Он, конечно же, разговаривал вчера с Борщевым, пытался раскрутить его на признание, но так и не смог.

– Да, они реально дружили, – кивнул Ярыгин.

– И работали на одного дядю.

– Я бы сказал, Борщев работал на Хикса. Хикс основной, а он у него на подтанцовке, вещества развозил, закладки оставлял.

– И Борщ мог занять его место.

– Этого я не знаю.

– Будем выяснять. Где ты, говоришь, Марьяна работает?

Салон красоты с незатейливым названием «Грация» находился всего в пяти минутах от управления, если добираться до него на машине. За стойкой ресепшена сидела миловидная полноватая женщина слегка за тридцать. Пышная прическа с завитушками, скучающий взгляд, на губах дежурная улыбка. Она даже не подобралась, когда Прокофьев подошел к ней, как сидела развалившись, так и осталась сидеть. На прикрепленном к кофточке бейджике было написано Марьяна.

– Подполковник Прокофьев, уголовный розыск! – не вынимая удостоверения, представился он.

– А-а, вы из-за Славы! – встрепенулась женщина.

– Ваш Слава убил человека.

– Жаль, конечно, – вздохнула Марьяна.

Прокофьев мог побиться об заклад, что сейчас она думала не о судьбе Борщева, а о том, как поскорей найти ему замену. И действительно, зачем ей ждать из тюрьмы уголовника?

– Убил своего друга. Уложил его спать, зажег печку, закрыл заслонку и ушел к вам.

– Да, я знаю, ко мне приходили, спрашивали.

– Он ушел к вам, оставив своего друга умирать.

– Видимо, так… – вздохнула Марьяна.

– Наверное, Слава очень переживал. Вам так не показалось?

– Если честно, переживал, курил очень много, одну за одной. Он даже когда пьяный, так много не курит.

– А он выглядел пьяным?

– Было немного.

– Немного?.. Может, он что-нибудь говорил вам?

– Да нет, молчал. Но смотрел на меня так тоскливо. Я спросила, что случилось, а он…

– Что он?

– Глянул на меня, как на дуру… Сорвался и ушел.

– Куда ушел?

– Я не должна была говорить! – разволновалась женщина.

– Слава сказал вам не говорить?

– Очень просил… – побледнев, кивнула Марьяна.

– Вы его боитесь?

– Да как вам сказать…

– Он же не может вас убить?

– Меня?!. Ну что вы!.. Если честно, я даже не поверила, что Слава мог кого-то убить.

– Что ж, тогда вам бояться нечего.

Уже через пятнадцать минут после разговора с Марьяной Прокофьев общался с Борщевым в помещении для допросов.

– А знаете, Вячеслав Георгиевич, почему вы вернулись на место преступления? Зачем сломали забор? Совесть вас замучила… Не хотели вы убивать своего друга, вас заставили.

– Никого я не убивал, – буркнул подозреваемый.

– Но забор сломали?

– Так друг же умер.

– Убили вашего друга.

– Не знаю.

– Вот поэтому вы и сломали забор.

– Ну психанул.

– Жаль вам стало своего друга, потому забор и сломали.

– Да что вы пристали ко мне со своим забором? – скривился Борщев. – Забор здесь вообще ни при чем!

– При чем! Ведь убийство можно было остановить. И вы это знали. Поэтому и вернулись к Полотнову домой. В три часа ночи. Заслонку открыли, а вдруг он еще живой. Но Полотнов был мертв… Нет, забор вы ломать в тот раз не стали.

– Да достали вы меня со своим забором! – взвился Борщев.

– В три часа ночи вы забор не ломали, – кивнул Прокофьев. – В три часа ночи вы вошли через калитку.

– Через калитку.

– В три часа ночи?

– Эй, какая калитка в три часа ночи?.. – спохватился Борщев. – Ты что, начальник, нарочно меня забором с толку сбиваешь?

– В три часа ночи вы пришли к Полотнову, чтобы его спасти. Но не успели.

– Да не был я у него в три часа ночи! – разволновался Борщев. – Врет все ваша камера!

– Я знаю, что вы очень переживали. Знаю, что много курили. А потом поднялись, вышли из дома и отправились к Полотнову. А вдруг он еще живой?

– Много курил?.. Из дома?.. – Голос у Борщева дрогнул, глазки забегали.

– Вы ведь на самом деле очень переживали, Вячеслав Георгиевич. Поняли, что натворили, решили дело исправить, но не успели.

– У вас нет доказательств. – Борщеву явно не хватало уверенности, а в глазах стоял знак вопроса. А вдруг следствию хватит доказательств, чтобы осудить его за убийство?

