– Полагаю, Всевышний задумал то изначально. Кошмары наверняка были проверкой твоей веры. Через них дьявольская хвороба цеплялась за тебя когтями из последних сил.

– О нет, кузина! Уверен, в том скрыто гораздо большее…

Он выдержал интригу и, дождавшись от Христы обеспокоенного взгляда, объявил:

– То было испытание и наказание за моё неблагородное сердце.

– Что?! – ошарашенно пискнула девушка.

– Да-да, всё так. Отец не иначе наказал меня за то, как сурово и бессердечно я поступил с тобой. Оставил, хоть и обещал спасти. Благородная кровь так не поступает.

– О, Ян…

– Не спорь, я всё обдумал! Но больше ошибки не допущу. Я заберу тебя с собой!

С каждым словом юноши Христу накрывало новой волной эйфории. Она не могла поверить своим ушам. А Ян тем временем всё сулил и ручался:

– Не видать тебе больше старых платьев! Научим читать и писать, как следует! И уж сколь Матушка мне теперь обязана, тебе пропасть точно не даст!

– О, Ян, то не сон?

– Отнюдь, кузина, отнюдь! Привыкай, скоро тебя ждет жизнь безоблачная. Как повезло, однако, что ты еще в самом соку. Не сразу, но глядишь, и к хозяйству пристроим, и мужа найдем…

На последних словах у девушки сердце упало камнем:

– М-м-мужа? – заикаясь встряла она.

– Да-да, поверь! – с запалом продолжал Ян. – Не бюргера{?}[Представитель среднего слоя населения в средневековых немецких городах. ], конечно, хотя, чем черт не шутит?

Юноша ждал от родственницы поддержки и благодарностей, однако та лишь робко спросила:

– А ты?

– Ох, всё волнуешься, кузина! Полно! О доброте не забуду, приданным обеспечу, будь покойна.

– Так…неожиданно, – только и могла она произнести. – ты и впрямь здоров.

– Слава Всевышнему! – согласился Ян.

Взгляд Христы стал стеклянным, но чтоб не показывать своих тревог юноше, она отвернулась и постаралась придать своему голосу оживленный тон:

– Не желаешь ли завтрака, кузен?

Ян непроизвольно потянул носом воздух, в котором всё ещё витал ароматный запах стряпни. Его рот наполнился слюной при воспоминании об отведанном накануне изыске, а потому ничего кроме утвердительного ответа на вопрос, Христа услышать и не могла, хоть, безусловно, и надеялась.

– Сию минуту, – холодно произнесла она и поспешила удалиться из комнаты.

Ян никогда не чувствовал себя так бодро и удовлетворенно. Глаза всё ещё болели, да и мышцы отвыкли нормально работать, но он, несомненно, шел на поправку. Настолько, что, наконец, решился покинуть опротивевшее ложе. Откинув ненавистное одеяло, он опустил ноги на пол, который, вопреки ожиданиям, оказался не такой уж и холодный. Опираясь на прикроватный столик, юноша попытался встать. Ноги подкашивались, и всё ж держали студента, вынужденного ещё и пригибаться под низким потолком. Он сделал несколько неуверенных шагов и почувствовал, как мышцы понемногу возвращаются в привычное состояние. Ян сделал ещё несколько шагов, и еще, пока, наконец, не был удовлетворен своей способностью перемещаться по комнате. Найдя себе новое увеселение, он стал искать для него смысл. Сперва любознательный заглянул в сундук, а затем под кровать, из-под которой торчали несколько разрисованных листков. Листки юноша разглядеть не успел, поскольку, подобрав их, тут же направился срывать пыльные занавески из мешковины, мешавшие ему в полной мере насладиться светом Божьим. Однако стоило юноше сделать лишь несколько шагов к окну, как дверь заскрипела, а вслед за тем в комнатушку вошел толстенький краснощекий мужчина в поношенной, но всё еще приличной на вид куртке.

– О, молодой человек! – приветственно воскликнул он и устремился к Яну с распростёртыми ручищами. – А я уж за пастором был готов посылать!

– За пастором? – недоуменно повторил Ян, содрогнувшись хоть и от дружественных, но весьма нелегких по силе хлопков по спине.

– Ага! Храм тута на холме стоит! Ты, junge{?}[нем. – мальчик], уж совсем плох был.

– А вы простите?

– Герр{?}[Нем. – господин] Хельман – хозяин, – широко улыбнулся мужчина, представляя на обозрение кривые разномерные зубы.

