Я приоткрываю слипшиеся губы и проталкиваю через них слова, которые никто не слышит. Грохов хмурится, но всё же склоняется к моему лицу.

– Пошел в жопу!

И этого хватает, чтобы самоуверенного придурка перекосило. Он резко вскакивает с кресла и вылетает, хлопнув дверью.

Я знаю, чем это обернется, но всё равно улыбаюсь, когда через десять минут в комнату входит взбешенный Сомов с перекошенным лицом и наносит мне несколько сильнейших ударов кулаком по лицу. Я даже понять ничего не успеваю, потому как до этого момента дальше пощечин и попытки придушить он не заходил.

Я мгновенно теряюсь и проваливаюсь в темноту.

В следующий раз прихожу в себя от острой боли, запаха спирта и тихих всхлипов. Едва ли могу открыть глаза. Один точно заплыл и маму я не могу им нормально рассмотреть.

– Прости меня, – всё время повторяет она. – Прости, Оленька. Я вызвала врача, он скоро будет. Увезет в больницу.

Молчу, понимая, что никто меня из этого дома ещё очень долго не выпустит, но мама, видя моё сомнение бросает опасливый взгляд через плечо, а понимая, что никто её не подслушивает тихо говорит мне:

– Его нет дома. Приедет мой хороший знакомый и вывезет тебя под предлогом серьёзной травмы.

Я всё ещё сомневаюсь, что ей потом не достанется, но всё же киваю, отмечая про себя, что меня подташнивает, да и мысли в голове несколько путаются.

Минуты вдруг начинают тянуться нескончаемой вереницей, в которой ничего кроме пустоты и ожидания нет. Мама поглаживает мою руку и беспрестанно просит прощения, а я лежу с закрытыми глазами, потому что даже неяркий свет режет глаза, заставляя мозг болезненно сжиматься.

Когда приезжает врач, мама вдруг меняется в лице. Я не понимаю, что это значит, но меня радует, что плакать она перестает.

– Здравствуйте, Ольга, – улыбается мне высокий мужчина в белом халате.

– Здравствуйте, – хрипло отвечаю, щурясь от боли.

– Меня зовут Игорь Константинович. Давайте осмотрим вас.

Я невольно отмечаю высокие скулы и серьезный взгляд, который резонирует с обаятельной улыбкой. Он очень симпатичный. Наверное, поэтому мама старается не смотреть в его сторону. Если Сомов узнает о неравнодушном отношении мамы, а оно явно имело место быть, этого человека никогда не будет на пороге дома.

Доктор осматривает мои синяки, изредка бросая взгляд на дверной проем, в котором стоял охранник. Светит фонариком в глаза и сжимает челюсть, когда я жмурюсь и морщусь. Делает какую-то запись в блокнот и крайне серьезно сообщает маме:

– Скорее всего сотрясение. Нужно везти в клинику и подтверждать диагноз.

Мама мгновенно хватает телефон и выходит из комнаты, но до нас все равно доносится её дрожащий голос:

– Артём, её осмотрели. Доктор говорит, что это, скорее всего, сотрясение. Её нужно везти в клинику. Да. Нет! Ты не можешь держать её дома в таком состоянии! Артем, послушай, что ты говоришь. Ты покалечил мою дочь и собираешься оставить её вот так? Её увезут прямо сейчас!

Мы с Игорем Константиновичем переглядываемся и я слабо улыбаюсь.

– Со зверем спорит? – тихо спрашивает он, на что я снова морщусь.

– С животным, – отвечаю коротко, не имея сил даже на поддержание разговора.

Но доктор понимающе кивает, делая новую запись в блокноте.

Мама быстро возвращается в мою комнату и достает из шкафа первую попавшуюся футболку и штаны, на что врач качает головой.

– Это ни к чему, она в пижаме. Сейчас ей нужен покой. Вещи привезете позднее.

Мама сдается, обессиленно опуская руки. Доктор помог мне подняться, но когда мы уже собрались выходить охранник Сомова преградил нам дорогу. Но ровно до слов мамы, что они должны доложить своему начальству. Ситуация разрешается довольно быстро и уже через пять минут я выхожу из подъезда.

