Оля назвала кота Маркиз, но Иван обращался к нему исключительно «ушастая скотина» и часто напоминал коту, что поступит с ним, как Тарас Бульба с младшим сыном: «Я тебя породил, я тебя и убью». Кот не верил, а, может, Гоголя не читал.

Иван рассчитывал, что с котом будет, как с собакой. Животина станет его любить, приносить тапки, выполнять команды. Но едва кот пришел после кастрации в себя, между ним и Иваном сразу же возник конфликт интересов, хотя, должно быть наоборот. Конфликт перешел в острую стадию из-за банального паштета.

Ну, не совсем банального, паштет из гусиной печени «ВкусВилл»: нежная сливочная консистенция, сверху ароматное виноградное желе. Когда Иван первый раз его купил, они с Олей съели сразу всю банку. На следующий день Иван снова принес паштет, открыл, порезал хлеб, разложил маринованные огурчики на тарелке. Пошел звать Олю. И пока они препирались, кто кого сильнее хочет съесть, кот сожрал паштет. Когда игриво настроенные супруги вошли на кухню, кот сидел на столе и, придерживая лапами, вылизывал банку. Вид он имел борзый, будто считал это своим первостепенным правом.

Иван взбесился и понес кота мочить. Нет, не убивать. А в буквальном смысле «мочить», под краном. Кот молчал. Зато орал муж. Испугавшись за психическое здоровье Ивана и за физическое – кота, Оля прибежала в ванную комнату. Муж прижимал кота ко дну и лил ему душем в морду. Кот, придавленный, но не сломленный, воротил под струями воды морду и исподлобья так смотрел на Ивана, что было понятно – презирает.

– Он не сопротивляется, скотина!– орал Иван. – Специально бесит меня!

– Тихо, тихо, – Ольга один за другим расцепляла пальцы Ивана на загривке кота.

Ночью, едва Иван захрапел, что означало переход его сна в глубокую фазу, на кухне со звоном что-то рухнуло. Оля даже не встала, сразу все поняла. Иван вскочил. В таких случаях говорят «как ошпаренный», но я, честно сказать, не знаю, как вскакивают ошпаренные, возможно, совсем не так. Короче, Иван ринулся на кухню. Вскоре из ванной послышались его вопли и звук льющейся воды. Кота было опять не слышно.

– Ты представь, эта ушастая скотина скинул со шкафа коробку коньячных бокалов, – негодовал после возвращения муж, укладываясь в кровать и нервно дергая на себя одеяло. – Вдребезги весь набор.

«Надо же, – не без гордости за кота подумала Оля. – Винные не тронул. Как только догадался, какая из коробок моя?»

Утром все было тихо-мирно. Оля выпустили кота из ванной и накормила. Разбудила и накормила мужа. Иван собирался на работу. Кот спал. Оля вышла к дверям, провожать мужа. В коридоре на полу почему-то валялась куртка. Она подняла и ахнула. Тонкая, супер-легкая, на каких-то там мембранах – куртка была разодрана на груди, ошметками торчали серебристо-синий нейлон и белая, нанотехнологичная вата.

Когда муж понес жалко мяукнувшего спросонья кота на экзекуцию, Оля воспротивилась.

– Зло порождает зло! – сказала она. – Кто-то из вас должен остановиться первый.

– Только не я, – рычал муж. – Я поселился здесь раньше. Если он отказывается подчиняться, придется ему переехать в кошачий рай.

Тогда Оля тихонько сняла свой плащ, который, кстати, висел на той же вешалке, что и злосчастная куртка, но остался при этом совершенно целый, взяла сумочку и вышла за дверь. Это была не ее война.

После разодранной куртки Иван решил избавиться от кота.

– Бесполезное существо. Дом не охраняет, об ноги трется только когда жрать хочет. Отказывается правила выполнять!

– Скажи спасибо, в ботинки не ссыт, – у Оли были коты в детстве. – Мы ведь кастрировали его! Представь, как бы ты относился к тому, кто лишил тебя возможности размножаться. И потом, ты же сам его завел? Он уже часть семьи. Может ты и меня выкинешь однажды?

Пришлось Ивану усмирить пыл и начать строить отношения с конструктива. Он купил коту ногтеточку и колокольчик на палочке. Иван даже показал, встав на колени и царапая ногтями обернутую джутовой веревкой стойку, как правильно точить. Кот наблюдал без всякого пиетета. Потом лениво побегал за колокольчиком. Как бы делая одолжение, потерся о ноги. А потом поточил когти о пиджак, висящий на спинке стула. Иван не выдержал, обмотал кота стрейч-пленкой и состриг нафиг когти со всех, в том числе, задних лап.

