В тот же момент он проникает под шов моих трусиков и крепко сжимает мою шею.

— Такая мокрая для меня, — говорит он, его пальцы поднимаются и размазывают мое возбуждение по моим губам.

Мое сердце подскакивает, а желудок сжимается так сильно, что может разорваться в любую секунду.

— Такое восхитительное искушение.

Он слизывает соки с моего рта.

Мои ноги дрожат.

А потом его рука снова оказывается внизу, два пальца раздвигают меня и легко проскальзывают внутрь от того, насколько я промокла. Я задыхаюсь, моя спина выгибается от этого вторжения.

Его лицо все еще рядом с моим, его рот осыпает поцелуями мою челюсть.

— Такая тугая. Кто-нибудь трогал тебя здесь раньше?

Я не уверена, хочет ли он, чтобы я сказала нет, но мысль о том, что он считает меня каким-то нетронутым цветком с нулевым опытом, настолько непривлекательна, что я не могу найти в себе силы солгать.

— Да, — прохрипела я.

Его глаза темнеют, пальцы судорожно сжимают мой пищевод. Его дыхание пробегает по моему уху и шее, вызывая холодок вдоль позвоночника.

— Никому больше не позволено прикасаться к тебе здесь, — его пальцы входят и выходят, а большой палец медленно кружит по моему набухшему клитору. — Я очень ревнивый, Венди. И я хочу тебя для себя.

Его слова должны вызывать тревогу, но они лишь разжигают пламя моей страсти, отчего становится трудно дышать.

А может, это его рука медленно усиливает давление на мою шею.

Я втягиваю воздух так глубоко, как только могу в его железных тисках, чувствуя, что могу умереть, если не успею кончить. У меня кружится голова, легкие просят воздуха, а разум кричит, чтобы я вцепилась в него когтями, пытаясь ослабить давление. Моя рука взлетает вверх, пальцы обхватывают его запястье, вены на его предплечье напрягаются под моей ладонью. Мой центр сжимается.

Его хватка на моем горле усиливается, давление на мой клитор пульсирует и пульсирует, распространяя покалывание по всему телу. В моей груди разгорается жжение, распространяющееся наружу, и темнота застилает мое зрение. И тут я взрываюсь, мой рот открывается в беззвучном крике, внутренние стенки впиваются в его пальцы, словно хотят всосать его в себя и никогда не отпускать. Его рука тут же ослабевает, превращаясь в мягкие, успокаивающие поглаживания, когда я втягиваю ртом воздух, моя грудь бьется о его грудь.

— Такая хорошая девочка, — мурлычет он.

Удовлетворение проходит по моим венам и зарывается глубоко в грудь; тепло, и пушисто, и все хорошо. Он двигается, приподнимая мое тело, чтобы устроиться позади меня, и я выгибаюсь на нем, его большая рука гладит мои волосы и шепчет слова похвалы.

Я не пытаюсь говорить, не пытаюсь думать о том, чему я только что позволила случиться. Как он обращается со мной, словно с домашним питомцем, которым он гордится, или как я себя чувствую, когда он это делает. Я просто закрываю глаза и позволяю этому моменту быть таким, какой он есть.

А когда я просыпаюсь, я уже не на палубе, и я совсем одна.

Чайник закипает на плите, а я смотрю на тыльные стороны своих рук, сжимающих стойку. То, что произошло ранее с Венди, было неожиданным. Но, Господи, то, как она распалась под моими пальцами, как она умоляла меня перекрыть ей доступ воздуха и дрожала от моих прикосновений, заставило меня быть опасно близким к потере контроля.

И это неприемлемо.

Я бы с удовольствием отрицал это, но, к сожалению, знание своих слабостей имеет первостепенное значение для их преодоления, а то, что Венди стала слабостью, дотошно очевидно. Особенно после того, как я отнес ее с палубы в свою личную каюту, а затем стал смотреть, как она спит, наслаждаясь тем, как ее темные волосы контрастируют с кремовым цветом моих простыней.

