Она откинула угол одеяла, которым закрывала ноги, на носочках прошла несколько метров по холодному больничному полу, и подошла к деревянному окну с облупившейся белой краской. Между рамами еще была прошлогодняя серая вата, которая трепыхалась от прорывающегося с улицы ветра.

– Там ларек с шавермой, мужик с четырьмя таксами, но он вряд ли сможет быть хорошим ориентиром.

– А еще что?

– А еще там толпа дебилов, которые зажигают бенгальские огни! О, Боги, эти дебилы еще и засунули в нос огромные салфетки! Мои любимые дебилы! Мои прекрасные, дикие, дебильные друзья!

Она была готова расплакаться, сдерживало только то, что от слез бы лицо заболело еще больше. Но в глазах все равно собрались небольшие лужицы, похожие на проталинки весенних ледяных луж, а в носу защекотало как после чиха. А потом они начали петь «Если б не было тебя» и устоять не получилось.

Тепло бенгальских огней растопило лед, и проталинки превратились в ручьи талой воды. Было немножко стыдно, что эти обормоты кричат и могут перебудить полбольницы. Но, черт подери, как тепло и здорово. Захватывало дух, сердце трепыхалось в груди, а лицо отвратительно болело. И это был прекрасный сломанный день рождения и самый лучший момент в этом сломанном дне!

Мне сорок, я в футболке, обляпанной желтком, с пучком на голове, закреплённым палочкой от суши, сижу на дереве на соседском участке и пытаюсь сфотографировать гнездо ласточек, которое они трудолюбиво слепили под самой крышей.

Это спойлер для тех, кто любит узнавать, как закончилась книга, когда они ее только открывают. В этой истории нет столько событий, чтобы получилась целая книга, но на рассказ хватит. Наливайте стакан молока, берите печеньки и залезайте под плед. А я расскажу вам, как я тут оказалась.

В прошлый Новый год меня осенило: что-то в нашей семье не то. Нет, не подумайте, что следующие несколько страниц будут плачем стареющей панды, у которой пропал огонь в глазах и не интересны валяния с мужем в листьях, кувырки с горки, а на уме только бамбук и ещё раз бамбук. У нас прекрасные дети, хорошие отношения с мужем, есть загородный дом и желание, если вы понимаете, о чем я. Мы как все нормальные люди ходим вместе в кино, устраиваем семейные ужины, а иногда даже строим халабуды. Если не знаете, что это, загуглите, и ваша жизнь уже не будет прежней. Тут главное иметь много одеял и длинную швабру.

– Дорогой, у нас все хорошо?

Миша оторвал взгляд от телефона, почесал подбородок, сделал многозначительную паузу и ответил.

– Да.

– Точно? Мне последнее время кажется, что с нами что-то не так.

– Да, действительно, мы купаемся в проруби в лютый мороз, едим мороженое зимой, платим налоги и получаем плохие больницы, школы и асфальт, похожий на швейцарский сыр. И все равно платим налоги. Но это не мы, а вся страна у нас такая. Это не в последнее время, это всегда так было.

– Знаю, больницы, как швейцарский сыр, дороги и мороженое в проруби, – рассеянно повторила я, – но с нами, с тобой и мной, с Васей и Никитой, с нами все хорошо?

– Я сейчас уверен в том, что с нами все в порядке, настолько же, насколько уверен в том, что сейчас открою этот холодильник, достану кусок сыра и сделаю себе бутерброд.

Тут он протянул руку к дверце холодильника, открыл ее и, не глядя, достал кусок сыра. Глазищами своими на меня уставился и так пристально смотрит. Победоносно шмякнул его об стол, его – в смысле сыр, воинственно взял в руку нож, будто он ему угрожает. А глазами все на меня. Выдохнул так тяжело и громко, и так медленно и четко проговорил сквозь белоснежные зубы.

– Эврисинг из файн, андерстенд, ма дарлинг?

Со стороны, может, и выглядит зловеще, но это у нас в семье шуточки такие. Через секунду он уже насвистывал мелодию из приставучей рекламы, а через две жевал сыр и гладил ногой кота.

– Ладушки, дорогой. Кстати, бутерброд доешь, налог на машину заплати.

