— Вообразите, матушка, — продолжал Себастьен, — что когда я был совсем маленьким, я жил в деревне и играл с деревенскими ребятишками, я ничем от них не отличался и видел самые обыкновенные сны; однако стоило мне однажды покинуть деревню и выйти за околицу, как, оказавшись на опушке леса, я почувствовал, что меня словно кто-то задел платьем; я протянул руки, чтобы за него схватиться, но ощутил лишь пустоту; призрак отступил. Но если сначала призрак был невидим, то потом, мало-помалу, он стал видимым: в первую минуту он был похож на почти прозрачное облако, подобное тому, каким Вергилий окутал мать Энея, когда она явилась своему сыну на окраине Карфагена, скоро это облако стало сгущаться и приняло очертания человеческой фигуры, принадлежавшей, видимо, женщине, которая скорее парила над землей, нежели шла по ней… Тогда неведомая дотоле непреодолимая сила потянула меня к ней. Она уходила в глубь леса, а я шел за ней, вытянув руки вперед, так же как она без единого звука, потому что, несмотря на все мои попытки ее окликнуть, голос меня не слушался; я бежал за ней, а она не останавливалась, и я никак не мог ее догнать; так продолжалось до тех пор, пока то же чудо, которое возвестило мне о ее присутствии, не предупредило меня о ее уходе. Призрак исчезал вдали Мне казалось, что эта женщина страдает не меньше моего из-за нашей разлуки, угодной Небу, потому что, удаляясь от меня, она продолжала оглядываться; я держался на ногах до тех пор, пока меня словно поддерживало ее присутствие, но стоило ей исчезнуть, как я в изнеможении упал на землю.

Эта двойная жизнь Себастьена, этот сон наяву слишком были похожи на то, что случалось переживать Андре, чтобы она не признала в нем своего сына.

— Бедняжка! — молвила она, прижав его к сердцу. — Значит, напрасно злые духи пытались отнять тебя у меня! Господь нас свел, да так, как я об этом и не мечтала; вот только я не была столь же счастлива, как ты: я ни разу не видела тебя ни во сне, ни наяву. Но когда я проходила через зеленую гостиную, меня охватила дрожь. Когда я услышала у себя за спиной твои шаги, у меня закружилась голова и заныло сердце; когда ты меня окликнул:

«Сударыня!», — я едва не упала без чувств; когда я до тебя дотронулась, я немедленно тебя узнала!

— Матушка! Матушка! Матушка! — трижды повторил Себастьен, словно вознаграждая Андре за то, что она так долго была лишена радости слышать это нежное слово.

— Да, да, я твоя мать! — в неописуемом восторге подхватила молодая женщина.

— Раз мы нашли друг друга, — продолжал мальчик, — и ты рада меня видеть,

— давай больше не будем расставаться, хорошо?!

Андре вздрогнула. Она упивалась настоящей минутой, позабыв о прошлом, и вдруг мысль о будущем заставила ее спуститься на землю.

— Бедный мой мальчик! — со вздохом прошептала она — Как бы я была счастлива, если бы такое чудо было возможно!

— Предоставь это мне, — отвечал Себастьен, — я все улажу — Каким образом?

— спросила Андре.

— Я не знаю причин, которые могли бы тебе помешать соединиться с моим отцом. Андре побледнела.

— Но какими бы серьезными ни были эти причины, им не устоять перед моими мольбами, а если понадобится, то и слезами.

Андре покачала головой.

— Нет, это невозможно! Никогда! — возразила она.

— Послушай! — молвил Себастьен, который, судя по тому, что Жильбер сказал ему однажды: «Сынок! Никогда не говори мне о твоей матери!», решил, что именно Андре виновна в разлуке его родителей. — Послушай, отец меня обожает!

Андре, сжимавшая руки мальчика в своих ладонях, выпустила их. Мальчик словно не заметил, а может быть, и в самом деле не обратил на это внимания и продолжал:

— Я приготовлю его к встрече с тобой; я расскажу ему о счастье, которое ты мне дала, потом возьму тебя за руку, подведу к нему и скажу: «Вот она! Посмотри, отец, какая она красивая!» Андре отстранилась от Себастьена и встала. Мальчик удивленно на нее взглянул: она так побледнела, что он испугался.

