– Другая ячейка. В другом блоке. Туда идти минут тридцать.

– А за ней?

– Еще одна. Или коридор. Или завод. Может, даже заброшенный. Или вообще забетонированный этаж.

– А как думаешь… Есть что-то… совсем-совсем снаружи? – шепчет она взволнованно.

– Э-э-э… Как это?

– Ну где-то ведь кончаются все эти ячейки, заводы и все… Что там?

– Пустота, – пожимаю я плечами. – Что там может быть? Если только царство вечного Самосбора.

– Ужасно. – Она вздрагивает. Придвигается ближе, скрипнув пружинами матраса. – Нет, послушай. Вот коридор – он снаружи нашей жилячейки. А снаружи коридора?

– Лестничная клетка.

– А снаружи вообще всего?.. Всех этих коридоров, лестниц, лифтов… Вдруг где-то есть край Хруща? А за ним – все другое? Там просторно и сыто, коридоры широкие, как заводы, а жилячейки как…

– Как коридоры. А жители размером с бетоноеда, а крысы – размером с жителя, а тараканы – разме…

– Фу, Паш, какой ты мерзкий. – Света уязвленно фыркает и отстраняется. Понимаю, что ее задел.

Глажу ее по ломким волосам. Ведь она любит меня такого – язвительного и угрюмого никчемного младшего научного сотрудника никчемного НИИ Слизи. Что ж. Зато я умный, как когда-то говорила мама.

– Света, ну это еще в учблоке было. Гигахрущ бесконечен. Вернее, зациклен. – Я чешу подбородок, припоминая аналогию. – Мне один командированный на пальцах объяснял. Вот у тебя есть коридор. Если ты пойдешь по коридору, то упрешься в стену. Если каким-то чудом пойдешь по стене – упрешься в потолок. Пойдешь по потолку, потом по стене и вернешься туда же, откуда начал. Вот и Хрущ так же замкнут на себя в тысячах физических измерений.

– Значит, навсегда так?.. – Света грустно вздыхает. – А было бы здорово жить в мире, где много растений – как у нас в Теплицах, только без этого дурацкого розового света. И ничего не ломается… И пол покрыт… нет, состоит из почвы!..

Моя очередь вздрагивать. Такого кощунства я даже вообразить не могу. У нас тут этажники каждый совочек с пылью запаковывают и в НИИ Почв отправляют или сразу в Теплицы – где из них эту почву месят, сам не знаю как, – я ее в жизни не видел. А тут – целый пол!..

– И потолок высокий – такой, что теряется из виду… И стен не видно. Всюду светлое пространство, но такое огромное, что Теплицы рядом не стоят. И…

– А лампочки где будут? Если потолок так высоко и стены широкие?

– Ну… Пусть снизу… Или там, где-то вверху, горит такая мощная лампочка, что все видно. И от ее света деревья растут сами по себе. И там…

– Фантазерка.

– Зануда.

– Люблю тебя.

– И я тебя.

Теплые губы касаются моей щеки. Чувствую жар ее груди под холщовой сорочкой. И такое накатывает необъяснимое счастье, что хочется отчебучить какую-нибудь дурацкую шутку.

– Товарищ жена, – торжественно декламирую я, передразнивая партийные лозунги. – Пришло время отрабатывать свой гражданский долг перед Партией! Сымайте исподнее – приступим к зачатию детей!

– Так точно! – в тон мне отчеканивает Света и, не выдержав, прыскает со смеху.

А потом я познакомился с профессором Вихровым. Очередное мое прошение о переводе в НИИГРАВ наконец рассмотрели, и вместо похода в осточертевший банк слизи меня ждал полет на скоростном лифте и несколько переходов по нижним строениям.

НИИГРАВ изнутри выглядит почти так же, как и наш институт. Разве что приборы в большинстве другие, да и чистых помещений всего парочка. Так что таскаться в жаркой тяжелой химзе мне не грозило.

Меня сопровождает сам Петр Аркадьевич Вихров – седой коренастый мужчина с глубокими морщинами и ясными глазами. Он идет со мной по помещениям НИИ, заложив руки за спину, и вещает своим певучим баритоном о работе отделов. Его тонкое чувство юмора скрашивает унылый инструктаж, и я даже не возмущаюсь его фамильярному «ты».