Я немного успокоилась, раз у меня одной чувство подозрительные. Вечером, когда дети с занятий пришли, я налила им чай и присмотрелась. Один горячий чай хлюпает, ногой под столом качает, скрючился немного и жуёт третью конфету, а фантики аккуратно снова объемно складывает, будто там что-то есть. Вторая из кекса изюм выковыривает, пьет чай из своей любимой чашки с единорогом, нитку от пакетика вокруг ручки наматывает и переписывается с подружкой. Да не, нормальные они. Не идеальные, очень даже реалистичные, в ногу со временем идут. И мы с Мишей вроде не отстаём, стараемся быть предками в тренде. Стильными родаками. Блин, современные дети ещё говорят «родаками»?

– Никита, этими фантиками никого не обманешь, я видела, что ты съел три конфеты. Ты помнишь, что тебе в среду к зубному? Вася, спину выпрями, телефон немного подними, а то в таком положении твоя шея будто держит ещё тринадцать килограмм.

Тринадцать или не тринадцать я уже давно не помню, но в целом это правда, а эта цифра для устрашения кривой спиной отлично подходит. Мы регулярно пересматриваем старые альбомы, и вместо страшилок у меня есть отличная бабуля. Бабуля Нино – крохотная двоюродная бабушка с грузинскими корнями. Она дожила до восьмидесяти трёх и умерла несколько лет назад. Красивая в молодости была: густые черные волосы, зелёные выразительные глаза и пухлые губы и идеальная кожа с персиковым румянцем. Но ленивая до жути! Слава богам, генам и Чебурашкам, шучу – просто богам Чебурашек, что с фигурой ей повезло. Она могла съесть целый пирог на завтрак, и ещё два на ужин и обед, заесть это все шашлыком из баранины и запить топленым жиром, а второй подбородок появился бы скорее у альбатроса, чем у нее. Но она всегда ходила сутулая и с детства ленилась расправлять плечи. И в старости боги Чебурашек отвернулись от нее, не от всей бабули Нино, потому что человек она была хороший, а от ее спины. С каждым годом она все уменьшалась и уменьшалась, становилась все больше похожей на транспортир, и под конец по ее круглой спине можно было мерить углы.

В общем, даже на не очень впечатлительных детей вид скрюченной бабули Нино производит неизгладимое впечатление. Если у вас есть сутулые дети, обращайтесь, пришлю вам ее фото, я специально его уже в электронном виде храню на такой случай.

– Мам, завтра в школу надо принести двадцать пять конфет. – Никита рылся в миске со сладким и, очевидно, делал ревизию. – Здесь только двадцать.

– Чтобы все съесть за раз, испортить все зубы и вообще к стоматологу не ходить? Я думаю, это как-то связано с теми фантиками, которые к тебе не имеют никакого отношения.

– Нет, чтобы сделать первоклассникам адвент-календарь.

– Кого?

– Календарь с конфетами! В Европе так делают, из Германии пошло. У них за четыре недели до рождества начинается Адвент, типа около праздничное время. Детям родители делают специальные календари на эти четыре недели. Календарь заканчивается двадцать пятого декабря. А каждый день – маленький сюрприз, он же конфета. Они каждый день не листик открывают от календаря, где написано, как огурцы закатывать или про день святой Февронии, а открывают сюрприз и находят сладости.

– А вы тут причем?

– У нас подшефный первый «Б», нам надо каждому мелкому такой календарь сварганить.

– Рыбьи головешки! Пионерам и то проще было. А у меня в школе вообще все скучно, социальная ответственность была только за чистоту кабинета. Мы всегда очень тщательно мыли окна. Однажды, когда я занесла руку с тряпкой к очередной раме, она выпала на улицу. Стекла там не было. Тряпка-суицидница потом цветочным флагом висела на дереве несколько месяцев.

Никита продолжил рыться в запасах сладкого, чтобы наковырять нужное количество конфет, а я стала ковыряться в памяти и вспоминать, какими были мои праздники в детстве.

И вот, мне десять, я в кроличьей шубе, которой позавидует Снуп Догг, валенках и ненавистных рейтузах, которые напоминают плод любви старого бабушкиного пухового платка и колготок. Из-под шубы кокетливо торчит мое праздничное платье, бережно перешитое из маминого, в которое она больше не влезает, оно развивается на ветру, пока мы с мамой ждём автобус. Руки греют варежки, щеки – морозное солнце, а сердце – радость от того, что на ёлке мне достался подарок. Нет, не так – Подарок! И хотя до Нового года ещё неделя, я подглядела и знаю, что внутри мандарины, пара шоколадных конфет и ёлочный шар.