– Сядь. Сядь и сиди спокойно! Проснулась и начала командовать, ну, женщины!
Мои ботинки так не сверкали никогда в жизни. Бутылка кончается. А мы обсуждаем проблемы комсомола!
– Понимаешь, Светлана, самое главное – чтобы тебе верили, чтобы знали, что ты кристальный человек! Только тогда можно что-то требовать от людей.
– Надо ещё уважать людей, разговаривать с ними, как с людьми!
– Разговаривать все умеют! От этого авторитет не повышается.
– А ещё надо мыслить масштабно, большими категориями, чтобы людям было интересно с тобой!
– Нужно, чтобы у человека было чувство долга!
– Валера! Что это мы с тобой кричим друг на друга!
– Действительно, нашли, о чём кричать! Дай мне лучше свои стихи почитать, а то все читали, кроме меня. А ты посиди тихонько и помолчи, ладно?
…Я дарю ему последнюю книжку.
– Только не показывай никому, а то обидятся.
– Я поехал, не задерживайся тут, а то они рады эксплуатировать тебя!
Комсомольский поезд
В Тымовск еду с комсомольским поездом и с инструктором Володей, который отвечает за всё.
Мой калейдоскоп повернулся на какую-то долю градуса, и вот уже всё другое, вместо тихого номера гостиницы – шум, смех, неразбериха переполненного молодёжью вагона.
Поезд идёт вглубь Сахалина, слегка переваливаясь с боку на бок, постукивая колёсами. Вагоны узенькие, в купированном вагоне по коридору можно пройти только боком.
Вагона-ресторана нет, есть огороженный буфет в конце состава. Но комсомольцы позаботились о том, чтобы, во всяком случае, было что пить.
Володя очень переживает, особенно за наш вагон. В двух других потише, а у нас в узеньком коридоре то шум и смех, то песня, а то и драка.
Главное действующее лицо – красивая светловолосая девушка в бежевом свитере и брюках. Что бы ни происходило, она неизменно в центре. Если петь, то возле гитариста, а драться – висит где-то на стене, держится Бог знает за что и улыбается.
Володя пошёл «усмирять» её. Она и ему улыбается.
– Если не прекратите безобразничать, я вас на первой станции ссажу!
– Да ну! Нельзя быть таким сердитым, морщинки образуются!
– Я серьёзно говорю. Откуда вы, из какой организации?
– Вы бы лучше спросили, как меня зовут. Леной меня зовут. Очень приятно. А вас как?
– Володя, – машинально отвечает он. – Не шумите, пожалуйста! Идите в своё купе. Нельзя же поднимать весь вагон!
– Хорошо, мы пойдём в своё купе, если вы нас в своё не приглашаете. Пойдёмте с нами!
– Спасибо, мне некогда, мне нужно отвечать за вас всех.
– А вы и у нас в купе отвечать сможете, будете сидеть с нами и отвечать!
Володя медлит секунду, оборачивается, встречается с моими смеющимися глазами и решительно говорит:
– Нет!
У нас в купе тоже весело, но без крайностей. Ребята по очереди рассказывают смешные истории, а мы с чёрненькой девушкой, которую привёл Володин помощник Витя, смеёмся. Прекрасное разделение труда!
– Да что это такое! Что это они там безобразничают! – врывается в купе проводница.
– Кто? Где? – Володя и Витя срываются и выбегают следом.
Возвращаются нескоро. Мы успеваем постелить им и себе и задремать.
– Вы спите уже? – Витя разочарован, не так он думал провести вечер, когда привёл в купе чёрненькую. – Спят. Покурим, Володя?
– Покурим. Но завтра – я её вызову перед строем, я ей покажу…
Утром – солнце! Услышаны Володины молитвы. Очевидно, Господь прислушивается и к комсомольским работникам, если они не просят невозможного.
А Володя целый день твердил:
– Хоть бы солнце! Хоть бы солнце! А то приехал Иванов и не сделал ничего. А нам бы только погоду!
Все выспались, угомонились, бутылок не осталось, и Витя всё утро спокойно сидит в купе с чёрненькой девушкой. Они молчат, улыбаются или говорят о чём-то тихо-тихо.