Ян тут же опомнился и придал голосу звук звонкий, под стать благодарностям и лести, которую он намеривался из себя извергнуть:

– Приятно познакомиться, герр Хельман! Горячо кланяюсь пред вами за то, что дали нам кров. Не многие в столь смутные времена готовы помочь незнакомцам.

– Хех! Так то хлеб мой! – отмахнулся довольный, словно пузатый кот, трактирщик.

– Ваш хлеб? – уточнил внезапно удивлённый юноша.

– Ну дык да! Спутница ваша солидную сумму выложила, да еще цацку увесистую в залог предложила. Я так прикинул, что коли б ты чумным был, так ни одна б собака тебя на себе не тащила, не то что эта малахольная! Так что никто не в обиде и не в накладе.

– Действительно, – вдумчиво молвил Ян, не отводя пристального взгляда от собеседника. – но отчего ж тогда и ей комнату не дали?

– Так ведь про то уговору не было, – хитро усмехнулся хозяин. – да и барышня не запрашивала. Молодой с суженым любо.

– Я ей не… – хотело было возразить Ян, но в комнату вернулась Христа.

Приход девушки ознаменовался грохотом опрокинутой посуды. Христа с отчаянием глядела на кузена и на расписные листы в его руках. Не было сомнений и в том, что она услыхала предмет разговора. В стеклянных глазах девушки застыли горькие слёзы. Мгновение – не больше – и она с силой захлопнула дверь, прерывая Хельмана на полуслове приветствия, в котором он отчего-то назвал девушку «дражайшей половиной» Яна. В след за тем послышался металлический скрежет запираемого засова.

– Что за шутки, барышня? – тут же возмутился хозяин.

Мужчина сурово прошагал к двери и принялся с силой молотить в нее. Поступок девушки его явно разозлил. Хельман чуть ли не угрозами приказывал несносной отворить засов и немедля принести извинения за свои выходки. Но на той стороне пела лишь тишина.

А Ян, меж тем, вдруг что-то осознав, всё ж посмотрел на листы, которые до того бесцельно держал в руках и на которые так испуганно посмотрела девушка. Один из них будто бы отдали в руки мастера: с поразительным вниманием к деталям листок украшало изображение жемчужной подвески. Юноша готов был поклясться, что уже где-то видел столь примечательное произведение ювелирного искусства, но воспоминание, словно солнечный зайчик, убегало тем дальше, чем скорее студент пытался схватить его за хвост. Второй же листок, напротив, был сплошь усыпан чернильными галками, каждая из которых девичьим плачем отозвалась в голове юноши. На обороте несмелой рукой, но огромными буквами кто-то вывел три слова: «sumus servi Diaboli»{?}[Мы слуги Дьявола].

Словно прозрев, студент схватился за голову и как в бреду кинулся к окну. Одним махом он сдёрнул пыльные занавески, откинув их на пол. Однако в покоях светлее не стало: окна оказались, хоть и криво, но заколочены.

–Это еще что такое?! – глаза Хельмана, казалось, вот-вот выскочат из глазниц.

Хозяин таверны бросил свои бесплодные попытки достучаться до молчаливой истеричной барышни и поспешил разобраться с новоявленной напастью. Доски были прибиты кое-как, а потому мужчине не составило труда оторвать первую.

– Вот так её! – довольно воскликнул он и повернулся к студенту, чтобы продемонстрировать побежденную деревяшку.

Однако Хельмана ждала не горячая похвала и поддержка, а лишь застывшая гримаса боли и ужаса на лице Яна. Когда стены сотряс вой, маленькая, сгорбившаяся девушка уж удалялась от внезапно объятой пламенем харчевни, закутываясь в потрепанную временем и погрызенную молью шаль, которая едва скрывала богатое жемчужное ожерелье на шее. Рваный, заляпанный передник развивался под напором настойчивого ветра. Но ни он, ни восклицания зевак не беспокоили несчастную так сильно, как бег собственного сердца в ушах, лишь едва пробиваемый воплями запертых в огненной ловушке.

Девушка не решалась обернуться, страшась узреть картину, которую и без того живо рисовало ее воображение. Лишь мысль о том заставляла беглянку ускорить шаг, приближая его ритм к ритму пульса. Поворот, поворот – и вот уж не видно пламя, которое она сама и распалила. Ещё поворот – и покосившиеся постройки скрыли даже дым, тяжелыми тучами устремившийся в серое небо.