Я смотрю на чайник, раздраженный тем, что она так сильно влияет на меня. Что она взывает к моим низменным желаниям и выводит их на передний план, заставляя меня бороться за контроль. С насмешкой я отставляю чайник с конфорки и провожу рукой по волосам.

— Я могу сделать это для тебя, ты же знаешь, — говорит Сми, входя в комнату с оставшейся после ужина посудой.

— В этом нет необходимости, спасибо.

Он кивает, направляясь к раковине и ставя бокалы рядом с раковиной.

—Она красивая девушка.

— Хм? — спрашиваю я, потирая большим и указательным пальцами подбородок.

— Я сказал, что она хорошая девушка.

Я поворачиваюсь, рассматривая его. Сми близок к моему возрасту и работает на моей лодке с тех пор, как я нашел его на улице рядом с ВР, когда мне было восемнадцать — в выходные после того, как я убил своего дядю. Он был бездомным, просил мелочь, но в его глазах было что-то такое. Что-то, что сказало мне, что в жизни ему не повезло, и ему просто нужен был способ вернуть контроль над ситуацией после того, как его лишили этого.

И это то, что я могу понять.

В течение нескольких недель я навещал его, принимающего небольшие порции денег, теплой еды и одежды, наблюдая со стороны, чтобы понять, был ли он побочным продуктом наркотиков, которые я выбрасывал на улицы, или же он был кем-то другим. Кто-то, достойный второго шанса.

К счастью для него, это было последнее.

Когда я купил Тигровую лилию на наследство моих родителей, то, что скрыл от меня дядя, я пошел прямо к Сми и предложил ему комнату и питание. Новый шанс. Новое начало. При условии, что он поклянется в верности и будет работать только на меня. За исключением Ру, он был самым постоянным в моей жизни.

Тем не менее, я держу его на расстоянии, не позволяя ему знать о самых темных сторонах моей жизни. Любой может предать, если дать ему правильный стимул, и несмотря на то, что я знаю, что Сми последовал бы за мной на край земли, я не хочу рисковать тем, что его схватят и заставят разгласить секреты, которые он не должен рассказывать. Было бы жаль покончить с его жизнью.

— Мне не нужно, чтобы ты одобрял мои завоевания, Сми. Мой посуду и держи под контролем мою яхту. За это я тебе и плачу, — огрызаюсь я.

— Прошу прощения, босс.

Он кивает и отворачивается, сосредоточившись на посуде в раковине. Но его слова проникают сквозь мои и без того потрепанные нервы. Я знаю, какая Венди хорошая девушка, ее чистосердечная невинность вытекает из ее пор, как масло, блестит и от нее невозможно отвести взгляд. Может быть, поэтому она так меня влечёт — темные части моей души жаждут ее света.

Возвращаясь в свою личную каюту, я напоминаю себе, что стоит на кону. Она — инструмент. Что-то, что можно использовать и сломать, средство достижения цели и ничего более. И хотя я с нетерпением жду возможности насладиться ею, позволив этим чувствам запутать мои внутренности, я не добьюсь ничего хорошего.

Подкрепив свою цель, я открываю дверь, шаги замедляются, когда я вижу ее, сидящую в центре моей кровати, волосы в беспорядке на голове, а глаза все еще тяжелые от сна.

Ухмылка озаряет ее лицо, заставляя мой желудок сжаться.

— Привет. Я волновалась, когда проснулась совсем одна.

Я сажусь на край кровати.

— Мои извинения. Я подумал, что ты захочешь пить, но потом понял, что не уверен, чего бы ты хотела.

— О, — ее щеки становятся круглыми от улыбки. — Это мило с твоей стороны. На мгновение я забеспокоилась, что меня похитили. Проснувшись в незнакомой комнате, я была немного дезориентирована.

— Замечательные похитители, раз держат тебя в таких качественных простынях.

— Ну... никогда не знаешь, они могли пытаться обманом заставить меня подчиниться.

Мои губы подергиваются, в груди бурлит веселье.

— Обманом?

— Да, ну ты знаешь, — она убирает прядь волос со лба. — Стокгольмский синдром или что-то в этом роде.