Принял упор лежа. Отжимался до упора. Холодный душ. Уснул.

Утро начал с зарядки. Нужно сходить в жилуправление после работы.

До обеда проработал вопросы с тремя сотрудниками.

Первый – Олег, скромный, исполнительный, придраться не к чему. С ним быстро порешали. Взял его на заметку. На таких пахать можно, не забывай только иногда премировать и добрым словом подбадривать.

Вторая – Клавдия Семеновна. Престарелая активистка. Полный выводок внуков нянчит. Правнуки не за горами, но продолжает работать. К очередному празднику бал-маскарад затевает.

Между делом узнает мой день рождения и семейное положение. Эх, Клавдия Семеновна, все в вас прекрасно, кроме того, что в любое утро мы вас среди живых можем не досчитаться.

Кто привык светить ярче всех, тот и сгорает внезапно.

Третья – Швета. Это существо Светланой я не назову. Ногти длиннее здравого смысла, глаза большие, абстрактно добрые и абсолютно бестолковые, в ушах два гимнастических обруча.

Швета не говорит, Швета воркует. Швета не слушает, Швета обращает внимание. Швета не работает, Швета – самая лучшая. Почему кто-то может быть недоволен Шветой?

С пятого раза до нее дошел смысл моих требований. После третьей попытки разреветься девушка поняла – от работы это ее не спасет. Дал задание до конца рабочего дня. Пометил себе проконтролировать результат.

Отпустил умываться. Побольше поплачет – поменьше пописает. Пока все как по маслу.

В столовой с заместителем обсуждали планы приведения отдела в боеготовое состояние. Болото потревожено, пошел запах.

После обеда четвертая в очереди сотрудница закатила скандал. Показал, что шавки могут быть сколь угодно голосисты, а у бульдога хватка крепче.

Выбежала из кабинета. Вызвал заместителя. Он явился с едва скрываемым торжеством. Вручил ему записку с заданием для беглянки. Сказал, что ответственность за исполнение теперь на нем.

Торжество куда-то исчезло.

Отсылаю за следующей сотрудницей. Встретить бы того, кто женский коллектив цветником или малинником назвал. Я ему засохший кактус с полки скормлю.

Стук в дверь.

Разрешаю войти. Перед глазами появляется молоденькая блондинка в ликвидаторской форме. Показываю «класс» – к маскараду готовность есть. Присаживайтесь, товарищ Авдеева, у меня к вам много вопросов.

Гостья улыбается, показывает удостоверение. Она – комиссар Лагина. И это у нее ко мне вопросы.

Спрашивает разрешения присесть. Садится синхронно с моим подтверждением. На кителе слева у нее две нашивки: золотистая за тяжелое ранение и серо-желтая – медаль «За боевые заслуги». На поясе кожаная кобура с пистолетом.

То ли я возраст разучился определять, то ли молодежь стала раньше времени взрослеть.

Приветливо обращается по имени-отчеству. Напрягаюсь. Знаю я вашу ласку, товарищи комиссары. Сам так умею, но сейчас расклад не в мою пользу.

Лагина уважительно перечисляет мои прежние должности по пути на самый верх ЦК гигаблока. Люди с таким опытом АХТ-88/2 нужны до зарезу. Спрашивает – как я смотрю на то, чтобы взять шефство над молодежным активом? А то у нее уже рук на все не хватает.

Понимаете, говорит, выловить и отстрелять мутантов, культистов и наркоманов трудно, но дело техники. А вот предотвратить их воспроизводство без убедительной пропаганды социализма нельзя.

Киваю. В ее годы эта мысль действительно может показаться откровением свыше.

Говорит, что от меня потребуется уделять активу не больше двух часов после работы.

Приглашает на вечернюю тренировку в пустой цех. Это даже ближе, чем ко мне домой.

Возиться с молодежью, как полжизни назад, или снова тупить вечером в ожидании неизвестно чего?

Соглашаюсь.

Радуется. Перед тем как уйти, Лагина сообщает, что могу не беспокоиться о спортивном костюме – она уже взяла у завхоза один моего размера. Да, с жилуправлением вопрос тоже улажен.

В цеху чистый цементный пол и самодельные снаряды для тяжелой атлетики и акробатики. Все «ржавое», все работает. А вот маты новенькие – борьбой здесь еще не занимались.