– Мы учитываем ваше раскаяние, Вячеслав Георгиевич. И ваше искреннее желание исправить ошибку. Для нас это много значит… Для нас, не для суда, – немного подумав, добавил Прокофьев.

– Для суда? – эхом отозвался Борщев.

– Мы ведь действительно можем повернуть дело так, будто произошел несчастный случай. Было бы желание. А поскольку вы раскаялись… Вы же могли затопить печку, не глянув на заслонку?

– Так и не глянул.

– Глянули, но не придали значения. А дома вспомнили, что заслонка закрыта. И вернулись в дом, чтобы ее закрыть.

– Так и было!

– Да, но мы-то знаем, что вы занимались распространением наркотиков. Знаем, что вы работали на Свища. Знаем, что Свищ поставил вам задачу убрать Полотнова. Знаем, что в ту же ночь погиб Виктор Асвалов по кличке Освальд…

– Но это не так!

– Асвалов не погиб?

– Нет, Асвалов, может, и погиб…

– Полотнов толкал через него левый товар, Свищ его предупреждал. Полотнов не понял.

– Ну да, не понял… – Борщев прижал кончики пальцев к столу, чтобы унять в них нервную дрожь.

– А вы, Вячеслав Георгиевич, поняли все правильно. И приняли предложение Свища. Вы решаете вопрос с Полотновым, и к вам никаких претензий, – предположил Прокофьев.

– Ну-у… – Борщев оторопело смотрел на него. А вдруг это не догадки, а подтвержденные сведения, которые суд воспримет как доказательство?

– Мы ведь можем переквалифицировать убийство на несчастный случай. – Прокофьев улыбался, пристально глядя на подозреваемого. – Или в крайнем случае на убийство по неосторожности. Вы могли затопить печку и забыть про заслонку…

– Для того чтобы вы переквалифицировали убийство, я должен сдать Свища?

– Я не призываю вас проявить гражданскую сознательность… Но вы должны сдать Свища!

– Свищ мне ничего не говорил.

– А кто говорил?

– Кривой.

– Значит, все-таки Кривой… – с деловитым видом кивнул Прокофьев.

На самом деле он и понятия не имел, кто такой Кривой, но Борщеву вовсе не обязательно это знать.

– Ну да, он подъехал, проблемы у тебя, говорит. Надо решать.

– Хикса убить?

– Да… Я правда раскаялся! Правда очень жалел!.. И к Хиксу вернулся, думал, что он жив!..

– Кривого так просто не взять, да? Говорят, он плотно шифруется?

– Ну как шифруется… Где он живет, я не знаю, но есть одно место, где он бывает каждый день. Бильярдная на Бакинских Комиссаров его контора, он почти всегда там.

– А что насчет Освальда скажешь?

– С Освальдом я дел не имел.

– Хикс имел.

– Да… Химичили они реально… Но я Освальда не трогал!..

– Ты нет, но отмашку его убрать дал Свищ?

– Ну мог… Через Кривого. Сейчас все дела через Кривого идут.

Медлить Прокофьев не стал, собрал группу, отправился на улицу Бакинских Комиссаров, но Кривого там не застал. Был утром, заскочил на полчаса, уехал и с концами. Возможно, концы эти зачищал Свищ.

Но в любом случае голову над убийством Освальда Прокофьев ломать перестал. Его ведь мог задушить один киллер, а прибраться за ним отправились другие. Сначала подъехал один, избил Освальда, затем задушил его. Экспертиза показала, что задушили его руками, а потом уже в ход пошла удавка. К чему такая сложность, Прокофьев не знал. Но, возможно, выяснит, как только возьмет настоящего убийцу. Рано или поздно это случится, а если нет, то вся вина ляжет на покойного Майского. А почему бы и нет? Не тот он человек, этот Освальд, чтобы рыть землю в поисках его истинного убийцы. А вот Гаврилова в покое оставлять никак нельзя, и дело не только в том, что этот подонок ранил Сашу Лукова. Порядок есть порядок.

Осень на дворе, осень в жизни. Глубокая осень, старость уже на пороге, дает о себе знать. Карамболь еще не клал челюсть в стаканчик, зубы у него хоть и вставные, но фарфоровые, держатся крепко. Но сама по себе вставная челюсть его уже не пугала, и седые волосы в порядке вещей. И ровесница-жена его бы не смущала, может, ровесница даже лучше, чем молодая красотка в постели. Аэлите ведь секс требуется, погорячей, почаще и подольше, а Карамболю и пару раз в неделю вполне хватило бы. Но ей каждый вечер подавай. И как тут не уступить, если она даже мертвого могла поднять.