Кот, похожий в пленке на бревно, лежал и смотрел на Олю. Ивану казалось, что во взгляде читалось: «Ничего! Мое время придет. Мы еще будем вместе». Оля взглядом же отвечала: «Ты хоть и кастрированный, а я тебя все равно люблю». Не зная, куда себя деть, Иван снимал унизительную для кота сцену на телефон, чтобы похвастаться перед друзьями своей победой.

Однажды, после очередной водной экзекуции, кот заболел. Простудился и стал кашлять, а через неделю перестал есть. Он бездвижно сидел в углу кухни, смотрел в какую-то точку на полу и дрожал. Он не подошел к миске, даже когда Оля положила ему любимый паштет. Пришлось ехать к ветеринару. У кота диагностировали воспаление легких, и прописали уколы антибиотиков. Оля панически боялась шприцов. Пришлось Ивану делать коту уколы. Обессилевший, потерявший волю к жизни, бедный кот не сопротивлялся, только жалостливо постанывал человеческим голосом, и Иван неожиданно его полюбил. А когда сам слег с простудой, уже здоровый и отъевшийся кот, как грелка, лежал у его ног, запуская свой вибрирующий моторчик. Так болезнь не просто смягчила противников, а сделала из них «братанов». Иван, вернувшись с работы, первым делом тянул по полу бумажку на палочке, а «скотина ушастая» с энтузиазмом бегал за ней, выделывая в воздухе сальто и в прыжке отталкиваясь от стен. Оля обиженно спрашивала Ивана:

– Почему он так любит тебя? Я же его кормлю, глажу.

– Он мужик! Ему эти мещанские радости до фени.

– Но я тоже играю с ним.

– Чтобы правильно играть с котом, надо думать как кот, – прищурив глаза, объяснял Иван.

– Что это значит?

– Ну вот ты, например, придаешь бумажке такую аэродинамическую форму, чтобы она летала как бабочка? Нет! А я придаю. А когда он поймал жертву, я легонько так дергаю за нитку, чтобы имитировать медленный уход жертвы из жизни. Достоверность и инженерный подход! А ты просто туда-сюда машешь. Конечно, ему не интересно.

– Ну-ну, – говорила Оля, и уходила на кухню, размышляя над тем, а не завести ли ей щенка. Или попугайчика. Или рыбку.

Николая обсчитали. Вернее, не обсчитали, а принесли неожиданно большой счёт. Триста двадцать рублей за кофе. Николай напрягся. Хотя он и до этого был напряжен, официанты раздражали: долго несли кофе, ржали (он был уверен, что над ним), громко спорили, кому выходить на смену, а потом принесли астрономически-неадекватный счет. Но им показалось этих издевательств мало, его еще обсчитали, давая сдачу. С пятисот рублей – только восемьдесят. Нет, он конечно, заметил, возмутился, пересчитал на калькуляторе, предъявил. Официант вернул сотню, извинился. Николай не мог понять, был ли это тот же, что его обслуживал, или другой. Все они казались одинаковыми, как пингвины: черные фартуки, рубашки, бабочки.

«Где только строгают этих буратино?» – с раздражением думал Николай, не зная, к чему бы еще придраться. Обиженный, он вышел из кофейни и увидел большую латунную таблицу-меню на стене.

– Вот сволочи, – выругался он. И вошёл внутрь.

– Извините! – ядовито сказал он. – У вас там написано, что американо стоит двести, почему вы мне триста двадцать выставили?

– Цены подняли, а вывеску не сменили. Денег нет, – издевательски ответил официант, и по его ухмылке Николай понял, что это тот, с который он уже имел дело.

«Дегенерат!» – подумал Николай.

Разъярённый, он выскочил, и, не застегиваясь, бежал к переходу, рискуя простыть. Вдруг он понял, что его обманули. «Что ж я не додумался попросить меню? Этих тварей учить нужно. Врут, как дышат. Понятное дело, обокрали. А я, лох педальный, уши развесил. Табличку у них не поменяли. Суки!» – думал он, спускаясь в метро. Тут он не выдержал, развернулся и побежал вверх. Николаю приходилось бежать быстрее эскалатора, ехавшего вниз, но фантазии о скандале в кафе придавали сил. Воинственный настрой вынес его наверх, и уже у выхода он понял, что меню можно было посмотреть на сайте.