В общем, я развернулась и дала деру назад в деревню. Да, я в курсе, что со страхами надо бороться. Но воображение у меня слишком буйное. Оно бороться не хочет. Оно боится.
Гаврюши на пути не встретила. Видно ест до сих пор.
Прибежала домой. А там засада:
– Оленька! На пирожок!
У-у-у-у-у-у-у-у. Опять еда. Не могу больше.
– Пирожок съешь, и обедать будем!
Мама, роди меня обратно. Пирожком таких размеров можно было бы накормить какую-нибудь маленькую страну. Англию, например.
Сразу представила, как по небу летит мой пирожок и падает ровнехонько на Англию. Все радуются и едят. А королева скачет! Ну, а как иначе – такая польза для страны. Один пирожок – все сыты! Надеюсь, этим пирожком никого не пришибет.
Похихикала над своим воображением. Мама всегда говорит, что воображение надо держать в узде. А я не могу. Может быть от того, что не знаю, что такое «узда»?
С пирожком подмышкой пошла в дом. Обедать.
На столе скромно: борщ, сметана и пирожки. Опять! Уф!
Бабушка села напротив. И важно, с расстановкой, принялась есть. Я на нее засмотрелась – красиво она ела. Медленно, смакуя каждую ложку.
– Оленька, кушай!
Я кивнула и стала ковырять ложкой суп. Для виду. Есть не хотелось. В открытое окно влетал легкий ветерок. Тут калитка скрипнула и…
– Тетка Гриппа, ты хде? – голос у говорившего был ниже и мощнее бабушкиного.
Бабушка, не отрываясь от борща, отозвалась:
– Че тебе, Димка!
– Железо есть?
– Откуда? Ты еще полгода назад корыто мое железное упер.
– Да, тю! Что с того корыта сделаешь?
Калитка опять скрипнула. Я на бабушку смотрю. Пояснений жду.
– Да, это Димка – кузнец. Вечно со своими идеями. Всю деревню обобрал. У Матрены – кровать железную спер, у Потапыча два ведра оцинкованных уволок. Управы на него нет.
– А зачем ему железо?
– А как же? Он у нас кузнец – экспериментатор. Зимой сани самоходные мастерил. А сейчас машину летающую задумал. Что ему в голову залетит, то никакими вилами не вытащишь.
Сразу же вспомнилось крыло с железными перьями. Нда…
– Олюшка, ты кушай, детычка! – проворковала бабушка и встала из-за стола.
Я продолжала ковырять суп. А из кухни донеслось бабушкино напутствие.
– Пока не съешь, не отпущу.
– Я лопну! – сказала я тарелке, а та пахнула в лицо борщом. Засада.
После обеда клонило в сон. Если лягу, то не встану. Агриппина Микулишна обрадуется и будет меня кормить. Лежа! Надо двигаться! Пойду – погуляю.
В этот конец деревеньки я ходила, пойду в другой.
В деревне одна улица и домов пятнадцать. Жилых. Есть те, у которых ставни заколочены крест-накрест, и в палисаднике крапива. Брошенные дома выглядят грустно.
Рядом с домом кузнеца (а чей же еще дом с железом у крыльца) было пусто. Куда вчерашняя куча металлолома делась?
У низенького заборчика стояла Гаврюша. Я подошла.
– Привет, ты чего тут?
Гаврюша посмотрела на меня грустно и ответила:
– Хозяйка поймала и вон – на веревку посадила. А тут даже поесть нечего.
Вокруг была трава, но соглашусь с коровой, выглядела она не так аппетитно, как за деревней.
– Хочешь, отвяжу? – предложила я шепотом. – Пойдем на тот конец сходим. А потом я тебя обратно приведу.
Гаврюша задумалась, правда ненадолго.
– Идем! Только ты колышек вытащи, веревку не трогай.
Я и вытащила. Держался он на честном слове. Корова и сама могла бы его выдернуть. Озорные Гаврюшины глаза тому подтверждение.
– Скучно тебе тут? – спросила корова.
– Не очень. В городе тоже скучно. Только там квартира – никуда особо из нее не пойдешь. Мама меня одну не пускает.
– А подружки? Мальчики там всякие?
– Ну-у-у…
– Да ладно, я же корова. Мне все можно рассказать. Колись, давай!
– Нет у меня подружек, Гаврюш! Ну и мальчиков тоже. Мы два раза переезжали с мамой, потом я еще …, хм… занята была. Когда пришла в эту школу – не влилась в коллектив, как мама говорит. У нас класс небольшой. Все своими компашками дружат. А я… Ну, не сложилось как-то.