Мы с Володей стоим в коридоре у окна. Сахалин – будто целая страна. Города мы проехали ночью, теперь едем лесом – берёзовым, еловым, сосновым. Мы почти не останавливаемся, и мимо проплывают и ручьи с большими валунами, и болота с неправдоподобно зелёной травой – всё остаётся позади.
А вот лес отступает от железнодорожной линии, трава пожелтела уже. И из леса будто выбежали навстречу поезду ёлочки и сосенки.
И мне грустно почему-то…
Поезд останавливается на крошечном разъезде. Один домик с палисадником и зелёный «газик» посреди степи.
– Валечка, здравствуй! Встречаешь нас? Знакомьтесь, Светлана, это Валя, секретарь горкома комсомола.
– Мама, поехали! – высовывается из «газика» беленькая девочка лет трёх в светлом платьице с роскошным бантом.
– Танюшка, опять занимаешься комсомольской работой?
– Так воскресенье, садик закрыт, Дима в командировке. Пора такая горячая! Хоть бы дожди не начались, неделю бы продержаться! За неделю мы бы управились – правда, от зари до зари! – объясняет Валя.
Автобусы ждут на платформе у шлагбаума.
Поезд уходит, а сотни полторы ребят и девчонок в телогрейках, свитерах, куртках с одинаковыми зелёными рюкзаками стоят на линейке буквой «П», как в пионерских лагерях. Почти к каждому рюкзаку привязана гитара.
Володя говорит чётко и коротко – где жить, что делать, будет железная дисциплина.
– Мы должны показать, что такое комсомольский десант, и мы покажем!
От этих коротких уверенных фраз ребята подтягиваются и действительно становятся комсомольским отрядом из неорганизованной публики с гитарами.
И Лена стоит со своим рюкзаком и гитарой как можно ближе к Володе, улыбка светится на её лице, и вид у неё решительный и задорный.
– По машинам! – командует Володя, и ребята бросаются к автобусам, и я едва успеваю проститься, поблагодарить – и за Курилы, и за эту поездку – и пожелать: главное, солнышка!
Мы уезжаем одновременно с автобусами, только в другую сторону. Они – в совхоз, а мы – в город. И мне жалко, что в разные стороны…
Владивосток
Сколько впечатлений может вместить человеческая душа?
После Сахалина и Курил Владивосток не умещается. И две чудные девушки в крайкоме комсомола, которые принимали меня, говорили потом:
– Почему ты сначала к нам не приехала!
Наверно, во Владике, как его здесь называют, командировки из ЦК ВЛКСМ бывают чаще, чем на Сахалине. Моя, во всяком случае, не произвела никакого впечатления. Мало ли…
– Покажите стихи.
Они читают мои книжечки – сборник из «Библиотечки донской поэзии», всего шесть стихотворений, подборку в коллективном сборнике.
Я сижу тихо, как мышонок. Может, стихи не произведут никакого впечатления.
– У вас в стихах судьба всего нашего поколения.
Надо же, а я и не думала…
Опять у меня расписан каждый день и час, и я вздыхаю облегчённо.
– Завтра – на Русский остров, потом – в Находку, там комсомольская стройка. Куда ещё?
– Я тигров хотела посмотреть…
– Валя, давай я свожу её в Супутинский заповедник.
– Только тигра вы там вряд ли увидите, это вам не зоопарк.
– Пока ты не звонила морякам, давай – заповедник завтра, оттуда заедем на свадьбу к Татьяне, а Русский остров – потом.
– Добро. Спускайтесь, я вызову машину, вас отвезут в гостиницу, а в шесть утра Алла за вами заедет.
– Спасибо!
«Волга» после сахалинских «газиков», горячая вода в уютном номере гостиницы… Мне до сих пор стыдно – почти все стихи Сахалину, Курилам, моему родному Шикотану.
Вечер, и опять я не ела целый день. Комсомольская гостиница без ресторана, буфет закрыт. Я хочу есть!
Выхожу на улицу. Владивосток – огромный город, не может быть, чтобы поблизости не было кафе, ещё только девять вечера!
На площади перед гостиницей остановился газик, вышли двое ребят в форме студенческого отряда.
– Мальчики, где здесь можно поесть? Кафе какое-нибудь, что ли. Понимаете, я прилетела утром, целый день в крайкоме, а там только чай с бутербродами.