— Никогда! — повторила она. — Никогда! На сей раз ее слова выражали не просто ужас, в них прозвучала угроза.

Мальчик отшатнулся: он впервые заметил, как исказились черты ее лица, делавшие ее похожей на разгневанного ангела Рафаэля.

— Почему же ты отказываешься встретиться с моим отцом? — глухо спросил он.

При этих словах, как при столкновении двух грозовых туч во время бури, грянул гром.

— Почему?! — вскричала Андре. — Ты спрашиваешь, почему? Да, верно, бедный мой мальчик, ведь ты ничего не знаешь!

— Да, — твердо повторил Себастьен, — я спрашиваю, почему!

— Потому что твой отец — ничтожество! — отвечала Андре, не имея более сил сносить змеиные укусы, терзавшие ей сердце. — Потому что твой отец — негодяй!

Себастьен вскочил с козетки, где до сих пор сидел, и оказался лицом к лицу с Андре.

— Вы говорите так о моем отце, сударыня?! — вскричал он. — О моем отце, докторе Жильбере, о том, кто меня воспитал, о том, кому я обязан всем и кроме которого у меня никого нет? Я ошибался, сударыня, вы мне не мать!

Мальчик рванулся к двери.

Андре его удержала.

— Послушай! — сказала она. — Ты не можешь этого знать, ты не можешь понять, ты не можешь об этом судить!

— Нет, зато я могу чувствовать, и я чувствую, что больше вас не люблю!

Андре закричала от захлестнувшей ее боли.

В ту же минуту с улицы донесся шум, заставивший ее сейчас же забыть о страданиях.

Она услышала, как отворились ворота и у крыльца остановилась карета.

Она задрожала так, что ее волнение передалось мальчику.

— Подожди! — приказала она. — Подожди и помолчи!

Мальчик не сопротивлялся.

Стало слышно, как отворилась входная дверь и к гостиной стали приближаться чьи-то шаги.

Андре застыла в неподвижности, не сводя взгляда с двери, бледная и похолодевшая, словно олицетворяя Ожидание.

— Как прикажете доложить? — спросил старый слуга.

— Доложите о графе де Шарни и узнайте, может ли графиня принять меня.

— Скорее в ту комнату! — воскликнула Андре. — Малыш, ступай в ту комнату! Он не должен тебя видеть! Он не должен знать о твоем существовании!

Она втолкнула испуганного мальчика в соседнюю комнату.

Прикрывая за ним дверь, она сказала:

— Оставайся здесь! Когда он уйдет, я тебе скажу, я все тебе расскажу… Нет! Нет! Ни слова об этом! Я тебя поцелую, и ты поймешь, что я — твоя настоящая мать!

Себастьен в ответ лишь застонал.

В эту минуту дверь из передней распахнулась, и старый слуга, сжимая в руках колпак, исполнил поручение.

У него за спиной в потемках зоркие глаза Андре различили человеческую фигуру.

— Просите графа де Шарни! — собравшись с духом, вымолвила она.

Старик отступил, и на пороге появился со шляпой в руках граф де Шарни.

Граф был в черном костюме: он носил траур по брату, погибшему два дня тому назад.

Этот траур, подобно трауру Гамлета, был не только в одежде, но и в его сердце; граф был бледен, что свидетельствовало о пролитых слезах и пережитых страданиях.

Графине довольно было одного быстрого взгляда, чтобы все это оценить. Никогда красивые лица не бывают так прекрасны, как после слез. Никогда еще Шарни не был так хорош, как в эту минуту.

Она на мгновение прикрыла глаза, слегка откинула голову, словно желая вздохнуть полной грудью, и прижала руку к готовому разорваться сердцу.

Когда она снова открыла глаза, она увидела, что Шарни стоит на том же месте.

Андре жестом и взглядом будто спрашивала его, почему он не вошел, и ее взгляд и жест были настолько красноречивы, что он отвечал:

— Я ждал вашего приказания, графиня. И он шагнул в комнату.

— Прикажете отпустить карету вашего сиятельства? — спросил старик, исполняя настойчивую просьбу лакея графа.

Граф взглянул на Андре с непередаваемым выражением, а она, словно потерявшись, снова прикрыла глаза и застыла в неподвижности, затаив дыхание, будто не слыша вопроса и не понимая выражения его глаз.