– Это хорошо! – прочавкала корова.
– Чего хорошего?
– Там у тебя подружек нет, а тут есть! Знаешь, коровы самые верные подруги!
Я засмеялась, уж очень важно при этом выглядела Гаврюша – Габриэлла.
В траве виднелись синенькие цветочки, на длинном стебельке. Ни я, ни корова не знали их название.
– Я больше на вкус ориентируюсь! Знаю, что они не вкусные.
Я стала рвать цветы и плести венок. Потом надела его корове на рога.
– Голубой – твой цвет! – хихикнула я.
– Спасибо. Му-у-у-у! Пойдем назад. Скоро доиться надо, а меня тут развезло – в сон клонит. Ночью Димка не дает спать.
– Почему?
– Да стучит, окаянный! Всю ночь, представляешь. Сегодня с утра у меня даже молока меньше было. Стыдобища!
Я довела Гаврюшу до места и воткнула колышек с веревкой обратно, рядом с забором. Помахала рукой подруге и пошла домой.
У дома кузнеца лежал бампер, слегка покрытый ржавчиной. А в сторонке дырявое колесо от автобуса. Очень знакомое.
– Да ты не бойся! От такого преображения все только выиграют! Представь! Ты такой гордый паришь в небесах. – донесся до меня бас кузнеца.
В ответ раздавалось неясное бормотание, похожее на звук работающего мотора.
Как всякому порядочному детективу мне стало подозрительно. Я даже сощурилась и покивала своим мыслям. Надо бы… Что надо, так я и не поняла. Но что-то тут не так – это точно!
Погрузившись в размышления, я подалась домой.
А дома ждал очередной кошмар: жареная картошка с грибами, соленые огурцы и монстры, которых бабушка назвала лепешечками.
А если я не дойду,
Если в пути упаду…
Спасите меня кто-нибудь. И срочно!
После ужина, объевшуюся и неподвижную, меня посадили у печки. Настаиваться, что ли?
– Погрейся, Оленька!
Ох, доведет меня бабушка! Если не лопну, то обязательно раздобрею. Почему-то вспомнился Колобок. Сейчас, я отлично его понимала. Я бы тоже удрала. Ни медведи, ни комары меня уже не пугали.
– Давай я тебя косы расчешу. Вот сколько репея насобирала. За красой ухаживать надо!
Сопротивление бесполезно. Бабушка атакует в упор.
Агриппина Микулишна принесла расческу. Красивую очень. Всю в завитках и серебряную на вид.
– Глазки прикрой, Оленька! Я тебя расчесывать буду и сказки рассказывать.
Сказки я люблю. Когда я лежала в больнице… хм, надо рассказать подробнее. Хм! Сложно начать, ну да ладно. Одним словом, кошка наша – не единственная. Со мной потом много кто еще говорил. Кошки, собаки, черепаха, даже мухи! Мама мои выдумки устала слушать, и повела к врачу, на исследование. Врач посмотрел-посмотрел и велел меня в больницу положить. Что-то ему в моих анализах не понравилось. Вот меня положили и начали исследовать. В основном на голову одевали шапочку такую, с проводками и что-то там на экранах смотрели. Еще ко мне ходили разные дядьки в белых халатах, читали какие-то бумаги, смотрели на меня и на маму и качали головами. Мама со мной лежала. Мы с ней на одной кровати спали. У меня ничего не болело, но в больнице стало грустно. Я начала плакать. Много. Почти все время. И так тоскливо мне стало, что я разучилась животных понимать. А как разучилась, нас сразу и выписали. А потом мы переехали в новую квартиру, поближе к бабушке Наташе.
Глаза я прикрыла и подумала, что там расчесывать? Три волосинки, как мама говорит?
А бабушка Гриппа, запела. Пение походило на раскаты грома. Страшно и интересно одновременно.
– По небу бык – бычище ходит.
За собою стадо водит.
Стадо по небу идет,
Дождик молоко-о-о-ом льет.
Ты полей-полей дождик!
Земля – ма-атушка ждет.
Ко-оренья прорасти,
Ра-а-а-стенья прорасти.
Смоет тех коров млако,
Все болезни, все лихо-о-о-о…
Ох, лю-ли, ох, лю-ли-и-и!
Сгинут все боле-езни-и-и-и.
(Тут и далее стихи автора).
Песня была долгой. Она лилась из бабушки низким, певучим звуком. Потом мне стало казаться, что я стою в поле, и сверху льется на меня молоко. Льется и льется.