– НИИГРАВ – это физика сил притяжения и многомерных пространств, – размеренно говорит он. – Сейчас мы в основном занимаемся разработками техники для ликвидаторской службы – на благо Партии, знаешь ли. Но изначальный смысл института не в этом. Когда-то здесь цвела фундаментальная наука – мы изучали, допустим, законы существования Хруща, его строение, физические аномалии…

– Например?

– Например, при изучении некоторой… гм, фауны Гигахруща… мы открыли принцип искусственной гравитации. Именно он используется, допустим, в жерновах, силовых полях и гравиботинках. Но приручить – еще не значит понять. Мы не знаем, откуда в Хруще берется гравитация естественная.

– У Хруща есть верх и низ. И гравитация… Э… Она внизу.

– Исчерпывающе, – усмехается Вихров. – Гравитация – она внизу. Дело в том, товарищ Одинцов…

– Можно просто Павел.

– …Дело в том, товарищ просто Павел, что на всех этажах приборы регистрируют наличие исграва в полу. Но попытки обнаружить его источник ни к чему не приводят. В межэтажных перекрытиях нет ничего, что может генерировать гравитацию – их много раз ломали, но без толку. Потом искали источник в самом низу – в минус тысяча каких-то этажах. Был проект скважины – бурили сквозь пятьсот… тридцать этажей, кажется. А потом там грянул Самосбор.

Меня передергивает.

– Они все…

– Нет, нет, что вы, Павел. Не все. Где были сломаны датчики или, допустим, сирены, было слышно вой с соседних этажей. Пара сотен не успела добежать до герм – бывает. Еще треть выживших умерла от голода, пока устраняли последствия. Недели две ушло, шутка ли – пятьсот этажей. Плюс, допустим, потери среди ликвидаторов. Производство встало: население мобилизовали на закупорку межэтажных перекрытий… Партия запретила упоминать этот инцидент, вымарала все данные из архивов. Даже в Бионете, допустим, уже ничего не найдешь. Не удивляйся, что рассказываю – срок давности уже истек, все скажут, мол, легенда Хруща, панки с сектантами выдумали, антипартийная пропаганда.

– А вы тогда откуда знаете?

– Мой отец руководил тем проектом. – Профессор вздыхает, протирая очки. – Потом его сослали на восстановительные работы. А как объявили по радио, что последствия варварского опыта Аркадия Ивановича Вихрова устранены… за ним пришли.

Я хочу спросить, как же он тогда стал профессором, но боюсь вслух усомниться в Партии. Этот вопрос, очевидно, Вихрову задавали много раз, и он его не дожидается.

– Если вас интересует, почему же тогда я достиг успеха, ответ прост: талант. – Видя мое замешательство, он с усмешкой поясняет: – Сперва за мной наблюдали, проводили беседы, проверяли на детекторе лжи – спрашивали, что я думаю об отце. А я думаю, он не был ни героем, ни предателем – он просто ошибся. А потом, исходя из результатов окончания учблока, Партия направила меня сюда. Иронично, правда?

– Весьма.

– Потом всё решили дальнейшие успехи. Мне удалось увеличить мощность жерновов, заряд питания гравиботинок, потом мы с коллегами доработали силовые поля… Словом, все на благо Партии, никаких фундаментальных исследований. О них я заговорил, только когда заслужил безупречную репутацию и доказал, что совсем не похож на отца, а инцидент с шахтой забылся.

Мы молча идем по узкому коридору, отличающемуся от жилого лишь сухими стенами и целой штукатуркой. Я решаюсь наконец задать вопрос.

– Петр Аркадьевич, а зачем вашему НИИ все это время была нужна слизь?

– Хороший вопрос, Одинцов. Итак – физика многомерных пространств. Ты знаешь, что мы живем среди четырех измерений: длина, ширина и высота вот этого, допустим, коридора плюс время. Но Гигахрущ охватывает гораздо большее количество измерений и невидимых нашему глазу пространств.

– Спасибо, это я еще в учблоке узнал, – вежливо откликаюсь я. – А вот сли…

– А слизь обладает способностью смешивать эти измерения, – невозмутимо продолжает Вихров. – Давай по порядку. Слизь – это смесь сложных молекул, состав которой не поддается точной идентификации. Это ты тоже знаешь. Но иногда, у некоторых ее видов, связи в молекулах не подчиняются физическим законам.