Знакомое чувство тяжелого взгляда на плечах, я ощущаю почти сразу. Потому поднимаю глаза к окнам дома напротив и невольно кривлюсь, когда вижу на балконе курящего Арса. Не знаю, что происходит в эту секунду, но мне на миг кажется, что он очень зол на меня. Правда, это ощущение тут же теряется, когда он делает новую затяжку.

– Нормально себя чувствуешь? – слышу вопрос мамы.

Не нормально. Кружится голова и тошнит. А ещё мне совсем не хочется отвечать на этот вопрос, потому я отвожу взгляд от до боли знакомого балкона десятиэтажки и болезненно вдыхаю утренний влажный воздух, после чего сажусь в машину скорой помощи частной клиники.

Добираемся мы быстро, но я никак не могу избавить свои мысли от тяжелого злого взгляда. Кажется, что, если бы Арс был рядом он бы повторил действия Сомова. Такие думы меня пугают, но уже в момент, когда меня начинают возить по кабинетам, я отвлекаюсь.

Сотрясение действительно подтверждается. Об этом нам с мамой сообщает Игорь Константинович, уже находясь в моей уютной палате.

– Как минимум пару дней она должна находится в состоянии покоя. Обследование показало, что сотрясение есть, но осложнений серьезных выявлено не было. Поэтому лечение ей назначили стандартное для таких ситуаций. Обезболивающее, успокоительное, ноотропы и… – мужчина подходит к тумбочке и берет мой телефон, чтобы тут же отдать маме. – Никаких телефонов, телевизоров, книг и музыки.

Я сглатываю, но не возражаю. Не имею ни малейшего представления, чем можно заниматься в постели два дня, не имея доступа к развлечениям.

Когда они уходят, я начинаю понимать, почему был запрет. Мне нужен сон, а гаджеты лишь занимают внимание, не позволяя глазам и мозгу расслабиться. Стираю с распухшего от кровоподтека века слезу и осторожно переворачиваюсь на бок, после чего почти мгновенно засыпаю.

Так протекает день, второй. Врач заметил снижение аппетита, но на самом деле есть вообще не хотелось, поэтому приходилось в себя впихивать хотя бы порцию пудинга и чай. Хотя и тошнило безбожно после этой процедуры.

Мама практически не вылазит из палаты, на что я не против, но вот доктор настаивает, что ей тоже нужно отдыхать, потому отправляет её домой или в свободную палату, где она перехватывает несколько часов сна.

Сейчас она уехала, потому я лежу, глядя в потолок. Жутко хочется встать и походить, чтобы размять затекшие мышцы и в какой-то момент, я прям чувствую, что мне это жизненно необходимо.

Поднимаюсь с постели и осторожно выбираюсь в светлый коридор. Сейчас вечер, потому врачей практически нет, зато полно гуляющих пациентов. И я даже собиралась составить компанию нескольким больным, играющим в карты в холле, но знакомое чувство заставило замереть и обернуться.

Посреди коридора стоит Славин, лениво разглядывая людей. Вокруг него образуется пустота, потому что все стараются избегать монстра с жутким взглядом, покрытого страшными татуировками. Он одет в кожаную куртку и держит шлем в руках, чем так же привлекает внимание многих.

Арс скользит по коридору взглядом и цепляет меня. Щурится, но всё же делает тяжелый шаг, затем ещё один и ещё.

А я смотрю на него и даже сдвинуться с места не могу. Кажется, что приросла к нему намертво. И когда Славин подходит, рассматривает мое лицо и жутко кривит губы в презрительной усмешке, я не нахожу в себе сил даже, чтобы поздороваться.

– Ворона, ты дура, – выплёвывает он, хватая меня за рукав пижамы. – Где твоя палата?

Открываю рот, чтобы возмутиться, но Арсу хватает одного режущего взгляда, чтобы я заткнулась. Указываю на дверь и послушно шагаю следом, ежась от неприятного любопытного внимания пациентов. Голова закружилась чуть сильнее, отчего я прикусываю губу. Это слегка приводит в себя. И мне только немного становится легче, когда Славин пропускает меня в помещение и закрывает дверь. Я тут же забираюсь в койку и откидываюсь на мягкие подушки.

Монстр присаживается на стул и кладет ставит на тумбочку, сдвигая в сторону букет цветов, купленный мамой, чтобы аромат роз сбивал больничные запахи дезинфицирующих средств и лекарств.

Арс приковывает всё своё внимание к моей персоне, и я снова начинаю чувствовать себя не в своей тарелке.