шубой, рассольник и макароны по-флотски. К комплексному обеду чай – бесплатно». Вот щедрость – нальют из-под крана и пакетик «Майского» кинут.

Вовка протиснулась между двумя пожилыми дамами в дурацких желтых панамках и влетела в кафешку. И вправду пахло макаронами, стулья с металлическими спинками в беспорядке разбрелись по всему залу, как стадо без присмотра, в дальнем углу буфетчица в засаленной наколке протирала столик. Из посетителей – только мужик в разгрузочном жилете на голое тело (ну и мода!), старушка с внуком (красный пластиковый самосвал прямо в тарелке) и парочка мальчишек (оба в смартфонах, рюкзаки валяются на полу). Лёли видно не было.

– Простите, пожалуйста. – Вовка подскочила к буфетчице.

Та смерила ее усталым взглядом из-под синих ресниц в комочках.

– Обед кончился. Есть сырники, – сказала она.

Вовка замотала головой.

– Сюда девушка с черной косой не заходила?

– Может, и заходила. – Буфетчица отвернулась и завозила тряпкой по столешнице. – А может, и нет. Мне-то что?

– Длинная такая коса, челка прямая, – настаивала Вовка.

– Сырники-то будешь?

– Значит, не видели?

– Да что ты время-то мое тратишь? – Буфетчица принялась двигать стулья. – Бюро находок я, что ли, – бормотала она себе под нос.

Вовка еще раз окинула взглядом кафешку и вышла. Часы над вокзальными дверьми показывали семнадцать ноль три. Во сколько же она вышла из поезда?

На всякий случай Вовка забралась обратно в вагон. Вернулась в купе и с облегчением выдохнула – Лёля как ни в чем не бывало усаживалась за столик.

– Сырники-то будешь?

Вовка вздрогнула. Подруга эхом повторила за буфетчицей ее слова, даже голос прозвучал похоже.

Лёля зашуршала пакетом, развязала, наконец, узел и вывернула горлышко. Внутри лежало три румяных сырника, а пакет аж запотел от их тепла. По купе пополз сладкий аромат жареного.

– Вот, в кафе купила. Вроде нормальные. Я попробовала.

Лёля подтолкнула пакет к Вовке. Илья с интересом подошел ближе, подцепил один сырник и принялся жевать.

– А что так мало? – удивилась Вовка.

– Почему мало?

– Остатки, что ли?

– Да никакие не остатки. Ешь давай. А то животом урчишь, слушать тошно.

Вовка забрала один сырник и куснула. Лёля последовала ее примеру, и на столике остался пустой, влажный от жира пакет.

Поезд дрогнул, скрежетнул, и платформа за окном тихонько заскользила.

– Как? Уже? – изумилась Вовка, вытаскивая телефон. На часах значилось семнадцать ноль восемь. – Мы что, пять минут стояли? Проводница же сказала, двадцать будем!

Лёля пожала плечами и плюхнулась на свое место. Вытащила журнал и принялась листать, но заметила, как странно на нее смотрит Вовка, и предложила:

– Хочешь пополам? Я сейчас статью прочитаю, потом тебе дам. Там на станции последний был. Остальное про охоту с рыбалкой. Ты, Илья, случайно, не интересуешься?

Тот хмыкнул.

– Не-а.

– Ну хорошо. Тебе журнал не предлагаю. Женский.

– Не предлагай, – усмехнулся Илья.

Вовка проглотила остаток сырника.

– А Федя где?

– Федя? – не поняла Лёля.

– Ну да. Он же вроде бы выйти хотел. Купить еды.

Вовка выглянула в коридор. Новые пассажиры еще толкались в проходе, растаскивали вещи, раскладывались поудобнее, знакомились, хохотали. Феди видно не было.

Она вернулась в купе и вопросительно глянула на Илью.

– Что-то потеряла? – улыбнулся он.

Вовка чуть руками не всплеснула.

– Да! Федю! Он же сошел, а поезд стоял всего пять минут!

– Не понял, – мотнул головой Илья.

– Лёль, брат твой где?

Подруга подняла голову над журналом, и снова Вовку как электричеством прошило: какую-то долю секунды глаза у Лёли были абсолютно черными. Потом она моргнула, и наваждение спало.