Пока Лагина с горящими от восторга глазами представляет меня активистам, глубоко вдыхаю запах качалки. Есть еще в этом мире места, где время течет вспять.

Ребята смотрят без агрессии, но с молодецким вызовом. Мол, покажи, дядя, чего умеешь.

Провожу разминку. Бегаем, греемся, тянемся, но без фанатизма. Наконец вызываю на мат Гребнева – он показался самым задиристым.

Активист становится в боксерскую стойку. Говорю ему надеть перчатки. Жмет плечами, выполняет указание.

Лагина командует начать спарринг. Сближаюсь, перекрывшись. Гребнев пробивает двойку.

Многие думают, что перчатки смягчают удар. Как бы не так! Правильно забинтованная рука лупит еще сильнее, благодаря фиксации запястья.

Принимаю лбом и предплечьями. Удары жесткие, но не встряхивают. Проход в ноги. Беру на болевой.

Парень обескуражен. Поднимаемся. Комиссар вновь дает сигнал. Сближение, два его удара, мои – захват, бросок, удушающий.

На третий раз активист начал пятиться, почти убегать. Сбросил перчатки, исход тот же.

Перевожу дыхание – все-таки выносливость уже не та. Жму парню руку, улыбаюсь, хвалю поставленные джеб и кросс.

Мог бы сказать сакраментальное: «Хоть боксер, хоть каратист, для борца ты лишь артист», но зачем? Когда полвека проживешь, гормон в голове уже не играет.

Больше никого в эффективности приемов убеждать не пришлось – ребята с азартом слушали и повторяли за мной.

Так минул квартал – пролетело время, Самосбор за Самосбором. На работе всласть воюю с сотрудниками, после – натаскиваю ребят в борьбе. Два раза был с активистами в парадной колонне с флагами на праздники.

Стены штукатурят и потолки красят без меня – там ими бывший прораб руководит. Блок просто не узнать. И даже черная слизь рисунки не портит, точно жалко ей человечьих трудов.

Аня контролирует успеваемость активистов, водит их к культпросветовцам. Алексей – комроты территориального подразделения ликвидаторов – водит молодняк в тир и на полосу препятствий.

Как-то спросил комиссара, нет ли планов у нее с Алексеем создать здоровую ячейку общества?

Некогда, говорит, война идет.

Усмехаюсь – война идет, сколько Хрущ стоит, но ее же родители для всего время нашли.

Молчит. Долго молчит. Соглашается – Алексей уже давно знаки внимания оказывает, наверное следует ответить взаимностью. А надо, значит, надо. Не случайно же в партию бессемейных не берут.

Смеюсь. Ерошу ей волосы на голове. Ой, дочка, так тоже дела не делаются.

Вспоминаю Антонину, растягиваю губы в улыбке. Это действительно помогает ослабить боль, даже душевную.

В ту ночь я снова без сна ворочался в кровати – прошлое вспоминал и не мог остановиться.

Что утро не задалось, я ощутил, еще не разлепив глаз. Противное чувство усугубили боли в пояснице и коленях. Зарядку не доделал, на работу пришел с опозданием.

Отдел какой-то сонный – пнуть бы, да, если взъярюсь, могу дров наломать.

Заперся в кабинете, такие дни надо на тормозах спускать.

Вызываю Авдееву – она опять не то сдала. Но вместо бестолковой сотрудницы вошла Лагина.

Из комиссара как хребет вынули. В глазах тоска бездонная, будто все беды Хруща разом обозрела.

Ох, товарищ Лагина, рассказывайте, а то смотреть на вас больно.

Вспоминаю про коньяк, который мне на праздник подарили. Бутылка в ящике стола, закуску организовать не долго, но пока не достаю – ситуация еще не та.

Анна подпирает голову локтем, смотрит в угол. Говорит, что прочитала сочинения активистов про свое будущее.

Только двое собираются остаться в блоке. Остальные мечтают получать высшее образование или трудиться на грандиозных стройках далеко отсюда.

Гребнев стремится в сборную гигаблока по боксу. Хочет, как тренер, то есть я, через спорт построить карьеру.

Начинает слегка ныть голова. Спрашиваю Аню – а чего ты хотела? Пополнение для ликвидаторов вырастить?